Читать книгу Исповедь будущего президента - Сергей Александрович Штерн - Страница 14

Когда я поступал в училище, моё здоровье не соответствовало нормам, предъявляемым абитуриентам. У меня как-то неправильно работало сердце. Но мне сказали, что к третьему курсу пройдёт и приняли, так как на тот момент было мало поступающих из-за демографического провала в начале девяностых годов двадцатого века. Говорят, это было тяжёлое время для нашей страны, но так как я не чувствовал этой тяжести на своих плечах (ведь я был ребёнком), то провёл я своё детство достаточно весело. Первые шесть лет жизни я жил в маленькой деревне. Моё окружение состояло из пяти мальчиков и двух девочек (в которых я конечно же был влюблён) приблизительно одного возраста. Всех прелестей детской жизни я не помню и не смогу рассказать, но один случай стоит внимания.

Начало 90-х., расцвет бандитизма. Мне тогда было всего пару лет отроду, и я, конечно, не был криминальным авторитетом, но общую статистику преступлений по стране я уже в таком малом возрасте успел пополнить своим проступком: я украл велосипед у соседа. Я не помню с чего эта история началась и чем закончилась, но тот момент, когда я тащил велосипед (именно тащил, я тогда еще не умел ездить на двух колёсах), запомнился мне на всю жизнь, потому что это был первый конфликт с совестью. Мне никто никогда не объяснял, что воровать – это плохо, и тогда в моей голове не было даже такого понятия как «совесть», но до тех пор, пока это воровство не всплыло, и пока я не заплатил за него легким румянцем от ударов ладони по моей нежной попке, кто-то или что-то не давало мне спокойно играть в песочнице. Я был осуждён по какому-то высшему закону, о существовании которого я и не догадывался. Сейчас мне уже немного за двадцать, но я по-прежнему подвластен этому закону, и никуда не деться от него, потому что он написан у меня на сердце. Более того, с возрастом я начал замечать, что у каждого человека своя мера совести (если можно так выразиться). Кто творец этого закона? Так как каждый ответит на этот вопрос по-своему, то я оставлю его открытым и продолжу повествование своего рассказа.

Перед навигацией каждый студент оформляет медицинскую книжку и проходит комиссию, состоящую из ста пятидесяти врачей и это, не считая главного из них, который пишет заключение.

Я немного нервничал, так как не был уверен в исцелении своего сердца. Терапевта я всегда оставляю напоследок, но как бы я не оттягивал этот момент, рано или поздно он наступает. Наступил и в этот раз.

Я сижу на стуле возле стола, врач измеряет моё давление. Я пытаюсь успокоится, дышать ровно, не дёргаться и не подавать виду, что нервничаю. Давление в норме, впрочем, как и всегда, но вместо того, чтобы написать «здоров», доктор начинает листать мою медицинскую карточку: «Ага, пролапс митрального клапана, надо бы сделать эхокардиограмму».

Я немного разочарованный плетусь в кабинет, где делают эту дурацкую процедуру.

– Здравствуйте, я по направлению от терапевта на ЭКГ.

– Полотенце с собой?

– Я футболкой вытрусь.

– Ложитесь на кушетку.

Медсестра, лет тридцати, в белом коротком халате сидит за древним ламповым монитором и жует большую пребольшую жевательную резинку. Почему большую? Потому что у неё рот открывается настолько широко, что нижняя челюсть, наверное, набила синяк на груди. Я смотрю на неё и думаю, что ей нет дела до моей проблемы, я для неё двадцать первый пациент за день, и ей не терпится закончить смену, вылезти из этого халата и свалить домой, а у меня в эту минуту решается судьба и, может быть, я не смогу пойти на практику, и получу нерабочий диплом. В тот момент я полностью положился на Провидение, да и что оставалось делать в такой ситуации? Эта надежда хоть как-то укрепляет меня.

Эта женщина намазала мне грудь специальным гелем и начала изучать мои внутренности с помощью какого-то приспособления, которым она водила по моему телу. Слева, справа, по центру – она затирала этот гель с таким усердием, что мне показалось она раскатывает тесто для пиццы. Наконец, она отложила этот прибор и, взяв в руки ручку, начала что-то писать, сказав при этом, чтобы я одевался. Я встал и не вытирая гель с груди – да там и нечего было вытирать, она втёрла мне его в кожу – начал натягивать футболку.

Я вышел из кабинета с бумажкой в руках, на которую боялся взглянуть. Это была справка с заключением, что с моим сердцем всё в порядке. Когда я прочитал, мне захотелось расцеловать всех вокруг, но оглянувшись, я увидел только полумертвых бабушек: «М-да, смерть не развеселишь». Мне иногда бывает интересно, почему люди под старость начинают заботиться о своём здоровье, ведь жизнь почти закончилась и всё, что можно было успеть сделать сделано, или не сделано. В конце остаётся только наслаждаться плодами своей деятельности, или огорчаться отсутствием их и ждать смерти. Может они боятся уйти из жизни, потому что не знают, что их ждёт дальше? Я же, выходя из больницы, точно знал, что меня ждёт, по крайней мере, ближайшие полгода.