Читать книгу …и дольше жизни длится… - Рита Харьковская - Страница 9

Надежда только закончила доить корову, процедила молоко в чистые кринки и отнесла его в погреб, когда услышала, что кто-то барабанит в ворота двора.

Наскоро сполоснув руки, девушка подошла к воротам, откинула щеколду, приоткрыла узкую щель, так, чтобы только увидеть – кого принесла нелегкая в такую рань.

У ее ног замер, настороженно подняв уши огромный лохматый пес, которого подарили отцу чуть больше полугода тому.

Пес рос, как на дрожжах, и, не смотря на свой юный возраст, уже вызывал и страх и уважение у незваных гостей, оскаливая белоснежные клыки. Надежда чувствовала себя защищенной под охраной этого зверя неизвестной породы.

За забором стояли двое мужчин, одетые в черные кители.

Надежда вздрогнула, увидев военную форму, да и ее цвет не вызывал у нее никаких хороших воспоминаний.

– Чего надо? – спросила Надежда, даже не подумав поздороваться:

– Сейчас отец вернется, если вам его нужно – ждите за воротами.

– Перепугалась, девушка? – один из мужчин усмехнулся, как-то нехорошо и фривольно:

– Не нужен нам твой отец, да и ты больно не нужна. Нам бы меду купить. Мать на хутор к вам послала.

– Отца ждите, – Надежда накинула щеколду, взяла за загривок недовольно зарычавшего на чужаков, пса, и ушла в дом.

Костя приехал с пасеки через час.

Надежда уже подумала, что военные ушли, не дождавшись его, но ошиблась.

Отец вошел во двор вместе с гостями.

– Наденька, – Костя позвал дочь: – Собери чего-то по-быстрому на стол. Это Верочкиной соседки сын приехал на побывку. Служит на военном корабле в Городе Русских Моряков. И товарища привез с собой. Показать наши края.

Надежда пошла в погреб, взяла кринку парного молока, налила в миску еще жидкого майского меду, отрезала несколько ломтей испеченного накануне хлеба. Вышла во двор, где за столом под орехом уже расположились мужчины.

Поставила угощение на стол. Повернулась, чтобы уйти.

– Присядь с нами, дочка – Костя поймал за руку совсем уж собравшуюся уходить Надежду.

– Некогда мне, папа. В огороде дел много, – Надежда вытянула запястье из отцовской ладони. Так же молча, развернулась и ушла за дом, туда, где еще много лет тому разбила огородные гряды ее мать.

– Гонористая у тебя дочь, – послышался голос одного из гостей.

– Нет, она хорошая девушка. Просто все никак от той проклятой войны отойти не может.

– Мать говорила, что дочь твоя в плену была, – не унимался сын Верочкиной соседки.

– Была.

– Ну и что она про плен рассказывает?

– Тебе какое дело? – Костя поднялся из-за стола: – Допивай молоко. Сейчас меду принесу, матери привет передавай, и скажи, чтобы кринки вернула, а не забыла, как в прошлый раз.

Костя ушел в погреб.

– Вот ведь бирюки. Что отец, что доченька, – доносился голос соседского сынка.

Его товарищ, за все время гостевания, не проронил ни слова, разве что поздоровался, входя во двор, да попрощался, когда, взяв две кринки меда, покинул хутор.

В огороде Надежда подвязывала успевшие вымахать в человечий рост, помидорные кусты.

Где брал Костя семена для своего огорода? Какие слова тайные говорил им, высеивая на рассаду? Что обещал, высаживая сеянцы в огороде? О чем просил, увидев первые цветки и завязь?

Об этом он не рассказывал никому.

Только, что фрукты, что мед, что городина – все у него было самое-самое.

Совсем скоро нальются цветом и соком помидоры Бычье Сердце.

Совсем скоро сахаристостью, вкусом и сочностью они смогут поспорить со многими фруктами.

А пока… пока нужно обойти и осмотреть каждое растение. Кого надо – подвязать, кого надо – прищепить. Удалить «волчковые» отростки. Окучить и полить.

Костя стоял в начале огорода и смотрел на дочь.

Надежда совсем не похожа на мать, на Лизаньку. Она пошла в его породу: более крепкого телосложения, смуглолицая, с кудрявыми темно каштановыми волосами. Вот только у кого дочь взяла эти глаза? Костя и сам не мог ответить.

Цвет глаз Надежды зависел и от времени года, и от того, утро или вечер были за окном, и от того, грустна или весела была девушка. Цвет глаз менялся от карего, почти черного, до темно-синего.

Иногда в глазах Надежды проблёскивали темно-фиолетовые искры.

Поэт или художник, сказал бы: глаза цвета озёрного омута.

На полдороги от хутора до пасеки, с давних давён было небольшое, заросшее ивняком, озерко. Вода в нем всегда была ледяной: попробуй, глотни – враз зубы заломит. Глубина неизведанная – достать до дна рукой не возможно было уже у берега. А цвет воды был один в один, как глаза у Наденьки.

Костя смотрел на гибкую фигурку дочери, все продолжавшую то нагибаться к земле, то выпрямляться, осматривая, ощупывая, изучая растения, и душа его плакала.

Уже прошло столько времени, как Наденька вернулась домой, а все никак не оттает, не отойдет от тех страшных лет плена. До сих пор ничего не рассказала ни ему, ни сестре.

Костя и не выпытывал. Есть вещи, о которых человек не то, что говорить – вспоминать не хочет.

Может и хорошо, что к брату перебраться задумала. Девушке уже двадцать четыре, давно пора замуж, детей рожать. А кто ее здесь, в селе, посватает? Да и в Токмаке, спасибо Шуриной свекрухе, вряд ли жених сыщется.

Так что пусть едет, если решила. Вера с ребятишками через месяц на хутор переберется, будет в доме хозяйка. Не пропадет старый цыган.

Костя грустно усмехнулся:

– Дочка, заканчивай работу. Уже солнце за полдень перевалило. Обедать пора.

Надежда распрямила натруженную спину:

– Иду, папа.

На следующий день, уже ближе к вечеру снова раздался стук в ворота. Пес навострил уши, рыкнул для острастки.

Надежда, накрывающая стол во дворе к ужину, недоуменно взглянула в сторону ворот.

– Накрывай, я сам гляну, кого там принесло на ночь глядя, – Костя поднялся со скамейки и, прихрамывая, направился к воротам.

Он не стал себя утруждать, рассматривая нежданного гостя в щель, как его дочь, накануне, а просто распахнул ворота, за которыми стоял, при "полном параде" друг соседского морячка.

– Здравствуй, моряк. Зачем пожаловал? – Костя не спешил ни приглашать, ни привечать гостя.

– Здравствуйте. Пришел познакомиться с Вами.

– Со мной? – Костя усмехнулся.

Казалось, что моряк смутился и даже, как бы, заробел:

– С Вами… и с Вашей дочерью.

– Ну проходи. Поужинай с нами.

Надежда поставила на стол еще одну тарелку. Положила ложку и вилку. Сбегала в дом и принесла еще одну рюмку.

Вскоре на столе стоял казанок с молодой картошечкой в укропе, огромный полумисок огуречно-помидорного салата, шкварчала сковорода яичницы на сале, исходил паром запеченный судак. Янтарно переливался, мгновенно запотевший, графинчик с медовухой.

Ужин прошел в молчании.

Надежда, услышав перезвон колокольчика пастуха, встала из-за стола:

– Вы отдыхайте, а мне корову выдоить нужно, – сказала, обращаясь к отцу.

– До свидания, – гостю.

И ушла. Не одарив даже взглядом на прощание.

– Ты всегда такой молчун? – Костя с улыбкой смотрел на гостя.

– Нет! Что Вы! Просто сегодня не получилось развлечь беседой ни Вас, ни Вашу дочь.

– Это бывает. Я, когда Наденькину мать впервые увидел, тоже, как язык проглотил. Так что я тебя понимаю.

– Вашу дочь Надеждой зовут?

– Надеждой… А то ты и не знаешь? Не успели тебе сообщить да понарассказывать.

– Как зовут – знаю. Просто так спросил. Чтобы разговор начать. А про «понпрассказывать» – это Вы напрасно. Рассказывать могут многое, да вот только слушать я не стану. У меня своя голова на плечах есть!

– Это хорошо, что своя голова есть, – Костя доброжелательно смотрел на моряка: – Как зовут-то тебя, "головастый"?

– Александр.

– Мамка Шуркой зовет?

– Сашкой. Только нет ее уже. Умерла в сорок четвертом.

Костя и Саша еще долго сидели за столом.

Уже опустел графинчик с медовухой.

Уже Саша рассказал о себе хозяину хутора.

Рассказал почти все.

Да и рассказывать особо было не о чем: родился в Городе у Моря. Окончил школу. Поступил в мореходку. Началась Война. Всю войну прослужил на боевом корабле. И сейчас служит там же. Вот, приехал в отпуск с товарищем. Вчера пришел с ним же за медом… увидел Надежду…

Костя слушал, не перебивая, подперев голову кулаком.

Когда уже сгустились южные синие сумерки, взглянул в упор на Сашу:

– Ты иди, пока, морячок. До села еще пять километров пехом, а на дворе скоро ночь.

– А можно я Надю увижу? Попрощаюсь.

– Ты завтра приходи. Я с нею сам поговорю в начале. А завтра уже видно будет, стоит тебе с нею видеться или может не нужно.

Саша вздохнул, надел форменную фуражку, застегнул китель, попрощался с Костей, еще раз взглянул на темные окна дома и вышел на дорогу, ведущую в село.

Проводив гостя, Костя вошел в дом. Подошел к комнате Надежды:

– Ты не спишь, Наденька?

– Нет.

– Выйди во двор. Поговорить с тобой хочу.

– Заходи, папа, я еще не ложилась.

– Душно в доме. Идем, во дворе посидим.

Отец и дочь долго сидели в ночи под раскидистым орехом. Тихо о чем-то говорили. Что-то вспоминали. Иногда плакали.

В эту ночь Наденька рассказала отцу, как ей удалось выжить в плену, через какой ад довелось пройти юной девушке.

И просила, и умоляла его никогда не то, что не рассказывать об этом другим, но и ей не напоминать о страшных годах.

Костя обнимал свою дочь и мочил слезами ее густые кудри. Целовал ее в макушку:

– Никогда. Никому не скажу. И сам забуду. Обещаю.

* * *

Саша пришел на хутор в следующий вечер.

И в следующий.

И в следующий.

Вскоре Наденька перестала его избегать и дичиться, и уже Костя встречал вечером корову и отправлялся ее выдоить, чтобы дать возможность молодым людям побыть наедине и поговорить.

Через две недели у моряков закончился отпуск. Пора было возвращаться на корабль.

Саша пришел на хутор, как всегда, ближе к вечеру. Он нервничал, и Костя сразу это заметил. Отослав дочь в дом под благовидным предлогом, прямо спросил Сашу:

– Ты попрощаться пришел? Уезжаешь?

– Да. Отпуск заканчивается. Пора уезжать.

– Ну бывай здоров. Иди, пока Надя не вернулась. Я с ней за тебя попрощаюсь.

Саша вздрогнул, снял фуражку, пятерней зачесал волосы к затылку:

– Нет! Вы меня не поняли! Я с Надей уехать хочу! Я жениться хочу на ней… пришел Вашего благословения просить.

Костя, с размаху, плюхнулся на скамейку:

– Вот дела – так дела! Ну а Надя что? Она согласна?

– Я не знаю, – Саша смотрел в землю.

– Как "не знаешь"? Ты с нею говорил об этом своем желании?

– Нет. Может Вы скажете?

Костя засмеялся:

– А еще про твоих земляков небылицы такие рассказывают, мол, земля у вас под ногами горит, кого хочешь переболтаете и уболтаете.

Саша нахмурился:

– Люди везде разные. Так вы скажете Наде? И благословите нас.

Костя подошел к дому:

– Надежда! Сюда иди! Разговор есть.

Смеясь и лукаво глядя на Сашу, Костя объяснил дочери цель его сегодняшнего визита:

– Что скажешь, дочка? Пойдешь за морячка замуж?

Надя, как еще совсем недавно Саша, не поднимала взгляд от земли:

– Я не знаю, мы ведь знакомы всего две недели.

Костя вздохнул:

– Мы, когда с Лизанькой поженились, были знакомы еще меньше. И прожили душа в душу восемнадцать лет. И по сей день жили бы, если бы смерть проклятая не отняла ее у нас. Тут – или лежит душа или нет. Если нет, то, сколько не встречайся – толку будет мало. Саша уже про себя все объяснил. Если пришел тебя сватать – значит у него душа лежит. А у тебя, Наденька, как?

Надя подошла к Саше, заглянула ему в глаза:

– Я наполовину цыганка

– А я наполовину грек. Ну и что?

– Я в плену была.

– Я знаю. Мне все равно. Выйдешь за меня замуж?

– Выйду. И буду тебе самой лучшей женой.

Наденька обняла своего морячка и спрятала счастливое лицо у него на груди.

На следующий день село гудело, как растревоженный улей.

Мычали плохо выдоенные коровы. Рылись куры в огородах. Бабам было некогда.

Они носились от двора ко двору и обмусоливали НОВОСТЬ.

– О Господи! Да что ж такое делается? Полное село девок, одна другой краше, а он это цыганское отродье в жены берет! – орала одна.

– Не иначе, как приворожила, чертова цыганка! – вторила ей другая.

– Неизвестно, что там цыган в медок да молочко подсыпал! – громким шепотом соглашалась третья.

– Ой бабоникииии! А мы ж этим его медом проклятым детишек кормим, – верещала четвертая.

– Но медок у него хороооош… точно, слово какое-то знает, – соседки согласно покивали головами.

Но Сашу и Надю мало заботил деревенский "поголос".

Они расписались в Токмакском ЗАГСе и через три дня на многие годы уехали с хутора.

Костя, уже на следующий день после отъезда молодой семьи, перевез на хутор Веру и ее двоих детей. А еще через год Вера подарила Косте сына, Виктора.

(Но об этом мы, дорогие читатели, уже знаем из прошлой главы )…