Читать книгу ДеньГа. Книга странствий человеков в людском море - Семивэл Семивэл - Страница 63

Словом можно убить, словом можно спасти

Словом можно полки за собой повести.

(Вадим Шефнер. «Слова»)

Помнится, я обещал рассказать подробнее о своих непростых отношениях с этой мутной, с этой скользкой, порой мистической материей – удачник-неудачник. А началось всё в старших классах. Был у меня друг-одноклассник – Сашка Инев. Не приятель, не товарищ по играм, а именно друг. Правда, теперь, как говорится, с высоты прожитых лет я уже совсем не уверен, что наши тогдашние отношения можно назвать полноценной дружбой, но с моей стороны так и было: я – дружил. И даже больше, чем дружил. Как мне казалось, судьба мне послала Инева, исправляя ужасную несправедливость: я рос без братьев и сестёр. Единственный ребёнок в семье «простых советских трудящихся», про таких и теперь говорят: «работяги». А Инев проклюнулся на белый свет в непростой советской семье: и не потому, что мать его работала учительницей, а потому, что отец его служил в КГБ – великом и ужасном Комитете Государственной Безопасности (!). С большой буквы пишу все составные слова этого знаменитого названия не по неграмотности и тем паче не из великого почтения к этой конторе, а просто указывая её место и статус в жизни советских граждан. Да-с, тогда это название – внушало!

Советская демократичность в отношениях между разными социальными слоями населения – не пустая погремушка в активном словарном запасе коммунистических златоустов эпохи развитого социализма. По крайней мере, мы, провинциальные подростки, ничего противоречащего сему постулату не замечали. Дружили, часто бывали друг у друга в гостях, хотя жили не близко. Родители – и те, и другие – нашу дружбу приветствовали. Мои – понятно почему, даже гордились таким, с позволения сказать, мезальянсом, ну а его предки – не только из-за вышеупомянутого культа демократичности, но и, дерзну предположить, в силу моих человеческих качеств. А именно: хорошо учился, с хулиганами компанию не водил, был чистоплотен, в носу на людях не ковырял, отличался вежливостью, даже воспитанностью, что для простой советской семьи…

В общем, и как матери, и как учительнице, да и вообще как человеку, матери Инева всё вышеперечисленное не могло не импонировать. Она всегда ставила меня в пример своему «раздолбаю», который уже к восьмому классу вымахал в здоровенного широкоплечего атлета. За ним охотились не только девчонки, но и все окрестные гоп-компании и сверстников, и чудил постарше. Охотились не в смысле – отметелить, а в смысле – заполучить в свои ряды. Охота шла с переменным успехом, Инев рос отнюдь не паинькой, и моя «примерная», образцово-показательная роль, как я теперь понимаю, была для его родителей очень важна.

Тем более что я ко всему прочему обладал ещё и неким магнетизмом. Нет, не месмерическим*, а сугубо творческим. Я постоянно генерировал безобидные ребячьи забавы – «чемпионаты мира» по настольному хоккею, морские сражения с самолично выплавленными из свинца боевыми корабликами, турниры по «большому теннису» с деревянными лопатками вместо ракеток, гонки на велосипедах и прочее, прочее, прочее. Причём самыми опасными из наших забав можно назвать войнушки с деревянным вооружением, стреляющим алюминиевыми «пульками» под действием силы натяжения резины-«венгерки».

*Месмерический магнетизм – по имени австрийского врача Мессмера (1734-1815). Благодаря своим гипнотическим экспериментам он стал настолько знаменит, что гипноз в то время называли месмеризмом.

В общем, со мной жилось интересно. И главное – всё строго в рамках моральной и социалистической законности. Ни тебе курения в кустах. Ни дегустаций портвейна. Ни драк с соседним кварталом. Ни тем паче подламывания киосков. Ещё бы я не нравился матерям своих друзей и приятелей…

Мы окончили школу и разъехались – поступать. Я, несмотря на средний балл своего «аттестата зрелости» в 4,78, поступил в техникум (в институт не решился, там конкурс ломился полтора десятка человек на место), Инев же пошёл по стопам отца – в военное училище.

Тут самое время будет сказать, что перед расставанием мы поклялись друг другу. Дескать, когда женимся и пойдут дети, то сыновей назовём в честь друг друга. Поклялись нешутейно. Всерьёз. Ну, он женился первым – среди военных курсантов это распространённая норма. «Женатиков» и в увольнение чаще, чем холостых, пускали, и к месту «дальнейшего прохождения службы» ехать веселее, тем более служить. Налаженный быт, домашние обеды с ужинами, женская ласка и всё такое прочее. И вот рождается у него сын. Узнаю это из письма, пишу ответ, интересуюсь, как там мой маленький тёзка…

Встретились мы с другом только через три года, когда Инев с семьёй приехал в отпуск, а я – на каникулы. Никакого такого моего тёзки у них не обнаружилось – обнаружился Антон. И лучше б я не спрашивал, почему. Ну назвали и назвали. Так сложилось. Мало ли что в детстве болтали. Но нет – взыграло ретивое! Спросил: «Почему, брат? Мы же клятву давали!» – А он и отвечает: «Ты прости меня. Мать отговорила – ну, ты знаешь её. Если в голову себе что-то втемяшит… Упёрлась, как противотанковый надолб: «Не называй, как друга, – да, он хороший, но неудачник». – «Это в чём же я – неудачник?!» – помнится, изумился я искренне. – «В том, что поступил в техникум, а не в институт. Что в армию «срочником» загремел. И вообще… Ну, это с её слов. Я так не думаю».

С тем мы тогда и расстались (нет, не раздружились, просто разъехались, я – доучиваться в своём «жалком» техникуме, он – в свою «успешную» войсковую часть командовать «срочниками-неудачниками»). И пошёл я дальше по жизни с этим вербальным* клеймом – неудачник. Было оно «для внутреннего пользования» – клеймо ущербности горело на внутренней стороне моего лба. Что называется, «Только для частного просмотра». Нельзя сказать, что я видел его постоянно, или хотя бы всегда помнил о нём – нет! К счастью – нет. Это функционировало во мне по-другому. Так, наверное, бывает у коней – пережитая боль впивающихся в бока шпор записана у них на подкорку, и всаднику впоследствии достаточно только наддать каблуками, чтобы конь мигом всё вспомнил, вмиг всё понял и до применения шпор хозяина не доводил…

*Вербальный – словесный, устный (лат.)