Читать книгу ДеньГа. Книга странствий человеков в людском море - Семивэл Семивэл - Страница 56

Есть не хотелось. В два глотка допив уже холодный кофе, она вяло встала, послонялась по кухне. Жесточайшая апатия туда, где были мышцы, да и мозги тоже, натолкала ваты.

Остановившись посреди кухни, Зимнякова крепко потёрла лицо ладонями и прищуренными от головной боли глазами повела вокруг себя. Белоснежно блистал кафель стен, матово светился пластик шкафов и тумб, холодно белела эмаль газовой плиты и холодильника. Не кухня – операционная. Мечта любой хозяйки. Притом – мечта импортная. До винтика.

Взгляд хозяйки замедлил скольжение, он уже тщательно, неторопливо

ощупывал каждый сантиметр пространства, заставленного, завешенного

белоснежным чудо-оборудованием. Хозяйка – просила помощи. Когда ей становилось невмоготу, когда жизнь людскими ногтями срывала с её души кожу, и душа ощетинивалась миллиардами оголённых кончиков нервов, Зимнякова бежала от людей к вещам. Она любила вещи, любила и верила: они не продадут. Что бы ни случилось, они всегда будут на своих местах – там, где их поставила рука хозяйки.

Зимнякова просила помощи.

Из кухни она перешла в коридор. Белое сменилось красным. Красные, в клетках не бутафорских, а – самых что ни на есть настоящих кирпичей стены, привольная, инкрустированная опять же красным (натуральным!) деревом вешалка, большие, в багровых тонах китайские полированные картины, вишнёвый, во весь пол палас, огромное, в полстены зеркало, в котором отражалось красное, багровое, вишнёвое…

В зале было просторно и золотисто-зелено-коричнево. В самый потолок упиралась огромная матово-коричневая «стенка», заставленная книгами и хрусталём. Узоры на корешках книг не уступали по красоте узорам на хрустале, и те, и другие светились великолепной утончённой роскошью, в блеске которой нежилось всё остальное, что находилось в комнате. Впрочем, это остальное могло само постоять за себя. В углу, который ещё не так давно называли красным и ставили печально-строгие лики святых аскетов, ярким ненашенским пятном сиял целый набор японской видео-стерео-цвето-аппаратуры. Напротив – великолепный «угол» мягкой мебели и матово-коричневый, в тон «стенке», изящный стол. Тончайшая паутина капроновых цветных занавесей, велюровая тяжесть портьер, сверкающая гроздь люстры, изысканные узоры настенного ковра, длинный, ласкающий босые ступни ног ворс напольного ковра – всё это богатство не кричало, а мягко, нежно перекликалось друг с другом, переходило друг в друга и всё вместе входило в Зимнякову, напитывало её спокойствием, наслаждением и уверенностью.

Уверенность! Без неё не сладить даже мало-мальски пригодную для жизни работу. Уверенность в себе, уверенность в том, что опасность минует, а если не минует, то уверенность в том, что хватит сил её обмануть, отвести, обвести вокруг пальца – вот в чём нуждалась сейчас Зимнякова.

Быт, насыщенный богатством и комфортом, возвращал ей эти силы. Вещи – вот кто не предаёт. Стоят там, где их поставили. Служат тем, кто их туда поставил. И всегда отдают то, что в них положили. Ничего иного, ничего неожиданного. Никакой подляны не таят в себе – вещи…

Из зала она перешла в свою спальню. Глаза её были задумчивы, но взгляд уже не плавал – он спокойно, внимательно переходил с вещи на вещь и наливался, набирался блеском жизни, благополучия, удачи. Зимнякова неторопливо открыла дверь, и… глаза её зажмурились, словно от удара. Смятая постель. Бюстгальтер на полу. Ком юбки на подоконнике. Обвисшие на ручке шифоньера бусы.

Зимнякова переступила порог, плотно прикрыла дверь и только тогда открыла глаза. Пододвинула на середину комнаты стул, села. Спина её, безвольно ссутулившаяся, выпрямилась и напряглась. Губы ещё подрагивали, но глаза уже смотрели широко и вдумчиво.

– Так! – громко сказала Зимнякова, продолжая сидеть.