Читать книгу На южных рубежах - Сергей Сергеевич Баранов - Страница 4

Подполковник Герасим Алексеевич Колпаковский был назначен начальником Алатавского округа два года назад, в 1858 году, и теперь, после успешной экпедиции Циммермана пребывал в своем доме близ Верного.

Среднего роста, со статной военной выправкой, полполковник восседал в кресле у рабочего стола в своем кабинете. Посеребренные брови его были сдвинуты, подбородок он положил на сцепленные руки, что выдавало глубокую задумчивость. Он носил густые и пышные усы по моде времени, переходившие в бакенбарды до висков. Остальная часть лица была гладко выбрита. Шапка волос его начинала редеть на лбу, что к сорока годам придавало его лицу интеллигентный и ученый вид, хоть сам подполковник переживал по этому поводу и был склонен считать это началом неизбежного процесса старения.

В начале осени пошли слухи о большой активности в пределах Кокандского ханства. Позже, из речей татарских купцов, стало известно о мобилизации большого войска в Ташкенте. Слухи полнились, растекались и множились. Подполковнику казалась невероятной столь скорая подготовка ответного удара азиатов, обычно тягостно медлительных, а сбор войск для решительных действий – тем паче. Но скоро, один из татарских мулл, живший в слободе под Верным, верноподданный империи и имевший крепкие связи среди мусульман в азиатских крупных городах, вроде Ташкента, Хивы и Бухары, а также среди российских, казанских и сибирских татар, рассеял нерешительные думы начальника округа. Он тайно сообщил Колпаковскому о том, что хан и его имамы объявили Священную войну, газават, и призвали всех правоверных под свои знамена, дабы истребить и прогнать гяуров7, а заодно вернуть под свой контроль все Семиречье.

Тогда подполковнику стала понятна столь быстрая мобилизация, ведь под знамена пророка спешили вставать все: и стар и млад, и бедный, и богатый, так что даже после сокрушительных весенних поражений, хан мог располагать многочисленным войском. Делал Колпаковский и иные выводы из полученной информации, а тем временем, он разослал разведчиков за более подробными и точными сведениями.

Не в традициях боевого офицера, прошедшего все этапы службы, а ныне поставленного управленцем и чиновником в новом округе, было сидеть сложа руки. Пока подполковник дожидался сведений, он решил прощупать местное население. Очевидно, что казахи гораздо лучше знали местность, имели торговые, соседские и даже кровные связи с кокандцами, являясь их единоверцами. Все это Колпаковский понимал, хоть и помнил о верноподданических клятвах местной знати. Он не хотел провоцировать конфликты с местным населением, поэтому решил не ставить сиятельных казахов перед прямым фактом, но, зная гордость и чванливость некоторых влиятельных баев, решил действовать хитрее. Он пригласил старшин, волостных и султанов8, для «консультации», велел резать баранов, строго настрого запретил подавать к столу свинину и тому подобные запрещенные мусульманам кушания.

Колпаковский усердно знакомился с местными традициями, обычаями и старался не отказывать местной знати, когда его приглашали в гости или преподносили дары, сопровождаемые, естественно, прошениями. Некоторые имперские воротилы, имеющие здесь дела, относились к таким замашкам начальника округа весьма скептически и частенько усмехались, покручивая усы, шептались: «с басурманами якшается, бес».

Поэтому, помня традиции местного гостеприимства, подполковник распорядился накрыть богатейший стол, подать лучшие яства и сдобрить это парой бочонков вина, которое он выписывал из Оренбурга. В отличие от свиного мяса, от горячительного напитка, также запрещенного к употреблению Пророком, некоторые степняки редко отказывались, а иногда употребляли с таким рвением, что диву бы дался даже самый развязный московский гуляка.

Само по себе приглашение пристава казахов Большой Орды являлось событием значимым и делом почетным. Благородные казахи явились на зов, хоть и далеко не все из тех, кому начальник отправил приглашения. К дому подполковника один за другим приезжали гости в сопровождении своих свит. Стойла конюшен были битком забиты конями высокородных вельмож, за которыми был обеспечен должный уход.

Общество собиралось поистине пестрое. Гордые султаны в традиционных одеждах, расшитых золотыми и серебряными нитями, казалось, стремились надеть на себя драгоценности всей Азии. Седобородые старейшины в высоких шапках мерно шествовали к дому, поддерживаемые с двух сторон дюжими джигитами. В противовес упитанным и важным баям9, великолепным коням которых мог бы позавидовать сам персидский шах, или в силу своих особых должностей, казахские бии10 предпочитали не выставлять напоказ свои богатства, были одеты скромно и выглядели настоящими аскетами.

У входа в дом начальника, гостей встречал разодетый павлином лакей, с нижайшими поклонами, он просил их входить внутрь. Удивлению и спесивости баев не было предела, самые недалекие из них даже возгордились и почувствовали себя с челядью русского начальника вольготно, будто у себя дома, бросали им свои шубы и лисьи шапки, презрительно сплевывали прямо под ноги конюхам и дворовым слугам, не таясь, громко матерились на них по-казахски.

Высокородные кочевники входили в большой зал недавно отстроенного бревенчатого дома начальника, который встречал их одного за другим легкими кивками головы. Он с неприязнью отметил про себя, что слишком многие влиятельные беки11 не приехали, хоть и прислали вместо себя людей. Такие кланялись в три погибели и многократно извинялись перед начальником за своих господ, у которых были неизменно уважительные, слишком приукрашенные и преувеличенные причины для отсутствия.

Лакеи рассадили гостей в соответствии с их положением, по старшинству и знатности. Пока не подали основные блюда, гостям предложили отпить кумыса, но церемониймейстер, специально назначенный Колпаковским для того вечера, чтобы еще больше потешить самолюбие гостей, с ужимками и подмигиваниями предлагал баям вина или водки.

Нужно отметить, что казахи не успели пристраститься к этим иноземным напиткам, даже самые богатые и знатные среди них, имевшие возможность приобретать таковые. Дело было даже не в мусульманском запрете употребления горячительных напитков, а скорее в консервативности людей и отвержении всего неизвестного, чужого. Лишь немногие, дальновидные и ловкие, восприимчивые к новым веяниям люди, признавали нужду обучаться у русских наукам, в которых те преуспели. Когда какой-нибудь бай отправлял своих детей, либо подопечных учиться в Омск или в Оренбург, в русские школы, он неизменно сталкивался с презрением и насмешками сородичей, которые считали, что джигиты вернутся из городов обрусевшими, забывшими свой род и племя, окрещенными и потерянными для родных людьми. Они отвергали то иноземное, что не приносило им сиюминутной пользы.

Все же, казахи были польщены приемом, устроенным специально для них начальником округа. Некоторые действительно, робко просили наливать им вина, чтобы соответствовать непонятной, но торжественной обстановке, в то время как даже сидеть на стульях, перед длинным дубовым столом, покрытым белоснежными скатертями, для многих было вновинку и гости предполагали, что именно так на севере потчуют самых знатных князей.

Были поданы нехитрые, но обильные закуски, кубки и пиалы стали осушаться быстрей. Татарин-толмач, стоявший позади Герасима Алексеевича, нарочито громко прочистил горло. Колпаковский поднялся с бокалом вина в руке и произнес:

– Уважаемые султаны и мурзы12! Сей бокал я поднимаю за вас и за благодатную землю Семиречья! Я благодарен вам за присутствие и за верную службу всемилостивейшему государю императору!

Казахи восторженно стали подниматься из-за стола, всячески благодарить начальника и ведомые скорее интуицией, нежели знанием чужестранного этикета, поднимали свои бокалы и кубки.

Бай Аманжол из долины Каргалы, кочевавший в ту пору у реки Лепсы, вместо бокала поднял кусок жареного мяса, насаженный на вилку, и так рьяно ею размахивал, что окружающие решили, будто бай берет слово. На него обратились взгляды всех пристуствовавших, а начальник приветливо и поощрительно кивнул. Незадачливому баю пришлось говорить, и вскоре обнаружилось, что он ничуть не растерялся в этом сиятельном обществе.

– Пусть Аллах благословит тебя, князь Калпак! – толмач знал, что фамилия начальника труднопроизносима для казахов, знал он также, что есть у казахов родственный народ – каракалпаки, и что иногда, обшучивая это сходство, между собой они называли Колпаковского «сур-калпак13», по цвету его посеребренных волос. Перевод, однако, был подобающий. – И вас сородичи мои! Всем известно, что мой древний род ведет свое происхождение от самого героя Амана, а еще ранее от монгольского нойона Алтана, а до него от самого хорезмшаха Ибрагима. Никто здесь не сможет упрекнуть мой добрый род в незнатности, ибо нет более древнего и почтенного рода, чем…

– Аманжол похоже перепил этого красного пойла! – шепнул соседу один из беков.

– Да, смотри как покраснел, настоящий кабан! – отвечали ему.

– Как бы этот боров не сказал лишнего при начальнике.

– Не скажет. Он слишком увлечен сказками о своем знатном роде, хотя еще его дед, Каражол, пас овец у небогатого воина из жалаиров14. Хе-хе.

– …тогда мой славный предок батыр Елжар в одиночку отразил нападение пяти сотен джунгарских всадников. Враги были повержены и с позором убрались с земель моего рода! Так…

– О, Аллах! Пусть отсохнет язык у этого толсторожего! – слишком громко сказал посланец дулатов15. Однако бай Аманжол уже пылал страстью истового рассказчика. Левый кулак он упер в бок, повыше зада, над бедром, выставил правую ногу вперед, пытался выпятить грудь, но получалось лишь округлить и без того выпирающий живот. Правой рукой он размахивал вилкой, будто поражая незримых врагов его предков.

– О, да! Мы воинственны – это известно каждому, от самого бедного шаруа из соседнего аула, до кокандского хана. Но и благородство…

Герасим Алексеевич хотел было вступить в разговор и задать Аманжолу прямой вопрос, от которого тот бы не отвертелся после такой тирады, но подумав, решил что это было бы преждевременно. Сытый человек – добрый человек, поэтому начальник решил дождаться последней части застолья, когда подадут чай, а пока слушал не столько речи Аманжола, сколько шептания остальных.

– …Акыны воспевали доблесть моего прадеда и до сего дня в народе ходит песня, посвященная этому славному человеку. Что же касается моего деда Даирбая, пусть он покоится с миром, то всем в Великой степи известно, и пусть отныне будет известно русскому князю, что он состоял батыром у хана Абылая16 и оказал ему ценнейшую услугу, за что хан одарил его белым арабским иноходцем, равным которому не было во всей Степи…

– Кто-нибудь должен заткнуть глотку этому дурню. Не иначе он собрался воспевать всех своих предков до седьмого колена17! – нервничали беки.

Тут, к огромному облегчению как гостей, так и хозяина, речь бая была прервана прислугой. Они вносили в зал огромные блюда с дымящимся мясом, ребрышками и корейками на решетках, горами филейных вырезок, посыпанных луком и специями. Аманжол сглотнул накопившуюся сиюминутно слюну, облизал губы и позабыл о необходимости завершить свою речь. Он опустился на стул, приблизился ближе к столу, готовый схватить самый сочный, самый жирный кусочек. Гости и начальник с облегчением последовали его примеру.

Отведав мяса, поданого в соответствии с казахскими традициями, хоть и приготовленного иначе, на русский манер, гости стали откидываться на спинки, ослаблять, а то и расстегивать богатые пояса, отрыгивали довольно, вытирая пальцы и губы. Мясом, однако, казахское застолье не заканчивается, и Герасим Алексеевич кивнул слуге, который поспешил внести самовары и необходимый сервиз, предварительно очистив стол от посуды с горами костей. За этим последовали блюда с легкими, пышными баурсаками с пылу с жару, сушеные фрукты из Ферганы, орехи и конфеты, татарские медовые палочки, местные яблоки и груши, запеченные с сахаром и имбирем.

Гости немедленно обнаружили в своих желудках свободное место, коего не наблюдалось всего мгновением ранее. Зеленый китайский чай и черный, из британской Индии, замечательно промывали глотки и внутренности едоков, очищали, утрамбовывали съеденные жирности.

Теперь, когда гости были сыты и довольны, когда горячий чай прошиб лбы потом, а руки лениво и томно тянулись за очередным баурсаком или сластью, подполковник снова взял слово и заговорил непринужденно, как о несущественном:

– «Узун кулак»18 доносит, почтенные мурзы, что хокандский хан собирает войско у наших границ, – казахские слова начальник произнес с сильным акцентом, но произвел ожидаемое им, наилушее впечатление на казахов, так как применил не только рожной язык своих гостей, но и фразеологизм, зачастую неизвестный иноземцам. Этим он показал свою образованность и заинтересованность в дружбе с местным населением. Дальше, тем не менее он стал впечатывать тяжелые слова одно за другим, как гвозди с промоченную бочку. – Также ходят слухи, что аулы стали откочевывать в сторону кокандских владений. Даже те, кто из года в год находит стоянку и пастбища в наших предгорьях, снимаются с мест. Я не получил ни одного донесения от вас, почтенные, и от ваших господ, уважаемые посланцы, о воинствующих кокандских отрядах… Ваши аулы не откочевывают к Верному, что я бы вам безусловно рекомендовал. Вместо этого некоторые аулы откочевывают не во внутренние земли округа, а в обратном направлении, к Иссык-Кулю и к разрушенным крепостям Пишпек и Токмак. Это, почтенные, весьма странно и прискорбно. Среди вас, большинство давали присягу его императорскому величеству, есть среди беков и имеющие действительные чины в армии и канцелярии района. Есть ли у вас, аксакалы19, что сказать по вышеизложенному?

Воцарилось молчание. Гости хмурились, кто-то переглядывался в поисках единомышленников. Герасим Алексеевич сверлил взглядом одного за другим, пока не уперся с открытое, смело поднятое лицо султана Аблеса. Он знал, что султан прибыл не с простой свитой, а с десятком конных, великолепно вооруженных джигитов. Это была как раз та верноподданическая реакция, которую ожидал увидеть Колпаковский. Но, султан был единственным, приведшим с собой воинов. Остальные беки маялись на стульях и стали говорить невпопад.

– То, узын-кулак, колбасши20. Разве можно верить слухам?

– Да, мои аулы снялись с зимовок… Пришлось угнать табуны, а куда? Кто прокормит мои стада? – жаловался невпопад бай Толкын, владелец многотысячных овечьих отар.

– Мы откочуем подальше, коли хан намерен снова явиться, а после вооружимся! – заявил другой воинственный бек.

– Верно говорит! Не впервой нам гнать отсюда кара-киргизов и кокандцев! – поддержали его многие.

– Говорят, войска у хана много, а потому надо увести женщин и детей подальше…

Герасим Алексеевич спокойно кивал и выслушивал каждый ответ с благодетельным видом, будто принимал все доводы беков. Он не проявлял ни суровости, ни несдержанности. Заговорил султан Аблес.

– Почему же вы не ведете аулы к Верному? Или к Кастеку? Почему не кочуете к укреплениям, где все люди будут под защитой пушек и сарбазов21 господина подполковника?

– Что ты, что ты, родной! – воскликнул один аксакал, пользуясь своими сединами как правом пожурить даже султана. И добавил шепотом в ухо молодому воину: – Разве орысы22 справятся с самим ханом? Нет нам здесь защиты!

– Если хан пересечет границу, я немедленно отправлюсь к тебе, князь, во главе своего воинства! – продолжал другой бек.

– Гырасым-мырза, – начал было бек многочисленного и могучего рода канлы, но, смущенный, все же перешел на родной язык строго ткнув пальцем в сторону толмача-татарина, – мы – мирный народ… Людей у нас не много, а оружия нет вовсе… И моя задача – обеспечить безопасность женщин и стариков. Но, я клянусь не кочевать в кокандскую сторону… и если ты… во главе своего воинства… выступишь походом, я присоединюсь к тебе с теми пятью-десятью джигитами, вооруженными одними лишь шокпарами23, чтобы доказать тебе свою дружбу!

– Господа, я все услышал. – сказал подполковник, поднимаясь. – Будьте бдительны и осторожны. Желаю вам удачной кочевки, берегите женщин и детей. Коли хан окажется настолько глуп, чтобы вторгнуться, будьте уверены, он будет разбит с позором и выбит из Семиречья. Вам ничего не будет грозить, господа. До встречи, до свидания, благодарю за визит…

Беки прощались и выходили от начальника вполне довольные. Кто-то из них ожидал более суровой реакции подполковника на их пассивную позицию, другие получили прямые указания от своих господ «лить побольше меда» в уши начальника, юлить и тянуть время, третьи увидели подвох в кажущейся нерешительности начальника и поспешили уехать в свои аулы, дабы не навлечь на себя гнев русских военных.

Возле дома, у конюшни, султан Аблес встретил своих джигитов, также накормленных и готовых к дальнейшим распоряжением. Тогда султана тронули за локоть, он обернулся и увидел перед собой Колпаковского.

– Соблаговолите уделить мне минуту, султан, – сказал начальник мягким голосом. Султан приложил правую руку, в которой уже держал камчу, к груди и поклонился начальнику. – Я искренне ценю ваше присутствие, султан. Это говорит мне о вашей преданности государю и об отваге. Однако, вы слышали рассуждения ваших соплеменников…

– Уверяю вас, господин подполковник, это явление временное… Со своей стороны, я заверяю вас в готовности исполнить любой приказ… – сказал султан Аблес на вполне приличном русском. Образование он получал в Сибирском кадетском корпусе в Омске, так что это не составило для него труда.

– Довольно, мой дорогой султан! Ни слова больше – я вам верю. Я уже распорядился, чтобы ваших воинов разместили у себя наши казаки. Вам же предлагаю поселиться в доме поручика Шанявского, – подполковник кивнул в сторону, где стоял высокий офицер, с залихватскими усами, подкрученными кверху. Офицер щелкнул каблуками и чинно кивнул султану.

– Благодарю вас, ваше высокоблагородие, мои люди будут размещены согласно вашему приказу. Прошу простить меня, господа, однако у меня в Верном есть родич, который уже изъявил желание меня приютить. Это прапорщик Кожегул, на службе его императорского величества. Было бы невежливо…

– Хорошо, султан. Пусть будет по-вашему, – подполковник весело подмигнул султану, – я представляю, какое это было бы оскорбление – не навестить родственника после дальней дороги. Думаю, у прапорщика в доме уже кипит самовар, а мясо бурлит в казане.

Султан и поручик рассмеялись шутке начальника.

– Так что отдыхайте. Но, завтра утром, жду вас у себя, султан. Вы и ваши люди будете при мне. Это должны видеть все, а то, Боже упаси, люди подумают, что все киргизы от нас отвернулись. Но увидев столь прославленного и знатного воина, многим придется попридержать свои языки. Нам не нужна паника, – подполковник лукаво улыбнулся каким-то своим мыслям, ведь то, о чем он говорил совсем не казалось достойным веселья.

– Господин подполковник, разрешите… Я и мои воины хорошо вооружены и… возможно… Вы дадите мне более… более действенное поручение… – на языке у султана вертелись слова, вроде: «более почетное поручение», но он благоразумно не рискнул задеть таким оборотом Герасима Алексеевича, – мы воины и знаем местность… Возможно мы будем полезнее…

– Что вы, султан! Если вы отчего-то предположили, будто я не ведаю о превосходных боевых качествах, как ваших лично, так и ваших соплеменников, то не иначе как вас ввели в заблуждение! Уверяю вас, что как только, – а я убежден что это вскоре произойдет, сведения о хокандцах24 подтвердятся, у вас будет не одна возможность оголить вашу саблю и продемонстрировать лихой воинский пыл. А покуда все это остается лишь слухами, я бы предпочел насладиться вашим обществом подольше.

– Да, господин подполковник. Прошу прощения! Я исполню ваш приказ, как того требует воинский устав. – Поспешил заверить начальника султан и снова прижал кулак с камчой к груди.

С этим Герасим Алексеевич отпустил султана.