Читать книгу Иван Мошкин, атаман Каторжной. Вода, огонь и Медные трубы - Сергей Юрьевич Соловьев - Страница 16

Шли татары быстро, останавливаясь, только что бы сменить уставших коней на свежих. В отряде было семь человек, одетых весьма живописно. О двуконь всадники могли пройти быстро и далеко, но Иван видел, как были осторожны крымцы. Верста за верстой теперь отдаляли пленного от родных мест. Юноша только молился про себя, призывая на помощь Всевышнего.

Ближе к вечеру, когда старший из татар, у которого была даже пищаль у седла, помимо лука и стрел, и сабля вместо обычной татарской палицы, рукой показывал на место для ночлега.

Вдруг раздался грохот копыт, и судя по всему, кони были подкованы. в отличие от татарских. Их старший приказал всем спешиться, а кони их оказались послушнее собак, и тоже улеглись в высокую траву. Седоки наготове держали луки, их начальник взял в руки пищаль. Иван и заорать не мог с завязанным ртом, и позвать на помощь. Он видел соплеменников в десяти шагах, как блестели их шлемы и брони. Их главный показал на балку, протянув в её сторону роскошно украшенную булаву. Русские всадники проехали мимо, не заметив татар.

Степняки так и сидели в траве до ночи, затем их начальник, видно с издёвкой, подошел к Ивану и похлопал его по плечу, и сказал что-то по -татарски, остальные засмеялись. Заночевали неподалёку, но огня не зажигали. На ночь пленника связали по- другому. Юноша пробовал освободится, ослабить верёвки, но всё было тщетно. Усталость взяла своё, и под утро он заснул. Разбудили его просто -пару раз пнули под ребро.

Скачка продолжилась дальше, но больше русских разъездов не было, и день прошёл без происшествий. К вечеру татары , вырыв ямку, в ней развели незаметный костёр. На нём варили похлёбку. А так, крымцы принялись резать ножами на тоненькие ломтики твердейшую вяленую конину. Поговорив со своими, один татарин вручил пленнику два сухаря и плошку с водой. Мошкин размочил скудный ужин, и с удовольствием проглотил. Есть хотелось очень, а проглотив даже это, пленник почувствовал себя много лучше .

– Кто ты есть? – коверкая слова, спросил главный татарин.

– Посадский, – не думая, соврал Иван, – с казаками на рыбалку пошёл. Возчиком я, у купца Фаддея, припасы мы привезли на заставу.

Степняк кивнул. По лицу было неясно, поверил или нет словам пленника. Мошкин решил, что как простому посадскому человеку будет проще выкупится, или бежать, если повезёт и представится случай. Выкуп за обычного человека был не больше десяти рублей, за воина требовали раза в три больше, за воеводу целых десять тысяч.

На ночь его опять связали. Иван лежал недалеко от погашенного костра, но там были ещё горячие угли… Надо было дождаться, пока враги заснут. Юноша уже представлял, как он подползёт к кострищу, и пережжёт верёвки. А там, ночью, скроется во тьме. Собак у татар нет, а сами степняки его не в жисть не найдут.

Но один сидел на пригорке, не смыкая глаз. Наверное, часа через два или три, его сменил другой, отхлёбывая что -то из своей фляги. Мошкин ничего не понимал по-татарски, и сейчас сожалел об этом. Но службу степняк нёс хорошо, и в изнеможении пленник заснул.

Следующий день ни чем особо не отличался от прошлого. Такая же скачка целый день, и скудный ужин и краткий сон. Но вот, старший, тот , кого другие татары называли Ахматом, чуть прикрыв глаза, радостно крикнул своим. Иван прищурился, и точно, увидел реку, видно Дон, и стены города с башнями.

– Приехали, это Азак, русский, – сказал Ахмат пленнику.

Они подъехали к невысокому валу, в воротах которого стояли караулом воины в странных головных уборах со шлыком, кафтанах, широченных штанах, и коротких сапогах. У них были отличные пищали, сабли, топорики и палицы из оружия. Скорее, это были турки. Видно, старший из них подошёл к Ахмату.

Они долго говорили между собой, всё препирались. Иван пока осматривался вокруг. По – русски это был не Город, а Посад, с множеством домов и домиков за глинобитными заборами. Чуть вдали виднелась и гавань, где стояли громадные турецкие корабли, целых три. Судна большие, небывалые, о тех мачтах каждое, и по тридцать или тридцать пять весел у каждого борта.