Читать книгу Там, вдали, за… Повесть и рассказы - Сергей Чевгун - Страница 18

* * *

Начиная с обеда, Герману Шульцу не работалось. От профессора он вернулся с растревоженной душой и отяжелевшим сердцем. И хотя последствия тектонического процесса, произошедшего в районе Тихого океана, Европе не угрожали (здесь Крестовски стоило верить, в своих прогнозах тот ошибок не давал), прежний покой к магистру так и не вернулся. Одна лишь мысль, что прямо сейчас в глубинах Земли происходят невидимые процессы, последствия которых невозможно предугадать, заставляла магистра то задумчиво прохаживаться по лаборатории, то возвращаться к столу и снова брать в руки утреннюю сейсмограмму.

Шульц представил себе тектонический разлом, протянувшийся от Курил до Суматры. Сейчас он нисколько не сомневался, что именно аномальное возмущение астеносферы изменило геоструктуру земной оболочки в штате Флорида. Землетрясение произошло в Тихом океане, а в городе Дельтон (США) на федеральной дороге? 65 почти сразу же образовался провал. Как это понимать? Вероятно, дело в водоносном слое: практически не сжимаемая вода способна передавать перепады внутрипластового давления на огромные расстояния. Так что если завтра где-нибудь в центре Варшавы неожиданно забьет геотермальный источник, или на Средне-Русской возвышенности за одну ночь исчезнет какое-нибудь озеро, причину следует искать совсем в другой стороне…

Дойдя в своих мыслях до этого места, Шульц заставил себя остановиться и в дебри геотектоники больше не лезть. Выпил кофе, вернул в книжный шкаф научных светил, в трудах которых уже не нуждался. Вспомнил, что сегодня вечером должен быть в гостях у бабушки Берты, и позвонил жене – напомнил, пусть заранее закажет такси. До конца дня успел написать несколько страниц для монографии, закрыл лабораторию и отправился домой. «Kolnische Zeitung» Шульц захватил с собой – почитать на досуге.

По случаю встречи с родственниками фрау Шульц надела глухое черное платье и навела легкую косметику. У тети Клары платье тоже было темное, а вот с косметикой она явно перестаралась: синие тени и лиловая помада живо напомнили Шульцу девушек его молодости с улицы Красных фонарей. Впрочем, тетка вела себя благопристойно и с племянником не заигрывала.

– Бедный дядюшка Курт! – начала она всхлипывать еще за три квартала до бабушкиного дома. Так, с потекшими ресницами, и поднялась на второй этаж, прижимая к груди каллы цвета перезревшего граната.

Пока Шульц освобождался на кухне от кольраби и бутылок с «Айсвайном», женщины наскоро глянули в зеркало и перешли в гостиную. Судя по тому, что массивный стол был сервирован саксонским фарфором на пять персон, было ясно, что придет, кроме родственников, еще какой-то бабушкин знакомый. Или – знакомая, без разницы.

Почетное место за столом предназначалось отставному генералу фон Дайхену. Ровно в семь он позвонил в квартиру, а в семь ноль две уже по очереди приветствовал всех присутствующих, начиная, понятно, с хозяйки дома.

– Примите мои сочувствия, – сказал фон Дайхен, и хозяйка их с благодарностью приняла. – До чего же печальный сегодня день! – вымолвил он, подходя к фрау Шульц, и та невольно склонила голову. А учтиво кивнув тете Кларе, генерал вздохнул: – Каким прекрасным математиком мог бы стать ваш дядюшка Курт, если бы остался жив! – и тетя Клара, не удержавшись, в очередной раз всхлипнула.

Пока женщины хлопотали на кухне, мужчины сидели в гостиной и разговаривали о пустяках. Запах жареной утки с яблоками к серьезным темам не располагал. А минут через тридцать, когда кольраби была уже готова, отставной генерал вызвался помочь откупорить бутылочку «Айсвайна» и сделал это истинно по-военному, то есть мгновенно и без всяких брызг. Шульц убавил в квартире свет и зажег двадцать поминальных свечей. Они дрожали и расплывались в заплаканных глазах бабушки Берты.

– Германия скорбит о вашем погибшем муже, дорогая Берта! – торжественно сказал генерал, первым поднимая рюмку. – Прекрасно помню тот страшный бой у местечка Rossosсhki. От нашей пехотной роты осталось всего пятнадцать человек, а потеряли мы около двухсот… и среди них – нашего славного Курта. Помянем же его, господа!

Здесь свечи в глазах у бабушки и вовсе расплылись, тетя Клара всхлипнула, на этот раз уже в полную силу, а фрау Шульц почувствовала, что голова у нее хоть и не болит, но валерьянки накапать все же не мешает. Лишь Герман привычно держал себя в руках. Он склонил голову и несколько секунд так сидел, глядя перед собой – в тарелку с кольраби. Молча выпил вино и принялся за еду, стараясь делать это как можно тише.

Потом выпили за всех погибших и пропавших без вести на Восточном фронте, затем подняли бокалы за возрожденную Германию… Отставной генерал не подвел – оказался настоящей душой компании. Он не только за Восточный фронт выпил, но еще и Западный вспомнил, а заодно уж и за Нормандию бокал поднял.

В общем, когда подошло время подавать на стол утку с яблоками, генерал был уже в ударе: доказывал тете Кларе, что прежние таблицы расчетов при танковой стрельбе из укрытия безнадежно устарели и их давно пора пересмотреть. «Был бы жив Курт, он бы этим обязательно занялся!» А доказав все, что хотел, тут же принялся рассказывать Шульцу про своего однополчанина – полковника Фитшена, с которым когда-то воевал в страшном Городе на реке Wolga.

– Фитшен попал в плен совершенно случайно – выкрали из блиндажа. Наверное, думали, что это важная птица, – вспоминал генерал. – Я же сдался вместе со всеми – по приказу. В нашей группе военнопленных было пять тысяч человек, а через месяц в живых осталось всего пятьдесят. Остальные замерзли в поле, у села Beketovka… Нам с полковником повезло: в первую же ночь рядом с нами умер раненный офицер-интендант. Мы сняли с него настоящий русский тулуп и всю зиму по очереди грелись, пока нас с Фитшеном не разлучили. Его отправили вверх по реке восстанавливать какой-то завод, а я до сорок шестого года расчищал завалы в центре Города.

– А где он сейчас, этот Фитшен? – спросил Герман Шульц, аккуратно обгладывая утиное крылышко. – Надеюсь, находится в полном здравии, как и вы, генерал?

– Увы! Полковника давно нет в живых, – глаза у фон Дайхена стали еще грустней, чем были. – Помню, как однажды он прибежал ко мне домой и прямо с порога закричал: «Ганс, дружище, ты слышал новость? Сегодня в Берлине начали ломать проклятую стену!» Бедняга… Это радостное известие полковник Фитшен так и не пережил. В тот же вечер, возвращаясь из гостей, он выпал из трамвая, когда вагон тряхнуло на повороте. В полиции мне сказали, что полковник был пьян, как последний унтер, но я этому не верю. Да он любого из нас мог на спор перепить!

На этом месте генерал дал слабину: неожиданно прослезился и предложил выпить за тех, кто еще жив. При этом он так выразительно посмотрел на бабушку Берту, что та не выдержала и разрыдалась. Фрау Шульц с тетей Кларой подхватили бабушку с двух сторон и отвели в спальню, предоставив мужчинам возможность самим решать: пить им за тех, кто еще жив, либо пока воздержаться.

– Полковник так ничего и не простил русским – ни поражения у стен Города, ни этого дикого зимнего поля вблизи села Beketovka, – вздохнул генерал и покосился на спальню. Потом решительно взялся за бокал. – Может, выпьем, герр Шульц… пока еще живы?

– Прозит, – вежливо отвечал тот, отпивая глоток вина.

– Да, Фитшен ничего не простил этим русским! – с чувством повторил генерал. – Я думаю, что и ваш дедушка, если бы остался жив, тоже был бы на стороне полковника Фитшена! – здесь фон Дайхен взялся было за утиную ножку, но тут же ее оставил и с любопытством взглянул на собеседника просветлевшими от «Айсвайна» глазами. – Скажите, дорогой Шульц: а вот лично вы… Вы простили им поражение нашей старушки Германии в той войне? Или послевоенное поколение так и не научилось не прощать?

Вопрос застал Шульца врасплох. Он помолчал, собираясь с мыслями. Генерал терпеливо ждал. Кадык на его дряблом горле стучал, подобно метроному.

– Мне нечего прощать русским, генерал, лично я с ними не воевал, – сказал Шульц рассудительно. – Думаю, что и вашему поколению давно уже следует забыть о прошлом. Да и русские, я надеюсь, когда-нибудь уберут с городских площадей все эти танки, пушки, орудийные башни, которые продолжают напоминать им о войне. В эпоху глобализации молиться ржавым осколкам прошлой идеологии? По-моему, это глупо.

– Что ты говоришь, Герман? Слышал бы это сейчас мой бедный дядюшка Курт! – ахнула появившаяся из спальни тетя Клара.

Генерал же фон Дайхен, тот ничего не сказал. Ну, разве что подумал в сердцах: «Hasenfu!» Что при желании можно перевести и так: «За что кровь проливали?!»

Вечер был безнадежно испорчен. У тети Клары разыгралась мигрень, пришлось срочно усаживать ее в такси и отправлять обратно в Альтштадт. Фрау Шульц, уже два раза успевшая накапать себе валерьянки, пока еще держалась. А вот бабушке Берте было сейчас совсем, совсем плохо. Герман Шульц, торопливо доедавший утку, слышал сердитый голос из спальни:

– Если завтра же этот паршивец передо мной не извинится, пусть на наследство не рассчитывает. Да я лучше свою квартиру Дайхену отпишу!

При этих словах Шульцу показалось, что у сидевшего напротив генерала спина сама собой распрямилась, грудь молодцевато выгнулась, а в глазах промелькнул задорный блеск, не появлявшийся там, вероятно, с сорок первого года.

Впрочем, расстались они с Шульцем вполне дружелюбно.

– Надеюсь, что с возрастом вы, молодые, научитесь лучше понимать нас, стариков, – заметил генерал, пожимая оппоненту руку. – А заодно и начнете так же, как мы, уважать прошлое своей страны.

– Возможно, – отвечал Шульц. – Хотя лично я сильно в этом сомневаюсь.

– Вас не интересует история Германии? – удивился генерал.

– Нет, почему же? Она довольно интересна. А вот занимать в ней какую-то определенную позицию я, пожалуй, воздержусь.

– Вы разве не патриот своей нации? – тотчас же взвился фон Дайхен.

– Мне кажется, патриотизм это вовсе не то, что вы думаете, генерал, – все так же рассудительно отвечал Шульц. – Быть патриотом вовсе не означает безоговорочно поддерживать прошлое своей страны, каким бы оно славным… или бесславным ни было. А вот верить в сегодняшний день Германии и доверять его завтрашнему дню немцы просто обязаны. Иначе какие же мы тогда патриоты?

Судя по метроному, застучавшему на генеральском горле, фон Дайхену очень хотелось возразить этому невозмутимому магистру, но время было упущено. Оппонент уже открывал входную дверь, и фрау Шульц была готова выйти на лестничную площадку.

– А с бабушкой вам все-таки лучше помириться, – не удержавшись, сказал генерал на прощание. – Замечательная она женщина! Вот только квартира у нее, конечно… Когда здесь обои последний раз меняли? Лет пять назад?

– Семь.

Магистр любил точность.