Читать книгу Концепты и другие конструкции сознания - Сергей Эрнестович Поляков - Страница 22

А. А. Павлова пишет: «Концептуализация предполагает простое выделение некоторых минимальных единиц человеческого опыта (так называемое profiling по Р. Лэнекеру…) и предшествует их категоризации, то есть объединению в более крупные разряды (Кубрякова…)» (А. А. Павлова, 2004, с. 53).

З. Д. Попова и И. А. Стернин (2007, с. 121) рассматривают концептуализацию как выбор сознанием некоторой отдельной области, сферы действительности, осмысление ее, выделение ее отличительных признаков и подведение ее под определенный класс явлений; результатом концептуализации является формирование концепта – мысленного отражения выделенных признаков данной области реальности.

Такой объективистский подход может быть относительно приемлем лишь при концептуализации предметов физического мира, но не приближаетнас к пониманию того, что такое концептуализация реальности, недоступной восприятию… Х… Ортега-и-Гассет (1997, с… 454) замечает, что до И… Канта никто не попытался разобраться в том, что мышление не копия и не придаток реального, а операция над ним, «хирургическое вмешательство» в реальность.

Л. В. Стародубцева (1998, с. 344) приводит слова Г. Риккерта, писавшего, что, образуя рациональные понятия, мы в непрерывной последовательности однородной действительности «делаем как бы прорезы, превращая ее непрерывность в дискретность». Она же сообщает (1998, с. 344), что и А. Бергсон говорил «о “ножницах восприятия”, которыми познание фрагментирует мир, осуществляя как бы “вырезку из протяженной непрерывности” и делая тем самым наше мышление “кинематографичным”, подобным череде отдельных, сменяющих друг друга разрезанных кадров действительности, у которой как бы отнимается присущее ей качество “сплошности”».

Дж. Келли (2000, с. 157) полагает, что мы пытаемся отыскать в текущем мимо нас нерасчлененном потоке событий что-то повторяющееся… Как только мы абстрагировали такое качество, у нас появляется основание удерживать кусочки реальности для осмотра и оперирования ими.

Я добавлю, что это и есть начало концептуализации реальности… По словам Дж. Келли (с. 73), человек должен выделить повторяемые темы, «фразировать» свой опыт в этом однообразном потоке, который только после этого начинает обретать для него смысл. Он (с. 74) пишет, что событие становится повторением другого события, только если мы готовы признать абстрагированное сходство этих двух событий: например, корова и лошадь превращаются в двух домашних животных, только если мы готовы принять абстракцию «тоже животное» применительно к каждому члену этой пары.

В качестве примера концептуализации Дж. Келли (с. 73) рассматривает понятие день. Каждый день отличается от всех других. Концепт дня выстраивается вдоль непрерывного потока времени как нечто в чем-то похожее на другие дни и тем не менее легко отличимое от мгновений и лет. Когда событиям положены начала и концы, а их сходства и различия истолкованы, появляется возможность попытаться предсказать их, так же как человек предсказывает, что завтра наступит следующий день.

По словам автора, предсказывается не то, что завтрашний день будет копией сегодняшнего, а то, что у данного события есть повторяемые аспекты, появления которых можно с уверенностью ожидать в будущем… Истолковывая повторения событий, человек антиципирует их в будущем… Он создает структуру, в которой субстанция принимает определенную форму или обретает смысл. Таким образом, не субстанция, которую он истолковывает, порождает структуру, а сам человек.

Мне представляется, что человеческое сознание старается концептуализировать повторяющиеся аспекты прошлого в форме репрезентирующих эти аспекты реальности собственных психических инвариантов. Такими инвариантами являются, например, физические объекты, их свойства и действия.

Дж. Лакофф использует яркую метафору для объяснения и иллюстрирования процесса концептуализации. Он (2004, с. 401–402) отмечает, что в соответствии с объективистской метафорой концептуальные системы – это «мясники», а реальность – «туша, приготовленная для разделки». Культуры отличаются лишь способом, которым они «разрезают природу». Концептуальная система якобы лишь хорошо или плохо выполняет задачу «разрезания природы» по «стыкам, суставам». Даже по-разному концептуализируя реальность, она только выбирает различные «стыки» для того, чтобы «разрезать природу» вдоль них.

Согласно этой метафоре концептуальные системы могут «разрезать природу» на «большие или мелкие куски», использовать «тупой инструмент» или же «рапиру». Но они не могут создавать новые соединения, поскольку все соединения даны в реальности заранее, объективно, раз и навсегда. Концептуальная система точна, если она четко находит «суставы» в природе (хотя она, конечно, не может найти их все), и неточна, если она «не попадает по суставу и бьет по кости или по пустому месту». Автор (с. 402) справедливо указывает, что такой взгляд оставляет за пределами рассмотрения, например, концепты, которые являются продуктом человеческого воображения.

Я лично считаю, что метафора «туши», которую «разделывают по естественным анатомическим границам», если и применима очень условно, то лишь к чувственно воспринимаемой части «реальности в себе», так как сознание не «открывает (обнаруживает) и не выделяет», как утверждает объективизм, а формирует сущности в реальности, используя собственные чувственные репрезентации. Сущности же, вообще недоступные восприятию, сознание просто создает с помощью своих вербальных конструкций, а затем помещает в физическую реальность.

Сам Дж. Лакофф (с. 412) справедливо полагает, что концепты существуют только в силу своей связи с каким-либо существом, а концептуальная система представляет собой функционирующую структуру. По его (с. 435–437) мнению, все люди обладают врожденной способностью концептуализации и существуют альтернативные концептуальные системы… Автор (с. 446) считает, что особенности концептуальной системы человека зависят от человеческой природы и человеческого опыта. И никакие потенциальные места «разрезов» в реальности не предусмотрены, хотя, действительно, в какой-то мере, возможно, они предпочтительнее для того, чтобы делить в них реальность на части, элементы или сущности… Что лишь человек решает в конечном счете, как пойдет «разрез» и какие концепты будут выделены из «туши реальности».

Дж. Лакофф (с. 167–168) указывает, что человек может создавать разные варианты репрезентирования и объяснения себе одних и тех же аспектов реальности. Что и делает, создавая разные народные и научные теории и по-разному концептуализируя реальность в медицине, политике, экономике и т. д. Разные варианты концептуализации часто не согласуются друг с другом. Например, многие люди имеют два способа понимания того, что такое электричество, представляя его то как непрерывный поток жидкости, текущий подобно воде, то как облако электронов, движущихся как люди в толпе. Причем одну модель люди используют при решении одних проблем, а другую – при решении других, так как эти модели противоречат друг другу и дают разные результаты в эксперименте.

Автор (с. 172) отмечает, что защитники альтернативных теорий концептуализации трактуют как единственно «объективно истинную» и универсально приложимую только свою, хотя должны были бы рассматривать обе теории лишь в качестве идеализированных когнитивных моделей, каждая из которых может использоваться для определенных целей.

Обсуждая вопрос о локализации различий в концептуализации, Дж. Лакофф пишет (с. 412), что одни исследователи помещают эти различия в «язык», в конкретные слова, морфемы и грамматические конструкции. Другие полагают, что различия находятся в области мысли… Некоторые исследователи считают, что не может быть мышления, независимого от языка, другие убеждены, что язык представляет собой всего лишь инвентарь произвольных этикеток для мыслей. Существует и смешанный подход, сторонники которого, признавая независимость системы мышления от ее словесного выражения и синтаксиса, полагают тем не менее, что сами слова представляют собой форму концептуальной категоризации.

Я считаю, что концептуализация реальности протекает на двух уровнях. На чувственном уровне сознание выделяет из однородного потока перцептивных репрезентаций «реальности в себе» сходные повторяющиеся элементы и конституирует из них чувственные психические инварианты, репрезентирующие доступные восприятию сущности реальности. Затем оно обозначает эти сущности специально создаваемыми словами, представляя в качестве предметов окружающего мира, их свойств и действий.

Далее, используя отрывочные данные восприятия, то есть чувственные репрезентации доступных восприятию сущностей, а также аналогии, выстраиваемые мышлением, сознание создает вербальные конструкции, конституирующие или даже конструирующие более сложные физические, социальные и даже психические сущности, которые также обозначает новыми словами.

Концептуализацию следует отличать от усвоения человеком имеющихся в объективной психической реальности концептов. Концептуализация – это всегда и только выделение или формирование и обозначение кем-то из людей новой сущности в окружающем мире или даже в вымышленной человеком реальности. Создание такой новой сущности происходит обычно в процессе осмысления человеком собственных репрезентаций новых, неизвестных пока человечеству аспектов реальности.

Концептуализция новой грани реальности происходит по-разному… Исследователь может просто обозначить новым словом возникшую естественным путем, то есть непроизвольно сформированную его сознанием, чувственную репрезентацию будущей сущности, а может вербально сконструировать фактически из ничего, то есть на основе отрывочных и косвенных чувственных репрезентаций, новую сущность, обозначить ее и поместить затем в окружающий мир. И эти разные репрезентации способны одинаково успешно существовать в человеческом сознании, представляя разные сущности «реальности в себе». Концептуализация, таким образом, зависит не только от реальности, но и от человека.

Не касаясь вновь проблемы реальности предметов, якобы существующих в мире вне и независимо от человеческого сознания, лишь напомню, что они как раз и конституируются человеческим сознанием чувственно, но обязательно с использованием обозначающих их слов. Таким образом, концептуализация нового предмета происходит не только вследствие возникновения в сознании исследователя модели-репрезентации данной сущности, но, главное, в результате связывания этой модели-репрезентации с образом обозначающего данный предмет слова.

Концептуализируя окружающий мир по-своему, то есть особым, характерным только для него способом, конкретное общество помещает в мир и вымышленные им сущности. Например, оно может населить мир духами природы, как делали наши предки в далекой древности, или нечистой силой, как делали наши предки относительно недавно. Мы и сами сейчас создаем множество умозрительных сущностей, отсутствующих в окружающем предметном физическом мире – от математических и естественно-научных до социальных и психических.

У. Куайн (2010, с. 121) указывает, что, говоря о мире, мы сразу накладываем на него определенную концептуальную схему, присущую нашему собственному языку. Тем не менее мы способны выйти за рамки этой созданной нашим обществом концептуальной схемы. Мы можем постепенно изменять ее, несмотря на то что, кроме самой этой эволюционирующей концептуальной схемы, у нас нет ничего, что могло бы обеспечить нам репрезентирование реальности. Совершенствуя свою концептуальную схему, мы продолжаем зависеть от нее как от средства и формы репрезентирования реальности и не можем отделить ее от реальности, чтобы объективно сравнить с неконцептуализированной реальностью.

Автор (с. 121) пишет, что О. Нейрат удачно сравнил задачу изменения заданной нам предками концептуальной схемы с задачей матроса, который должен перестраивать свой корабль в открытом море. Мы можем совершенствовать свою концептуальную схему, продолжая зависеть от нее как от опоры. Но мы не можем отделить себя от нее и объективно сравнить ее с неконцептуализированной нами реальностью. Поэтому он считает бессмысленным исследовать корректность концептуальной схемы как зеркала реальности. И полагает, что стандартом для оценки концептуальной схемы должен быть не стандарт соответствия ее реальности, а стандарт прагматический – позволяет ли она нам эффективно действовать в реальности.

Окружающую реальность сознание способно концептуализировать разными путями, то есть создавать в рассматриваемой области мира разные группы альтернативных сущностей. Причем не один-единственный, а многие из этих путей могут быть эффективными с точки зрения адаптации человека к «реальности в себе».

Г. Бейтсон (2000, с. 420), например, обращает внимание на принципиально разные возможности даже глобальной концептуализации реальности. Ссылаясь на работу К. Юнга «Семь наставлений мертвым», которую тот написал «от имени» Василида Александрийского (первая половина II в. н. э.), Г. Бейтсон (с. 420–421) пишет, что К. Юнг рассматривает два фантастических мира – плерому и креатуру. Плерома – мир, где причиной событий являются силы и импульсы и где нет «отличительных черт». Плерома ничего не знает о различиях и отличиях. В креатуре же эффекты вызываются именно различиями. Мы можем изучать и описывать плерому, однако отличительные черты, которые мы зарисовываем, всегда приписываются плероме нами. Когда же мы изучаем и описываем креатуру, мы должны корректно идентифицировать те различия, которые эффективно действуют в ней.

Таким образом, автором представлены два разных в своей основе варианта концептуализации реальности… В первом она концептуализируется с выделением двух главных групп сущностей – сил и импульсов. Во втором – с выделением в ней других, более привычных современному западному человеку главных групп сущностей – отличительных черт.

Убедиться в возможности принципиально разной концептуализации реальности можно и сравнивая, например, так называемое мифологическое сознание представителей примитивных племен с сознанием современного человека. Глобально концептуализируя окружающий мир, мы выделяем в нем объекты и явления, их свойства, отношения и действия, реже – события и некоторые другие сущности. Представители примитивных племен концептуализировали мир иначе, выделяя в нем множество сил и одушевленных сущностей (см., например: Л. Леви-Брюль (1999), К. Леви-Стросс (2001), Б. Малиновский (1998) и др.).

Возможны и иные в своих базовых основаниях варианты глобальной концептуализации реальности. Так, в соответствии с доминирующей в современной науке парадигмой, человек живет в предметном физическом мире. Предметы, или материальные объекты, действуют, то есть порождают события. Следовательно, они первичны, а события – вторичны… Но, оказывается, можно концептуализировать ту же реальность иначе… Ф. П. Рамсей (2011, c. 129) пишет, что А. Уайтхед, например, рассматривал материальные объекты как прилагательные событий, в которых они имеют место.

Дж. Келли (2000, с. 53) приводит частный пример разной концептуализации причины движений человека в психологии. По его словам, объясняя, почему человек движется, одни исследователи (сторонники теории толчка) предполагали, что каждый стимул – это результирующий вектор всех прошлых стимулов, взятых вместе. Он и объясняет направление движения человека. Другие исследователи (сторонники теории тяги) предполагали, что каждая возникающая у человека потребность уже несет в себе особым образом направленную тенденцию.

Примеры разной концептуализации психической реальности обсуждает и М. Г. Ярошевский (1985, с. 227–228), рассматривая представления В. Вундта и Ф. Брентано. Оба считали предметом психологии сознание и интерпретировали его с позиций интроспекционизма. Но В. Вундт рассчитывал выяснить состав сознания, его сенсорную в своей основе «фактуру». Ф. Брентано же полагал, что задача психологии состоит в тщательном описании не содержания сознания, а связанных с ним актов, действий или внутренних операций. Исходным для Ф. Брентано являлось понятие не об элементе сознания, а об акте сознания, благодаря которому эти элементы становятся объектами осознания.

Надо сказать, что вообще история науки представляет собой собрание ярких примеров разной концептуализации одних и тех же аспектов реальности. Это хорошо иллюстрируют работы Т. Куна, изучавшего революции в науке.

В качестве примера разной концептуализации физического мира можно привести системы Аристотеля и современной физики. Как пишет Т. Кун (2014, с. 23–29), материя для Аристотеля – некий несущественный нейтральный субстрат, присутствующий повсеместно, а не только там, где находится тело. Следовательно, пустота, вакуум невозможны. В некоторых местах материя, подобно губке, впитывает в себя определенные качества – теплоту, влажность, цвет и т. д., превращаясь в конкретные тела. Одна и та же материя теряет одни качества и приобретает другие, то есть изменения связаны с появлением и исчезновением качеств, а не с изменениями материи. Одним из таких качеств оказывается положение объекта, которое, подобно влажности или сухости, может изменяться, когда объект движется или его двигают. Локальное движение для Аристотеля тоже является изменением качества или состояния, а не состоянием самим по себе, как у И. Ньютона. И именно рассмотрение движения как изменения качества позволяет Аристотелю объединить его с остальными видами изменения – например, с превращением желудя в дуб или болезни в здоровье.

Система Аристотеля – это стройная совокупность взаимосвязанных концептов и построенных из них теорий мироустройства, которые были впоследствии разрушены и заменены новой системой концептов и теорий в физике Г. Галилея и И. Ньютона. Т. Кун обращает внимание на принципиально важное обстоятельство: «В случае с Аристотелевой физикой нельзя было просто открыть, что вакуум возможен или что движение есть состояние, а не изменение состояния… Должна была одновременно измениться целостная картина различных сторон природы» (с. 41).

Другими словами, необходимо было прежде по-другому представить себе реальность и сформировать в ней иные сущности. Из приведенных Т. Куном данных следует, что для того, чтобы построить новую научную теорию, нельзя просто посмотреть на окружающий мир «внимательнее», чем смотрели до тебя, и открыть, то есть обнаружить там, что-то новое. Тем более если эта область плохо доступна восприятию или недоступна ему вовсе. Необходимо прежде иначе концептуализировать ту же область реальности, то есть сформировать новые концепты, репрезентирующие в ней новые сущности, которые меняют репрезентированную реальность, и уже из них строить новую теорию, что и сделал, например, И. Ньютон в физике.

Термин «открытие» в научной литературе имеет сегодня несколько основных значений. «Совершить открытие» означает: 1) сделать явным элементы «реальности в себе», доступные восприятию, но еще неизвестные людям (географические и астрономические открытия и т. д.); 2) представить в виде законов, фактов, знаний области «реальности в себе», недоступные восприятию в принципе (открытие закона всемирного тяготения, сверхпроводимости, микрочастиц и т. д.); 3) создать новые сущности – то, чего еще не было вообще (изобретение письменности, пороха, парового двигателя и т. д.).

Доминирующие в науке объективистские представления, однако, игнорируют то очевидное обстоятельство, что теперь открытие в науке – это в большинстве случаев не выявление в форме законов, фактов, знаний чего-то уже существующего в природе. Это формирование исследователем на основе косвенных данных восприятия и собственного воображения новых сущностей и последующее помещение их в окружающий мир.

Т. Кун (2014, с. 41) указывает, что при нормальном протекании изменений в науке (например, открытие закона Бойля) в теории что-то исправляют или добавляют какое-то обобщение, а остальное сохраняется прежним. При революционном изменении (например, открытие законов И. Ньютона) сразу исправляется значительное число взаимосвязанных обобщений. Революционные перемены в науке, по его (с. 21) словам, связаны с открытиями, которые нельзя совместить с ранее используемыми понятиями. Чтобы сделать такое открытие, человек должен изменить сам способ мышления и описания реальности.

Согласно Т. Куну (с. 45), важнейшей характеристикой научных революций является изменение включенного в язык знания о природе. Этим изменениям должны предшествовать описания и обобщения. Например, чтобы сделать частью науки пустоту или бесконечное прямолинейное движение, требуются не только наблюдения, но и отчеты, которые можно сформулировать лишь после изменения языка описания. Искажение или ломка старого научного языка являются важнейшим показателем научной революции. Т. Кун (с. 167) пишет, что революции прямо замещают некоторые старые фундаментальные понятия данной области другими понятиями.

То, что Т. Кун называет заменой фундаментальных понятий, и есть иная концептуализация реальности. А. Эйнштейн, например, отказался от многих концептов И. Ньютона, хотя и сохранил их прежние названия.

В качестве примера эффективности разной концептуализации физической реальности можно привести сообщение П. Фолькмана (2010, с. 25) о М. Фарадее. М. Фарадей – самоучка без школьного образования, слушал лекции Х. Дэви. В результате он по-своему понял и трактовал произведенные на лекциях опыты. М. Фарадей создал собственные научные концепты (и понятия), при помощи которых начал делать одно открытие за другим. При обсуждении электрических явлений он решил вопрос действия на расстоянии при помощи образного представления некоторого электротонического состояния промежуточной среды, через которую эти действия передаются.

Другими словами, М. Фарадей предложил свой оригинальный вариант концептуализации реальности, который оказался более удачным и дал блестящие результаты.

Итак, иная концептуализация реальности в науке обычно сопровождается сменой научных теорий.

Неразрешимая научная проблема может исчезнуть, как только порождающая ее неадекватная концептуализация данной части реальности будет пересмотрена и будут созданы новые сущности. Дж. Келли (2000, с. 50–51) пишет, например, о том, что конструкт «энергия» (читай – концепт и понятие энергия) вызвал большие трудности, когда был перенесен в психологию из физики, где играл важную роль. Психологи не могли решить, что же именно приводилось в движение энергией: представления или люди – и что служило носителями энергии, подстрекавшей эти инертные объекты к действию. Можно было приписать энергетические свойства элементам окружения человека, назвав их стимулами. Или приписать энергетические свойства различным сторонам самого человека, которые были названы потребностями.

По словам Дж. Келли (с. 53), проблема была решена только после того, как исследователи сменили конструкт, моделирующий ситуацию в целом. Вместо того чтобы обсуждать инертный объект, следовало в качестве отправной точки формулирования психологической теории постулировать процесс и активный организм. В результате полемика по поводу того, что побуждает инертный организм к действию, потеряла смысл.

Концептуализация тесно связана с вербализацией. Вербализировать, то есть описать словами, один и тот же элемент окружающего мира по-разному могут не только ученые. Все мы постоянно делаем это на протяжении своей жизни. Думаю, каждый легко может вспомнить моменты, когда, например, одни и те же события реальности вы описывали и трактовали так, а другие люди – совершенно иначе, что приводило к взаимному непониманию и, возможно, даже к конфликтам.

В качестве примера разной вербализации реальности можно привести известную притчу (цит. по: М. А. Розов, 1998, с. 123) о строительстве собора в Шартре. Трех человек, кативших тачки с камнями, спросили, что они делают. Первый сказал: «Тачку тяжелую качу». Второй сказал: «Зарабатываю хлеб семье». Третий ответил: «Я строю Шартрский собор!» Хотя все они делали одно и то же.

Поскольку, во-первых, именно окружающий нас предметный физический мир играет в нашей жизни важнейшую роль, а во-вторых, именно физики первыми осознали, что изучаемые наукой физические сущности они не находят в окружающем мире, а формируют сами, предлагаю рассмотреть известные из истории науки примеры конкретной концептуализации именно физических сущностей. Мы знаем физические сущности двух типов – доступные и недоступные восприятию. С концептуализацией первых все относительно просто, так как наши модели-репрезентации практически конституируют окружающие нас предметы. Сознанию остается лишь обозначить их словами, и у нас появляются предметы, их свойства и действия.

С концептуализацией физических сущностей, недоступных восприятию человека, все гораздо сложнее. К этим сущностям я не отношу объекты, в принципе доступные восприятию, пусть и опосредованному, например, черные дыры или бактерии. Я рассматриваю здесь лишь сущности, само присутствие которых в окружающем мире подтверждается либо только косвенными данными восприятия, либо вообще тем, что их постулирование позволяет исследователям предсказывать результаты будущих экспериментов, которые действительно подтверждаются в процессе проверки.

Нет необходимости подробно рассматривать историю концептуализации физических сущностей и лишь кратко коснусь наиболее значимых и сильно различающихся подходов к концептуализации двух основополагающих сущностей физики – времени и пространства. Их история демонстрирует то, как радикально меняется научная картина мира при изменении концептов, репрезентирующих только эти объекты. Причем меняется вне зависимости от того, есть ли эти сущности на самом деле в «реальности в себе», или они представляют собой лишь конструкции человеческого сознания.

Многие люди уверены в справедливости расхожего мнения о том, что можно видеть ход времени, например, в бегущих стрелках часов, в мелькающих на циферблате цифрах, отсчитывающих секунды, или в движениях предметов. Столь же очевидным представляется здравому смыслу зрительно репрезентируемое пространство нашего восприятия, частично занимаемое окружающими нас предметами. Таким образом, нельзя не признать, что в формировании понятий время и пространство наши чувственные репрезентации играют важную роль. И тем не менее ни время, ни пространство не являются воспринимаемыми нами сущностями. Эти сущности люди конституировали вербально, хотя и на основе множества чувственных репрезентаций.

Д. Беркли считает, что времени и пространства в качестве сущностей физической реальности нет, но, поскольку эти гипотетические сущности уже концептуализированы человеком, их следует обсуждать. Что он и делает: «…Время есть ничто, если абстрагировать от него последовательность идей в нашем духе…» (1978, с. 182). «…Последовательность идей образует время…» (с. 492). «…Все его (пространства. – Авт.) атрибуты отрицательны, или негативны. Таким образом, оказывается, что это есть просто ничто. Единственное несущественное затруднение состоит в том, что оно протяженно, а протяженность – положительное качество. …Уберите из абсолютного пространства само название, и от него ничего не останется ни в чувстве, ни в воображении, ни в интеллекте. …То есть пространство ничто» (с. 345).

И. Ньютон впервые с научной четкостью концептуализирует время, пространство, движение и многие другие сущности, которые он без колебаний рассматривает в качестве объектов физического мира: «I. Абсолютное, истинное математическое время само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, протекает равномерно и иначе называется длительностью… II. Абсолютное пространство по самой своей сущности, безотносительно к чему бы то ни было внешнему, остается всегда одинаковым и неподвижным… III. Место есть часть пространства, занимаемая телом, и по отношению к пространству бывает или абсолютным или относительным. Я говорю “часть пространства”, а не положение тела и не объемлющая его поверхность» (2013, с. 30–31).

Г. Лейбниц разделяет позицию Д. Беркли и критикует И. Ньютона. Он рассматривает время и пространство как идеальные мысленные образования: «Я неоднократно подчеркивал, что считаю пространство, так же как и время, чем-то чисто относительным: пространство – порядком существования, а время – порядком последовательностей» (1982, с. 441).

Однако представления И. Ньютона завоевывают всеобщее признание в научном мире вследствие бесспорного успеха сформулированных им физических законов.

По словам Э. Маха (2011, с. 211), И. Ньютон превосходно сумел отыскать понятия и принципы, которые были достаточно надежны, чтобы можно было на них строить физическую науку дальше.

Я полагаю, что И. Ньютон сумел построить целый ряд новых преимущественно вербальных концептов, опирающихся на чувственные репрезентации и иллюстрируемых ими. Данные концепты репрезентируют признаваемые автором сущности физической реальности, которые позволяют к тому же применять физические измерения. Используя новые сущности и данные их физических измерений, И. Ньютон построил непротиворечивые физические теории – вербальные модели физической реальности, эффективно прогнозирующие ее возможные изменения. Из этого, однако, не следует, что нельзя было создать совершенно иные вербальные концепты, репрезентирующие альтернативные базовые физические сущности, которые столь же, а может быть, и более эффективно смогли бы представлять нам физическую реальность.

Кстати, по авторитетному мнению Э. Маха (2011, с. 211), Х. Гюйгенс примерно тогда же осуществил альтернативную концептуализацию физической реальности и, используя иные физические сущности, создал свою физическую теорию, которая почти случайно уступила теории И. Ньютона. Э. Мах (2011, с. 213) обсуждает и другой вариант концептуализации основных сущностей физической реальности, предложенный уже Г. Герцем. По его словам, в зависимости от исходных концептов исследователей можно по-разному, но одинаково правильно смоделировать одну и ту же физическую реальность, то есть с помощью иных понятий (и сущностей) построить столь же верные физические законы.

Следует отметить, что Э. Мах оказался прав, так как А. Эйнштейн в итоге создал очередную концептуализацию физической реальности и физическую теорию, которая оказалась эффективнее концептуализации и теории И. Ньютона. В связи с этим следует заметить, что борьба альтернативных вариантов концептуализации, а значит, альтернативных сущностей и теорий, имеет место во всех областях не только физики, но и науки вообще. Однако вернемся к пространству и времени.

Через несколько десятилетий после И. Ньютона И. Кант по-своему концептуализирует время и пространство: «Время есть необходимое представление, лежащее в основе всех созерцаний… время дано apriori… Все явления могут исчезнуть, само же время (как общее условие их возможности) устранить нельзя» (1994, с. 55). «Время есть не что иное, как форма внутреннего чувства, то есть созерцания нас самих и нашего внутреннего состояния» (с. 56). «Пространство не есть эмпирическое понятие, выводимое из внешнего опыта… представление о пространстве должно уже заранее быть дано для того, чтобы те или иные ощущения были относимы к чему-то вне меня… Пространство есть необходимое априорное (внутреннее. – Авт.) представление, лежащее в основе всех внешних созерцаний» (с. 50).

Как мне кажется, по мнению автора, время – это особая чувственная репрезентация нас самих и нашего внутреннего состояния, предшествующая всякому нашему чувственному опыту, то есть восприятию. Пространство же – особая внутренняя форма всех наших чувственных репрезентаций, в которой только и возможны для нас сами эти чувственные репрезентации. Такая форма исходно присуща человеку и как человеческая способность дана в нашей психике раньше всех переживаемых нами восприятий, то есть – априори. Еще более важно следующее утверждение И. Канта: «…само это пространство и время, а вместе с ними и все эти явления суть сами по себе не вещи, а только представления и не могут существовать вне нашей души…» (с. 306).

Таким образом, И. Кант прямо говорит, что время и пространство – это особые конструкции человеческого сознания. Складывается странная ситуация. Одни великие находят время и пространство в окружающем нас мире. Другие не находят их там, обнаруживая лишь в человеческом сознании. Как же связаны между собой сущности окружающего мира и человеческое сознание?

По-видимому, первым среди физиков о природе репрезентируемых концептами физических сущностей задумался Э. Мах. Он (2011, с. 426) рассматривает понятия масса, сила, атом в качестве «средств мышления физики», вся задача которых заключается только в том, чтобы экономно упорядочить опыт в нашем сознании. Э. Мах указывает, что мы не должны считать эти интеллектуальные вспомогательные средства, которыми мы пользуемся для репрезентации мира в нашем мышлении, основами действительного мира. Но отмечает, что большинство естествоиспытателей приписывают им реальность, выходящую за пределы мышления, полагая, что эти понятия обозначают настоящие, подлежащие исследованию сущности окружающего мира.

То есть Э. Мах понимает, что все сущности, которыми оперирует физика, созданы человеком, а не обнаружены исследователями в окружающем мире. Он пишет: «Все положения и понятия физики представляют собой не что иное, как сокращенные указания на экономически упорядоченные, готовые для применения данные опыта. …Вследствие краткости своей они часто получают вид самостоятельных сущностей» (2011, с. 164).

Задолго до А. Эйнштейна, которому в современной научной литературе приписывают эту заслугу, Э. Мах отказывается принимать реальность существования «абсолютных» физических сущностей И. Ньютона (абсолютного времени, пространства и движения): «…в приведенных здесь рассуждениях Ньютон изменяет своему намерению исследовать только фактическое. Об абсолютном пространстве и абсолютном движении никто ничего сказать не может; это чисто абстрактные вещи, которые на опыте обнаружены быть не могут» (с. 191). «В физиологическом отношении время и пространство суть системы ориентирующих ощущений, определяющих вместе с чувственными ощущениями возбуждение биологически целесообразных реакций приспособления. В отношении физическом время и пространство суть особые зависимости физических элементов друг от друга» (Э. Мах, 2003, с. 402). «…Время есть абстракция, к которой мы приходим через посредство изменения вещей…» (2011, с. 187).

В статье, написанной по случаю кончины Э. Маха, А. Эйнштейн пишет: «Понятия, которые оказываются полезными при упорядочении вещей, легко завоевывают у нас такой авторитет, что мы забываем об их земном происхождении и воспринимаем их как нечто неизменно данное… В этом случае их называют “логически необходимыми”, “априорно данными” и т. п. Подобные заблуждения часто надолго преграждают путь научному прогрессу» (1967а, с. 28).

А. Эйнштейн (2008, с. 327) также указывает, что наука является не коллекцией законов, а созданием человеческого разума с его свободно изобретенными идеями и понятиями. Он (2002, с. 13–14) предлагает свою принципиально иную концептуализацию аспектов «физической» реальности, которые до него связывались в науке с сущностями, обозначаемыми понятиями пространство и время. Он отвергает концепты И. Ньютона, но не принимает и альтернативные концепты его оппонентов. Сохранив прежние термины «пространство» и «время», А. Эйнштейн создает новые концепты, то есть наполняет эти термины иным содержанием.

Поначалу А. Эйнштейн отказывается рассматривать пространство и время как физические сущности, присутствующие в «физической» реальности до человека и независимо от него: «Под давлением фактов физики были вынуждены низвергнуть их (пространство и время. – Авт.) с Олимпа априорности, чтобы довести их до состояния, пригодного для использования» (с. 13). «Земная кора играет настолько важную роль в нашей повседневной жизни при определении относительных положений тел, что это привело к абстрактному понятию пространства, которое, конечно, не выдерживает критики» (там же).

Время для него тоже «всего лишь иллюзия» (цит. по: С. Тейлор, 2010, с. 167).

В 1932 г. в статье «Замечания о новой постановке проблем в теоретической физике» А. Эйнштейн пишет: «В настоящее время известно, что наука не может вырасти на основе одного только опыта и что при построении науки мы вынуждены прибегать к свободно создаваемым понятиям, пригодность которых можно a posteriori проверить опытным путем. Эти обстоятельства ускользали от предыдущих поколений, которым казалось, что теорию можно построить чисто индуктивно, не прибегая к свободному, творческому созданию понятий. Чем примитивнее состояние науки, тем легче исследователю сохранить иллюзию по поводу того, что он будто бы является эмпириком. Еще в XIX в. многие верили, что ньютоновский принцип – hypotheses non fingo («гипотез не изобретаю». – Авт.) – должен служить фундаментом всякой здравой естественной науки. В последнее время перестройка всей системы теоретической физики в целом привела к тому, что признание умозрительного характера науки стало всеобщим достоянием» (А. Эйнштейн, 1967, с. 167).

Если читатель решит, что это высказывание А. Эйнштейна как-то повлияло на развитие психологии в части теории концептов и понятий, то я его разочарую. Никак не повлияло, хотя прошло почти 100 лет.

Как я отмечал, поначалу А. Эйнштейн вообще отказывается считать пространство и время физическими сущностями. Но, приняв геометрическую конструкцию Г. Минковского, объединяющую в одно целое пространство и время, он уже был не столь уверен в физическом отсутствии пространства: «…Закон инерции, по-видимому, вынуждает нас приписать пространственно-временному континууму объективные свойства» (2002, с. 63).

В конечном счете А. Эйнштейн (с. 173) отождествляет пространство с гравитационным полем, имеющим четырехмерную систему координат. Тем не менее его позиция в отношении пространства остается противоречивой, так как, даже отождествляя пространство со свойством гравитационного поля, он (2008, с. 64–65) не исключает возможности существованияпространства и в тех местах Вселенной, где вовсе нет гравитационного поля. М. Каку (2008, с. 50) отмечает, что пространство и время у А. Эйнштейна перестали быть статичной сценой, стали важной составляющей жизни, приобрели динамичность, начали изгибаться и извиваться причудливым образом. Сцена превратилась в батут и стала столь же важной, как и актеры.

Эйнштейновские концепты, обозначаемые понятиями пространство и время, сохраняют неоднозначность, что отмечают и другие исследователи. Если Б. Рассел (цит. по: А. Н. Леонтьев, 1965, с. 287), например, указывает, что теория относительности дала физике основания для отрицания пространства, хотя оставляет открытым вопрос о возможности абсолютного пространства-времени, то Б. Грин (2009, с. 71), например, уже прямо говорит, что пространство-время является абсолютной физической сущностью, что разные наблюдатели «нарезают» его различными способами, но само оно, «подобно буханке хлеба, имеет независимое существование».

Я не собираюсь, естественно, углубляться в вопрос о том, что собой представляют пространство и время в физике. Для нас важно лишь то, что исследователям так и не удалось определить, присутствуют ли они в физическом мире или же представляют собой лишь не очень успешно концептуализированные сущности, до сих пор вызывающие вопросы и сомнения в своем наличии в реальности.

Нам было бы достаточно мнения Э. Маха и А. Эйнштейна, чтобы признать, что сущности, обозначаемые базовыми понятиями физики, не следует искать в окружающем нас мире. Но о том же пишут и другие выдающиеся исследователи. М. Борн (1973, с. 114–115), например, считает, что большинство физиков – наивные реалисты, которые не ломают голову над философскими тонкостями и довольствуются наблюдением явления, измерением и описанием его обычным языком, расцвеченным специфическими терминами.

Автор указывает, что уже в первой физической теории – ньютонианской механике – появляются понятия вроде силы, массы и энергии, которые не соответствуют обычным вещам. Далее такая тенденция становится все более отчетливой. В максвелловской теории электромагнетизма появилась концепция поля, совершенно чуждая миру непосредственно ощущаемых вещей. В физике начинают превалировать количественные законы в виде математических формул типа уравнений Максвелла. В квантовой механике математический формализм получил полное и успешное развитие еще до того, как была найдена какая-то словесная интерпретация этой теории на бытовом языке. Причем и поныне идут нескончаемые споры о такой интерпретации.

Из комментариев М. Борна (с. 117, 126–129) следует, что базовые сущности физики не были выведены исследователями непосредственно из опыта, а являются чистыми идеями, результатами творчества. Однако использование данных сущностей дало возможность объяснить и предсказать результаты множества экспериментов.

Н. Бор считает, что предложенная им модель атома находится в вопиющем противоречии со всеми постулатами классической физики, но это кажущееся противоречие – на самом деле не что иное, как ясное и весомое доказательство символического характера фундаментальных физических понятий (цит. по: Э. Кассирер, 1995, с. 143–144).

У. Куайн (2010, с. 77–78) тоже полагает, что физические объекты концептуально вводятся в ситуацию в качестве удобных посредников просто как постулируемые сущности, вроде богов Гомера. Он замечает, что сам лично как профессиональный физик верит в физические объекты, а не в гомеровских богов. Но физические объекты и боги различаются только по степени, а не по природе, так как и те и другие входят в нашу концепцию только в качестве культурных постулатов. Миф о физических объектах лучше большинства других только тем, что доказал большую свою эффективность, чем другие мифы в качестве нашего инструмента.

У. Джеймс (цит. по: М. Каку, 2008, с. 61) пишет, что многие современные физики (речь, естественно, идет о последней четверти XIX в.) рассматривают такие понятия, как материя, масса, атом, эфир, инерция, сила, не в виде отображений скрытой реальности, а в качестве интеллектуальных орудий, рабочих гипотез. Эти понятия в их глазах представляют собой простые условные обозначения, подобно «килограмму» или «ярду».

Х. Ортега-и-Гассет (1997, с. 428) полагает, что для физика его мир не реальность. Идеи физика кажутся ему истинными, но он прекрасно знает: в реальности не существует того, что утверждает его теория.

Я, конечно, не стал бы столь уверенно утверждать это про всех физиков. Многие из них и сейчас не вполне понимают, что изучаемые ими физические сущности отсутствуют в физической реальности. Недаром Э. Кассирер замечает: «Данная Планком сжатая формулировка критерия физической предметности в том, что все, что доступно измерению, также и существует, с точки зрения физики вполне самодостаточна…» (2009, с. 13).

Г. Шпет тоже отмечает: «Я имел случай указывать, что для работы физика совершенно безразлично, понимает ли он название атома как реальность или как нереальность. Но практически физики склонны его понимать именно как реальность, и это действительно облегчает их работу… Психология имеет то преимущество, что здесь не нужно гипостазировать, а только признать, что действительно мы имеем дело с реальностью, потому что мы здесь познаем явления, которые нам непосредственно даны» (2010, с. 180).

Тем не менее меня весьма волнует тот факт, что по поводу недоступных восприятию сущностей реальности мало задумываются психологи.

В заключение хочу обратить внимание на важное обстоятельство. Несмотря на то что даже в физике мы имеем дело не с физическими объектами, а лишь с конструкциями человеческого сознания, то есть с человеческими концептами (и понятиями): масса, сила, движение, количество движения, длина, тело, заряд, напряжение поля, пространство и т. д., нам не следует при этом забывать слова Э. Маха: «Наши понятия действительно создаются нами самими, но отсюда еще не следует, что мы создаем их совершенно произвольно…» (2011, с. 220).