Читать книгу Обратная перспектива - Сергей Васильев - Страница 8

О святое мое одиночество, – ты!

И дни просторны, светлы и чисты,

Как проснувшийся утренний сад.

Одиночество! Зовам далеким не верь

И крепко держи золотую дверь,

Там, за нею, желаний ад.

Начинается плач гитары,

Разбивается чаша утра… —

Ангел долго со мной остается в тиши,

Меня послушаньем терзая.

Он стал как ребенок, я вырос большим,

И во мне проснулась борзая.

И я возвратил ему небеса,

Он в плену, я из плена вернулся,

И трубили трубы на все голоса,

Но ни разу я не обернулся.

Я в старом доме. За окном лежит

Заветный город, радостный и кроткий.

И вечер неожиданной походкой

Обходит улицы и Прагу сторожит.

А там вдали, веселый, как Сезам,

Неутомимой плесенью пылая,

Стоит собор Святого Николая

И купола возносит к небесам.

Туманна синева, дрожат огни,

И все полно истомой городскою,

И старый дом мне говорит с тоскою:

«Не хмурься – мы с тобой одни, одни…»

Ах, вечеря! Простая неизбежность —

Апостолов неслыханная нежность

Тут ни к чему, поскольку мир во тьму

Ушел, и даже совестно Ему.

За то, что Он остался одиноким,

Окутывающий взглядом многооким

Тех, кто Его, казалось бы, любил,

Потом предал, а после и забыл.

Не думал Он о хлебушке насущном,

Он думал только радостно о сущем,

О стае птиц веселых, со стола

Тащивших крошки. Тут настала мгла.

И голуби, как будто побирушки,

Вино клевали из церковной кружки.

Апостолы, вспорхнув со всех сторон,

Нахмурились и дружно вышли вон.

Венеция, ночь, гондола,

Мраморные дворцы,

Скользят по сваям престола

Наши дети и наши отцы.

Так еще там бывает —

Жизнь, как всегда, добра.

Ночь невнятно всплывает

Из собора Святого Петра.

Не нужна мне чужая обитель

И ни белый, ни черный хлеб —

Завтра мой сумрачный повелитель

Повезет меня в темный склеп.

Мне по нутру негромкие слова,

Я их раскрашу и услышу смех,

Они мне подмигнут едва-едва,

И стану я тогда счастливей всех.

Негромкие слова всегда в печали,

С судьбой они не затевают спор.

Ты можешь знать, о чем они молчали,

О чем молчат, родные, до сих пор?

Припомни, что ты мне шептала.

Не помнишь? Я ведь помню всё.

И то, как ты тогда устала,

И как я рухнул с пьедестала,

Чтоб ты моей любимой стала,

И важной смерти колесо.

Метафора одна бросает

На алтари никчемный свет,

И дождь над миром повисает,

Овчарка глупая кусает

Тебя – и это потрясает,

Поскольку чуда больше нет.

За оградой высокой сад,

Но ты в нем совсем чужой.

Пройдись – там розы висят

С нежностью и любовью большой.

Пусть тебе приснятся тихие сны —

Нынче сумрачно, завтра вёдро.

То белым-белы, то красным-красны,

Розы вспыхнут еще до весны,

Обнажая чудесные бёдра.

Скрипка, скрипка, ты ходишь и ходишь

Вслед за мною и радость находишь

Повстречать меня на площадях,

На дорогах, в больших городах.

Там у многих надежды разбились,

И они бы давно утопились,

О потерянном счастье скорбя,

Если б не было, скрипка, тебя.

Тяжесть жизни всего на свете

Тяжелей – это знают и дети —

Тяжелей, чем звездный конвой

И всей тяжести мировой.

Словно город, растет эта ночь,

Сны ее слишком долги и гулки,

Переулки идут к площадям,

Утомленные. Башни не прочь

Устоять от подобной прогулки.

Кто живет в этом городе черном,

Чьи улыбки цветут и печали?

Глянь, бушуют, как протуберанцы,

Сны, гляди, как сплетаются в танцы,

Но услышь Божью скрипку вначале.

Столетье протекло сквозь пальцы. Я стою

У бездны ли, у Бога на краю

И слушаю вселенский дикий скрежет

Разнузданного ветра – я в семью

Его возьму, иль он меня зарежет?

Но кажется, мне новая страница

Назначена – что ей потом приснится?

Но ангелы, которые далече,

Не хмурятся, а расправляют плечи,

Чтоб Божья вспыхнула в ночи ресница.

Вечер лениво меняет одежды

И ложится бахромой на сад.

Небушко хмурится, а невежды

Смотрят, как в небе миры висят.

И на земле, никому не знакомой

И не присягнувший совсем никому,

Ты маешься странной, чужой истомой

Оттого, что звезды летят во тьму.

Границы сознания слишком строги —

Становись либо камнем, либо звездой.

И нет для тебя иной дороги,

Чем полюбить этот мир молодой.

Вот вечер тихий и румяный,

От дел своих немножко пьяный,

Он гонит на ночь детвору,

И, недоволен жизнью краткой,

Он шепчет будто бы украдкой:

«Я, кажется, сейчас умру!»

Вот сад, исполненный покоя,

Вот светлячок – да что такое! —

Зажег лампадку над травой

И возгордился, боже правый,

Светящийся чужой державой —

Не как святой, а как живой.

Всему свой срок. Весь мир продрог

От этой мысли. Он играет,

Как девочка иль как щенок,

Потом гниет и умирает —

Всему свой срок.

А вот и сад – ему не впрок

По осени казаться пышным,

Но так дозволено Всевышним:

И светлым яблоням, и вишням —

Всему свой срок.

Вот грязь напуганных дорог,

Небес глухое коромысло,

Которое опять нависло,

Чтоб молвить: нет другого смысла —

Всему свой срок.

Гербы над замком одряхлели,

И тянут руки к небесам

Большие замшевые ели,

И больно выцветшим глазам.

Вот свет в окне незасыпающем,

Прикинувшийся вдруг рыдающим,

Как дама слишком поздних лет.

Вот сторожа смешная будка,

А вот, как чудо, незабудка,

А вот державы злой скелет.

Над Прагой светлой ночь легла,

Огромная, как сад осенний,

И солнца нет, одна лишь мгла —

Но ждать не надо потрясений.

Ведь месяц, сотворив добро,

Зубрит забытые уставы

И льет надежно серебро

На волны медленные Влтавы.

Но вдруг, обижен, прячет лик

В небесные пустые пашни —

Пред ним не заговор возник,

А светлый циферблат на башне.

Господь, оставь меня без глаз —

Тебя увижу все равно.

Оставь без слуха – гневный глас

Услышу, не уйдя на дно.

Приду к тебе я и немой,

Приду без ног, приду без рук.

Ты мой, Господь, ты мой, ты мой —

Не завершится этот круг.

А хочешь – мозг мой умертви,

Скажи: «Остановись, душа!»

Я понесу тебя в крови,

Чуть-чуть дыша, чуть-чуть дыша.

Пусть будет жизнь твоя, как праздник!

Ну, что смеешься, безобразник?

Так будет: майская заря

Однажды над тобою встанет,

И улыбаться не устанет,

И жизнь тогда пойдет не зря.

Дорога пред тобой прямая,

И ты идешь, не понимая,

Зачем лазурь, зачем весна?

А ландыш головой кивает:

«Дитя, и то не забывает

Того, что синь небес ясна».

Венеция, боль разлуки,

Странный какой-то вокзал.

«Как шелк, твои нежные руки!» —

Неожиданно я сказал.

Не скрипела в саду калитка,

Не безумствовал водоем.

Но плакала маргаритка,

А не роза в сердце твоем.

Тут у нас средь платанов идут дожди,

В комнате – вещая тишина,

Не зови меня, друг, подожди,

Я ведь буду с тобой нежна,

Как чужая жена.

Заключи меня в ночь, в этот грустный дом,

И я хрупкие руки свои протяну

К твоему объятью – в ту тишину,

В которую верится мне с трудом,

И к тебе прильну.

У всех прохожих на виду

Весна пленяет прежней сказкой,

Мелькает женщина с коляской

В твоем саду.

И я других чудес не жду,

Они меня не опаляют —

Гляди, как парочки гуляют

В твоем саду.

Часовенка старая, пред тобой,

Пред пылью твоей стою,

А весна веселая всей гурьбой

Церквушку строит свою.

Пусть женщины на проводах висят,

Пусть куксятся тут и там,

Но дети помчались в радостный сад

К птицам и прочим цветам.

Ты пажа, королева, хочешь?

Что ж, назначь хотя бы меня.

Ну и что ты так странно хохочешь?

Все красавицы мне родня.

Мы пойдем с тобой в белый замок —

Там я сам, чтоб ты знала, король.

Там среди раскрашенных самок

Я сыграю трагичную роль.