Читать книгу ДеньГа. Книга странствий человеков в людском море - Семивэл Семивэл - Страница 13

Писать безталанно паркером – всё равно

что бить окружающих по лбу золотой ложкой.

(Один наблюдательный человек, возможно, даже я сам)

– Да-да-да! – загорелся я. Печатный ритм Любавы захватил меня и – понёс вдоль берегов русла общих воспоминаний. – Наша машинописька (Прости, милая, но из воспоминаний, как и из песен, слов не выкинешь, так мужское население редакции называло наше машинописное бюро) – так вот, машинописька была своего рода кузнечным цехом нашего газетного производства. Хотя поиздаваемому звуку она больше напоминала пулемётную батарею. Сразу четыре пулемётные очереди долбили из-за дверей, и толстая обивка не спасала. Та-та-та! Хотя знаешь, милая, я любил появляться в этом аду. Ну, ты помнишь, я так и не научился сразу на тебе набивать текст, из головы. Обязательно нужно было сначала ручкой, руко-писно. Вручную ваял свои шедевры, своей старой любимой перьевой авторучкой – паркер*, помнишь его, красавца? Не из самых дорогих он у меня был (а почему был? и сейчас где-то в ящике стола лежит), но – с золотым (натурально!) пером. Настоящее, стопроцентное стило!* Подарок одного моего, не сказать, что почитателя, но читателя точно. Высокопоставленного, между прочим.

Я помолчал, восстанавливая в памяти лицо этого самого высокопоставленного.

– Ох и продирал я его в своих статьях одно время! Гласность, золотое было времечко для журналистов и читателей… А однажды сталкиваемся с ним вдруг нос к носу, и не где-нибудь, а на торжественном сейшене по случаю вручения лучшим профессионалам региона почётных дипломов и, главное, денежных премий. Ну, после торжественной части, как водится, коньяк-бутерброды, встречи-разговоры, ну и – здрасти-здрасти, читал вас тут недавно, господин политический обозреватель, всё критикуете – критикую, работа у нас такая, у критиканов, а вы всё управляете – управляю, работа у нас такая, управлять, а куда денешься, вами если не управлять, так быстро не туда заедете – это да, это запросто, мы такие – да нет, я не в обиде, что критикуете, правда-правда! обидно, когда штафирка* какая-нибудь, щелкопёр* бездарный тебя как гнида подкусывает, или кто, ни бельмеса не понимая, эдак лихо (как ему кажется) на хромой козе проезжается, вот это досадно, так бы вот взял и в бараний рог скрутил, да… а когда талантливо, когда кто-то «жжёт глаголом» со знанием дела, своего и критикуемого, вот это, знаете ли, даже бодрит, зло, конечно, берёт, берёт, скрывать не буду, но остынешь, выводы для себя сделаешь, да и простишь таланту… – спасибо, вы знаете, тут мы сходимся, талантливых критиковать тоже куда приятнее, чем бездарей – понимаю, понимаю, льва обоссать куда приятнее, чем безродную дворняжку… нет-нет, это я так, не принимайте на свой счёт, и в доказательство своей симпатии хочу сделать вам в день вашего триумфа, лучший журналист региона, как-никак! – подарок. От себя лично. И что характерно, как раз по вашему статусу, мистер Золотое перо.

*Паркер – прошу молодого читателя не путать с паркуром – городским искусством рационального перемещения и преодоления препятствий. Я имею в виду легендарной авторучку паркер.

*Стило – устаревшее, теперь шутливое или ироничное название металлического пишущего пера.

*Штафирка – презрительное название военными штатского человека. Выдаёт в говорящем офицерское прошлое или большое желание иметь отношение к «военной косточке».

*Щелкопёр – презрительное наименование писателя, журналиста.

Сказало высокое должностное лицо всё это и, симпатично так улыбнувшись, достало из внутреннего кармана пиджака авторучку. Вот, говорит, отличное стило – не из самых дорогих, но перо – золотое; настоящий статусный аксессуар, а то пишете, наверняка, чем попало…

Отказаться, Любавушка, было совершенно невозможно. А писал я действительно, сама знаешь, чем придётся. И ручки постоянно терял, постоянно где-то оставлял… А паркер… Он как-то сразу взял меня в оборот. Основательный – колпачок открути, колпачок закрути… Но вот что касаемо письма – писать я паркером легче не стал. Как мучился, так и … Две строки напишешь – четыре зачеркнёшь, а то полстраницы разом – вжик, крест-накрест! И страшно завидовал тем, кто, минуя чернильный этап, сразу выстукивал свои материалы на машинке. Умеют же, черти, восхищался, а ты вот сиди, скреби пером…

– Это паркер-то скрёб?

– Да ну, устойчивое выражение… Кстати, именно этот подаренный Parker позволил мне однажды сформулировать своё профессиональное кредо, если это можно так назвать. Привязался один начинающий коллега: мэтр, открой да открой секрет… А я в этот самый момент сидел за своим столом, крутил в руках паркер… Ну и схохмил: три-стэ, говорю, называется. Не путать с дристэ. Стол. Стило. Стиль.

– Помню-помню, – оживилась Любава. – Хороший такой мальчишечка был. Девки редакционные по нему со-о-хли-и-и… Симпатичный, краснел так легко, и пальцы хорошие. Мы с ним несколько раз… Ну, помнишь, ты ему отдавал меня по неотложной надобности. Хотя и не любил делиться мной ни с кем.

– Да… – вздохнул я. – Хороший парень. Можно сказать, ученик мой. Обещал не только в хорошего журналиста вырасти, но и в писателя… Он ведь писал что-то, серьёзное, ночами часто не досыпал. Приходил с красными глазами. Я его крышевал, когда он в нашей бытовой загородке, за занавеской на банкетке калачиком… А последний год мы вместе в «Дрим-Дыме» трудились. Подружились, можно сказать. О чём-то бишь мы? Да. Наше машинописное бюро. Ну так вот, как закончу пером водить – бегом к машинисткам. Ты должна помнить, вчетвером по клавишам стучали.

– Ага, ты к ним всё чаще бегал, а я стояла, как дура, – ревниво укорила Любава.

– Ну, ты же знаешь, милая, я тебе главное доверял – свою прозу. Как говорится, каждому своё. Газетные материалы – газетным труженицам, а нетленки – нетленки все тебе.

– Наверное, правильно. Они, между прочим, в строгую очередь тебя печатали. Тетрадочку особую вели, чтобы кто без очереди не проскочил, о как!

– Да, я знал об этом.