Читать книгу …и дольше жизни длится… - Рита Харьковская - Страница 2

Эта пещера была в теле горы всегда.

Со времен сотворения Мира.

Вход в неё был закрыт от глаз любопытного постороннего наблюдателя зарослями лещины и дикой оливы. Только тому, кто был посвящен и удостоен, разрешено было войти.

Войти, чтобы делать свою работу.

Смеясь и словно порхая над землей, ко входу в пещеру бежали три девушки. Три прекрасных юных девы, так похожих, что глядя на них, ни у кого не возникло бы сомнения – перед ним сестры.

Держась за руки и радуясь наступлению нового дня, они легким движение рук развели спутанные ветви и ло́зы и вошли в пещеру.

Не было ни одного источника света – ни трещины, ни проема, позволяющего проникнуть в пещеру хотя бы одному лучу солнца, но, казалось, сами стены и свод источают мягкое жемчужное сияние.

Мало кому удавалось увидеть Мойр.

О них, об их работе, их характерах, их внешности ходили разнообразные слухи.

Владычица Олимпа, гордячка Гера, говорила желающим слушать, что Мойры дряхлые старухи. Тупые и безмозглые, только и способные, что следовать указанному плану, слепо исполняющие свои обязанности.

Ну а как же иначе? Кто мог быть умнее, проницательнее, дальновиднее самой Геры? Жены Зевса. И потом, Гера ненавидела Фемиду, которая родила своих дочерей, Мойр, от её мужа, Зевса. Тупая злоба, ненависть к сопернице, которую, пусть и ненадолго, возлюбил полигамный Зевс, не давала Богине быть объективной.

Красавица Афродита вторила подруге, добавляя от себя, что Мойры страшные и уродливые.

Ведь если и имел право кто-то возлечь на ложе с Зевсом – то только она, самая прекрасная из Богинь. И никто не сомневался в её словах. Ведь кому еще судить о молодости и привлекательности, как не самой Богине Красоты и Любви.

Но все это были пустые наговоры, которым внимали с открытыми ртами младшие боги и полубоги. Мойр никто никогда не видел, да и как же было не поверить словам владычиц Олимпа.

На самом деле Мойры были молоды и прекрасны. Разве могут быть иными Богини?

Старшая из сестер, с волосами цвета воронова крыла, ниспадающими упругими локонами, почти достигающими земли, с глазами цвета озёрного омута, Лахесис, была ответственной за предназначение человека. За то, каким этот человек сможет стать, если реализует свой потенциал. В её руках всегда была корзинка с конусами, на которые и будет наматываться нить Жизни.

Средняя, с волосами цвета спелой пшеницы, иногда отливающими рыжиной, заплетенными в две тугие косы, зеленоглазая и пышногрудая Клото, плела нить судьбы. Наблюдала, чтобы нить ровным рядом ложилась на конус, чтобы не завязывались ненужные, режущие глаз, узлы. Веретено, привязанное к поясу, было её атрибутом.

Младшая, всегда печальная и задумчивая Атропос, укладывала свои длинные белокурые волосы венком вокруг головы, и смотрела на мир печальными бледно-голубыми глазами. Ведь ей было поручено обрезать ножницами, с которыми она никогда не расставалась, нить человеческой судьбы.

Мойры, а это были именно они, замерли на пороге пещеры, с восторгом глядя на плоды своего труда. Они по-прежнему держались за руки, и, казалось, о чем-то задумались, стоя на пороге и любуясь тем, что происходило в их владениях.

Когда-то, много веков тому, пещера была намного меньше, но род людской рос и размножался, и теперь под опекой сестер было уже семь миллиардов жизней.

В руках старшая из сестер, Лахесис, держала плетенную из ивового прута корзинку, в которой покоились вырезанные кем-то, быть может, самим Зевсом, украшенные письменами на неизвестном языке, деревянные конусы. Конусы, в орнаменте которых, было предначертание дальнейшей судьбы человека, того, что может быть. А может и не быть. Наши современники назвали бы эти письмена генетическим кодом, но Лахесис слов таких не знала. Как и не знала, откуда раним утром появляются эти конусы в её корзинке, кто их туда положил, кто написал предначертания, почему все конусы такие разные: от завораживающих, словно вырезанных из эбенового дерева, ровных и украшенных вязью, готовой соперничать с красотой Природы, до кривеньких и хрупких, на первый взгляд, как будто их сделали из камышовой пустой лозы, с кое-как накарябанной парочкой закорючек.

Лахесис встряхнула черными кудрями, отгоняя ненужные мысли, потянула за руки сестер. Пора было приступать к работе.

Старшая из сестер заметила в глубине пещеры начавший формироваться сгусток. Еще немного, еще совсем чуть-чуть, буквально пара мгновений и в мир придет новая жизнь.

Лахесис совсем уж было достала конус из корзины, но что-то заставило её вздрогнуть. Задуматься. Предаться воспоминаниям.

* * *

Подкупить Мойр почти невозможно.

Им не интересны те сокровища, ради которых люди готовы жертвовать жизнями.

У Мойр свои приоритеты.

Сестры, целый день проводящие вместе работая в пещере, расставались только ночью, да и то, если сами того хотели.

В эту жаркую звездную ночь Лахесис почувствовала какое-то томление в душе. Чей-то зов. Чью-то песню, наполненную тоской по несбывшемуся.

Богиня, махнув рукой сестрам, понеслась в неведомую даль, ища того, кто осмелился её призвать.

После долгого пути она увидела слабое пламя костра, еле заметным проблеском разрывающее ночную тьму. У костра, что-то задумчиво напевая, сидел юноша, ворошащий уже почти погасшие угли.

Лахесис приблизилась к костру…

Ах, как ярко сверкали мохнатые звезды в темно-фиолетовом небе Таврии. Какие сладкие речи говорил Богине юный ром, какими песнями услаждал её слух. Какую ночь любви подарил своей неожиданной гостье!

Когда на востоке зарозовела кромка неба, предупреждая о скором рассвете, Богиня засобиралась в дорогу. Она тронула за плечо своего нежданного любовника.

– Мне пора.

– Куда ты? Не уходи! Останься со мной! Я буду любить тебя вечно, – в глазах юноши застыла мольба.

– Что ты знаешь о Вечности, смертный? – горько усмехнулась Лахесис: – Когда для меня пройдет минута, ты проживешь целую жизнь.

– Кто ты? Как твое имя? – юноша попытался схватить Богиню за руку, но она, легким движением, увернулась, отстранившись от него на пару шагов.

– Я Лахесис. Богиня Мойра, избирающая предназначение человека, его судьбу.

Юный ром загрустил, уже смирившись с неизбежностью разлуки:

– Оставь мне что-нибудь на память. Какой-нибудь пустяк, то, что будет мне напоминать об этой ночи. Хотя я и так её никогда не забуду.

– Я не могу, – печально отказала Лахесис: – Смертным не разрешено иметь материальные свидетельства существования Богов, – и, немного подумав, добавила:

– Я выполню любую твою просьбу, смертный. Говори – чего бы ты хотел.

Юный ром, которому вскоре предстояло стать предводителем клана, думал не долго:

– Пусть все мои потомки будут удостоены самых лучших качеств. Пусть изначально в них будет заложено и благородство и доброта и умнее нести ответственность за своих близких.

– Это в моих силах, – усмехнулась Богиня: – Прощай, смертный.

Лахесис растаяла в лучах зари…

* * *

И вот теперь, вынимая из корзины конус, Богиня поняла, что именно в этот миг готова прийти в мир жизнь одного из потомков того юного рома.

Сколько веков прошло с той ночи? Лахесис не знала. Но обещание, данное юноше, она не забыла.

Богиня оглядела конус, который слепо вынула из корзины её рука, скептически хмыкнула. Нет. В память о той ночи, она должна дать этому, еще стоящему на пороге жизни, человечку что-то необычное, прекрасное и замечательное.

Лахесис опустила глаза в корзину, что делала крайне редко, беря конусы в основном наугад.

Пожалуй, вот это будет самое то.

Твердый, почти белый, вырезанный из сердцевины явора конус не был разукрашен изысканными завитушками, но то, что было на нем написано, уже сейчас говорило, что нить Судьбы станет наматываться на твердое мужское начало.

Богиня удовлетворено улыбнулась. Протянула руку к сгустку, висящему в пространстве. Проникла в него пальцами, ухватила кончик нити. Сделала два витка и протянула уже готовое веретено своей средней сестре.

Клото, усмехаясь, взяла конус в руки:

– Ох, какое мощное дерево стало его телом! Какая прочная ровная нить! – Богиня крутанула в пальцах веретено, и оно, все так же оставаясь висящем в пространстве, начало потихоньку наматывать Судьбу.

– А скажи-ка мне, сестричка, не того ли мужчины это потомок, от которого ты примчала в таком восторге однажды утром? Когда это было? Год или век тому? – Клото, лукаво улыбаясь, смотрела на сестру.

Лахесис опустила глаза.

Промолчала.

Только тень печали и памяти о том, кто уже давно покинул этот мир, затуманила её глаза. Впрочем, Клото и не ждала ответа. Боги на то и Боги, что понимают все без слов.

– Смотри за нитью. Следи, чтобы не истончилась, чтобы узлов ненужных не навязала. И младшую подольше не подпускай. Ты же знаешь, она у нас сущее дитя. Чикнет ножничками не подумав – а человека нет.

– Не беспокойся, сестричка, такую прочную нить не так-то просто перерезать…