Читать книгу Джейн Эйр - Шарлотта Бронте - Страница 3

О прогулке нечего было и думать в этот день. Утром мы еще пробродили около часа недалеко от дома, среди облетевших кустарников, но после обеда подул холодный зимний ветер, по небу расползлись тяжелые серые тучи, и пошел такой пронизывающий дождь, что о дальнейшем пребывании на свежем воздухе не могло быть и речи.

Я была этому рада. Я никогда не любила продолжительных прогулок, особенно в такие холодные послеобеденные часы. Как ужасно было возвращаться домой в неприветливые сумерки, с окоченевшими руками и ногами, с тяжелым сердцем выслушивать брань Бесси, нашей няни, и с горьким чувством унижения сознавать все физическое превосходство Элизы, Джона и Джорджианы Рид. Все трое – Элиза, Джон и Джорджиана – сидели в настоящую минуту в гостиной вокруг своей матери. Она полулежала на диване около камина и, окруженная своими любимцами (случайно в эту минуту не ссорившимися и не кричавшими), имела совершенно счастливый вид. Меня она избавила от необходимости присоединиться к ним, говоря, что она очень сожалеет, но принуждена держать меня в отдалении, пока не услышит от Бесси и не убедится из собственных наблюдений, что я серьезно стараюсь стать более общительной и более похожей на ребенка, приобрести более привлекательные, живые и естественные манеры, более веселый и открытый нрав. До тех пор она принуждена лишить меня преимуществ, доступных только довольным и добрым детям.

– В чем же Бесси меня обвиняет? – спросила я.

– Джейн, я не люблю излишних вопросов, это прямо отвратительно, когда ребенок таким образом разговаривает со взрослыми. Сейчас же садись где-нибудь и молчи, если не умеешь разговаривать как следует.

К гостиной примыкала маленькая столовая, где обыкновенно только завтракали, – я прошмыгнула туда. В этой комнате стоял книжный шкаф. Выбрав себе огромную книгу с картинками, я направилась с ней в нишу окна, уселась на подоконнике, поджав и скрестив ноги, как турок, и спустила красивые шелковые занавеси. Теперь я чувствовала себя в полной безопасности. С одной стороны тяжелые складки ярко-красной драпировки скрывали меня от посторонних взоров, с другой стороны прозрачные стекла окон, защищая меня от непогоды, в то же время открывали взорам мрачный ноябрьский ландшафт. По временам, когда я переворачивала страницу, взгляд мой падал за окно. Вдали глаз не различал ничего, кроме бледного тумана и низко нависших облаков. Вблизи, перед домом, расстилалась мокрая лужайка, кустарники поминутно пригибались к земле под сильными порывами ветра, стылый ноябрьский дождь поливал их потоками. Я снова углубилась в свою книгу. Это была «История пернатых обитателей Англии». В сущности, меня мало занимал текст, но там было несколько вступительных страниц, на которых я, несмотря на мой детский возраст, не могла не остановиться. В них говорилось о местах, где находили себе приют морские птицы, об «уединенных скалах и утесах», единственными обитателями которых они были, о таинственной далекой Норвегии.

Не меньший интерес возбудило во мне описание суровых берегов Лапландии, Сибири, Шпицбергена, Новой Земли, Исландии, Гренландии – необозримых пространств северного пояса, угрюмых пустынных стран, где свили себе вечное гнездо холод и снег. Об этих мертвенно-белых пространствах у меня составилось своеобразное представление, неясное, смутное, как большинство представлений, зарождающихся в детском мозгу, но полное какой-то особенной прелести. В этой книге были картинки, и все в них получало в моих глазах особенное значение: и утес, одиноко возвышающийся среди пенящихся волн, и обломки разбитого судна на пустынном берегу, и холодные призрачные лучи лунного света, пробивающиеся из-за туч и скользящие по мачтам потерпевшего крушение и медленно идущего ко дну корабля.

Не могу выразить, какое чувство возбуждала во мне картинка, на которой было представлено тихое, уединенное кладбище с надгробными надписями на памятниках, маленькая калитка, два дерева, низкий горизонт, ограниченный полуразрушенной оградой, и над всем этим серебристый серп месяца, возвещающий наступление ночи. Два корабля, застигнутые безветрием на совершенно неподвижном море, казались мне заколдованными морскими чудовищами. Из каждой картинки мое воображение извлекало целую захватывающую историю, такую же таинственную, как сказки Бесси, которые она рассказывала нам иногда долгими зимними вечерами, когда ей случалось быть в хорошем расположении духа. Обычно посреди детской ставили стол, на котором Бесси неторопливо разглаживала кружевные воланы платья миссис Рид и укладывала оборки ее ночных чепцов, а мы сидели вокруг и завороженно слушали ее удивительные истории, старинные сказки и баллады.

Сидя у окна с огромной книгой на коленях, я была счастлива в тот день – счастлива по-своему. Я боялась только одного – чтобы кто-нибудь не нарушил моего уединения. К сожалению, мои опасения оправдались слишком скоро. Дверь в столовую открылась. – Эй! Госпожа мечтательница! – послышался голос Джона Рида, затем последовало молчание – он, очевидно, был удивлен, не увидев никого в комнате. – Где же она, черт возьми? Лиззи! Джорджи! – крикнул он с испугом. – Джейн здесь нет. Скажите маме, что она убежала под дождь – маленькая обезьяна!

«Хорошо, что я спустила занавеси», – подумала я, страстно желая, чтобы он не открыл моего убежища. Ему самому и не удалось бы его открыть – он не отличался особенной наблюдательностью и сообразительностью, но Элиза, просунувшая в эту минуту голову в дверь, сразу сказала:

– Она спряталась в нише окна, уверяю тебя, Джон.

Я сейчас же вылезла из своей засады: одна мысль о том, что Джон мог меня вытащить оттуда, заставляла меня дрожать.

– Что тебе нужно? – спросила я с напускным равнодушием. – Ты должна сказать: «Что вам угодно, мистер Рид?» – был ответ. – Мне угодно, чтобы ты подошла сюда.

Усевшись в кресло, он знаком велел мне подойти и встать перед ним. Джон Рид был мальчик четырнадцати лет (на четыре года старше меня, мне тогда было десять), очень большой и толстый для своего возраста, с нездоровым цветом кожи, грубыми чертами лица, тяжеловесным туловищем и крупными руками и ногами. Он обыкновенно слишком наедался за столом, отчего кожа у него приняла желтый цвет, щеки сделались вялыми, взгляд тупым и тусклым. Он должен был бы теперь быть в школе, но мать взяла его домой на месяц или на два «по причине его слабого здоровья». Учитель, мистер Майлс, утверждал, что Джон был бы совершенно здоров, если бы ему присылали из дому поменьше пирожных и сладостей. Но это бестактное мнение до глубины души возмутило материнское сердце миссис Рид. Она считала, что причина нездоровой желтизны лица заключалась в переутомлении ее единственного сына, а может быть, и в тоске по дому.

Джон не особенно любил мать и сестер, а меня терпеть не мог. Он мучил и наказывал меня, не два или три раза в неделю, не раз или два в течение дня – он мучил меня беспрестанно, каждый нерв во мне трепетал перед ним, каждый мускул моего тела дрожал при его приближении. Бывали минуты, когда ужас, который он мне внушал, лишал меня рассудка, я ни у кого не могла найти защиты от его угроз и оскорблений. Прислуга боялась обидеть своего молодого господина, принимая мою сторону против него, а миссис Рид была слепа и глуха во всем, что касалось ее сына. Она никогда не видела, когда он меня бил, не слышала, когда он меня оскорблял, хотя он часто делал и то и другое в ее присутствии, правда, еще чаще за ее спиной.

Я привыкла повиноваться ему и приблизилась к креслу. Он высунул свой длинный язык и в таком положении оставался две или три минуты. Я знала, что он сейчас ударит меня, но, несмотря на весь страх в ожидании этого удара, думала, какое безобразное и отвратительное зрелище представлял мой мучитель в эту минуту. Это впечатление, должно быть, отразилось на моем лице, потому что, не говоря ни слова, он внезапно и сильно ударил меня. Я зашаталась от удара, но все-таки удержалась на ногах, отступив на шаг или два от его кресла.

– Это тебе за дерзкий тон, которым ты говоришь с мамой, – сказал он, – и за твою скверную манеру прятаться за драпировки, и за взгляд, который я только что подметил в твоих глазах, ты, гадкая крыса!

Я привыкла к ругани Джона, и мне никогда не приходило в голову отвечать на бранные слова. Единственной мыслью в таких случаях было: как избежать удара, который неизменно следовал за бранью.

– Что ты делала за драпировкой? – спросил он.

– Я читала.

– Покажи мне книгу.

Я пошла к окну и достала книгу.

– Ты не имеешь права трогать наши книги. Мама говорит, что ты в этом доме живешь из милости, у тебя нет денег, твой отец ничего тебе не оставил. Ты должна просить милостыню, а не жить здесь с благородными детьми, как мы, есть то же, что мы едим, и носить платья, за которые платит наша мама. А теперь я тебе покажу, как рыться в моих книгах, потому что это мои книги, они принадлежат мне, весь дом принадлежит мне или будет мне принадлежать через несколько лет. Ступай и стань у двери, подальше от зеркала и окон.

Я повиновалась, не подозревая сначала его намерения, но, увидев, что он поднял книгу и прицеливается, инстинктивно отскочила в сторону с громким криком – увы, слишком поздно. Книга была брошена, попала в меня, и я упала, ударившись головой о дверь. Я почувствовала сильную боль, из раны потекла кровь, мной овладело чувство возмущения.

– Злой, жестокий мальчишка! – крикнула я. – Ты жесток, как убийца, ты жесток, как торговец невольниками, ты жесток, как римские императоры!

Я читала «Историю Рима» и составила себе собственное мнение о Нероне, Калигуле и прочих исторических фигурах. Мысленно я не раз делала сравнения, в которых никогда раньше не решалась признаться громогласно.

– Что-что? – вскрикнул Джон. – Это она мне говорит? Вы слышали, Элиза и Джорджиана? Я все расскажу маме! Но сперва… Он в бешенстве бросился на меня, схватил за волосы и за плечо, но неожиданно встретил во мне отчаянного противника. Я действительно видела в нем тирана, убийцу. Из раны на голове текла кровь, и я остро почувствовала несправедливость происходящего. Это чувство на минуту превозмогло даже страх, и я встретила нападение с безумным бешенством. Я не помню уже, что я делала, но он не переставал кричать «Крыса! Крыса!» и реветь во всю мочь.

Помощь скоро подоспела к нему: Элиза и Джорджиана побежали за миссис Рид, которая уже торопилась наверх. Она появилась в сопровождении Бесси и своей горничной Эббот. Нас разняли, я слышала восклицания:

– О господи! Что это за фурия! Как она бросилась на мистера Джона! Видел ли кто-нибудь подобное бешеное создание!

Затем миссис Рид прибавила:

– Отведите ее в красную комнату и заприте ее там!

Четыре руки схватили меня и потащили наверх.