Читать книгу Джейн Эйр - Шарлотта Бронте - Страница 4

Я отчаянно сопротивлялась – это было совершенно новое явление, которое еще более укрепило Бесси и Эббот в их дурном мнении обо мне. Дело в том, что я была вне себя. Я сознавала, что возмущение этой одной минуты навлечет на меня неслыханное наказание, но я дошла до крайней степени отчаяния и, подобно многим мятежным рабам, твердо решила идти напролом.

– Держите ее за руки, она точно дикая кошка. Стыдитесь, стыдитесь, мисс! – повторяла горничная. – Как не стыдно! Поднять руку на молодого хозяина, сына вашей благодетельницы! Вашего господина!

– Господина! Какой он мне господин? Разве я служанка?

– Нет, вы хуже служанки, – возмущенно сказала Бесси. – Потому что вы ничего не делаете, вы не зарабатываете даже своего пропитания. Сядьте здесь, посидите и подумайте хоть немного о своей испорченности.

Они привели меня в комнату, указанную миссис Рид, и усадили на стул. Первым побуждением было сейчас же вскочить с места, но четыре руки держали меня как в тисках.

– Если вы не будете сидеть смирно, вас надо будет привязать к стулу, – сказала Бесси. – Мисс Эббот, одолжите мне свои подвязки, мои она мигом разорвет.

Эббот отвернулась, чтобы снять с себя упомянутую часть своего туалета. Они действительно собирались привязать меня. Это был бы новый, ужасный позор. Мое возбуждение моментально улеглось.

– Не делайте этого, – закричала я, – я буду сидеть спокойно!

В подтверждение своих слов я ухватилась обеими руками за стул.

– Так-то лучше, – сказала Бесси. Убедившись, что я действительно смирилась, она перестала меня держать.

Скрестив руки, обе девушки стояли предо мною с мрачным и недоверчивым видом, как будто сомневаясь в моем здравом рассудке.

– Никогда раньше с ней этого не бывало, – проговорила наконец Бесси, повернувшись к Эббот.

– В ней всегда сидел бес, – последовал ответ. – Я не раз говорила госпоже свое мнение, и она со мной соглашалась. Девочка совершенно испорчена. Я еще не встречала ребенка ее возраста, в котором было бы столько скрытности.

Бесси ничего не ответила на эти слова и обратилась ко мне:

– Как не стыдно, мисс, – сказала она. – Вы всем обязаны миссис Рид, ведь она вас содержит. Если она отвернется от вас, вам придется идти в сиротский дом.

Слова Бесси не были для меня новостью. Вечные напоминания о моей зависимости от миссис Рид отдавались в ушах, как однообразный и смутный припев. Слушать их всегда было мучительно, но сути упреков я не улавливала в полной мере, поскольку была еще мала. Вслед за Бесси заговорила Эббот:

– Миссис Рид по доброте своей воспитывает вас вместе с молодыми хозяйками и мистером Джоном. Вы не ровня. Они со временем получат большое состояние, а у вас не будет ничего. Поэтому вы должны всегда оставаться скромной, почтительной и стараться быть им приятной.

– Все это мы говорим для вашей же пользы, – прибавила Бесси более мягким голосом. – Вы должны стараться быть полезной другим и доставлять им больше удовольствия, тогда, может быть, этот дом и станет для вас родным. Но если вы будете так вспыльчивы и дерзки, миссис Рид откажется от вас, я в этом уверена.

– Кроме того, – сказала мисс Эббот, – Бог накажет вас. Он может поразить вас смертью во время одной из ваших безумных выходок, куда вы попадете тогда? Пойдемте, Бесси, оставим ее здесь, я бы ни за что не хотела иметь такое жестокое сердце, как у нее. Советую вам помолиться, мисс Эйр, когда вы останетесь одна, потому что если вы не раскаетесь, то какое-нибудь чудовище явится через камин и унесет вас.

Они ушли и заперли за собою дверь.

Красная комната предназначалась для гостей. В ней редко кто-нибудь ночевал, за исключением тех случаев, когда по причине наплыва гостей в Гейтсхед-холле открывали все имевшиеся комнаты. А между тем это был один из самых больших и роскошных покоев во всем огромном доме.

Посреди комнаты стояла кровать с пологом, вся утопавшая в драпировках из темно-красной шелковой материи. Шторы на окнах были спущены и наполовину скрывались под складками того же тяжелого шелка. Мягкий красный ковер заглушал шаги. Стол у кровати был покрыт малиновой скатертью. Стены обиты светло-коричневой материей с нежным розовым рисунком. Платяной шкаф, туалетный стол, стулья – все было из темного полированного красного дерева. Только перины и подушки на кровати были накрыты дорогим белоснежным покрывалом. Не менее резко выделялось огромное мягкое кресло, покрытое белым чехлом. Мне оно представлялось каким-то волшебным троном.

В комнате было холодно, потому что ее редко топили, в ней было тихо, так как она находилась далеко от детской и людских, в ней было мрачно и страшно, потому сюда редко заходили. Лишь по субботам служанка смахивала накопившуюся в течение недели пыль с мебели и зеркал, да изредка миссис Рид наведывалась в красную комнату. Здесь находился потайной ящик с важными документами, лежала шкатулка с ее драгоценностями и небольшой портрет покойного мистера Рида.

Эти последние слова и объясняют тайну красной комнаты, то очарование, которым она была окружена и вследствие которого оставалась необитаемой, несмотря на свою величину и роскошное убранство. Со дня смерти мистера Рида прошло девять лет, в этой комнате он испустил дух, здесь его тело покоилось на смертном одре, отсюда гроб с его останками вынесли, чтобы похоронить в семейном склепе.

Уходя, Бесси и раздраженная мисс Эббот усадили меня на низкий стул, который стоял недалеко от белого мраморного камина. Передо мной возвышалась кровать, направо от меня стоял огромный темный платяной шкаф, полированная поверхность которого слабо светилась в полумраке, налево находились завешенные окна, большое зеркало между ними отражало в себе все мрачное величие этой огромной кровати и комнаты. Я была не совсем уверена, что мои тюремщицы заперли дверь на замок. Наконец я решилась двинуться с места и направилась к двери, чтобы убедиться, заперта ли она. Увы! Ни одна тюрьма не могла быть заперта крепче.

Возвращаясь на свое место, я остановилась перед зеркалом. Мой взгляд невольно приковался к нему, стараясь проникнуть в самую его глубь. Все в этой обманчивой глубине казалось холоднее и мрачнее, нежели в действительности. Я смотрела на странную маленькую фигуру в зеркале. Из мрака резко выступали бледное лицо и руки, беспокойно двигались расширенные от ужаса глаза. Среди полной неподвижности окружающего мое отражение казалось настоящим привидением. Мне пришли на ум крохотные сказочные существа, эльфы или домовые, о которых нам рассказывала Бесси. Они всегда являлись из глубины поросших папоротником лощин и мрачных непроходимых болот и неожиданно показывались взорам заблудившегося путника.

Я вернулась на свое место. На меня напал суеверный страх, но в эту минуту он еще не вполне овладел мной. Кровь продолжала кипеть во мне, я была полна бессильной ярости возмутившегося раба. Прежде чем осознать свое безотрадное настоящее, я должна была справиться с бурным напором мятежных мыслей о прошлом.

Дикая тирания Джона Рида, высокомерное равнодушие его сестер, ненависть его матери, пристрастное отношение слуг – все это поднялось из глубины моего возмущенного сердца, как мутный осадок со дна колодца. За что я должна была вечно страдать, за что меня всегда презирали, всегда обвиняли, всегда осуждали? Почему все, что я делала, было не так? Почему всякая моя попытка приобрести чью-либо благосклонность была бесполезна и безуспешна? Упрямую и себялюбивую Элизу уважали. К дерзкой и сварливой Джорджиане, которая вечно была не в духе, все относились снисходительно. Ее красота, ее розовые щеки и золотистые локоны приводили всех в восхищение и, казалось, заранее обещали прощение всем ее недостаткам. Джону никогда никто не противоречил, его никогда не наказывали, хотя он калечил голубей, убивал молодых цыплят, науськивал собак на овец, срывал все ягоды с виноградных лоз и обламывал почки самых дорогих цветов в оранжерее. Он называл свою мать «милой старушкой», подчас подсмеивался над смуглым цветом ее лица, похожим на его собственный, не обращал ровно никакого внимания на ее желания, нередко рвал и портил ее шелковые платья – и все-таки он был «ее дорогим любимцем».

Я же всячески остерегалась совершить какую-нибудь оплошность, старалась добросовестно исполнять все свои обязанности, но меня называли дурной и несносной, надутой и хитрой с утра до вечера. Из раны на голове у меня еще сочилась кровь, но никто не упрекнул Джона за то, что он без причины бил меня. А я навлекла на себя всеобщее негодование только за то, что осмелилась восстать против него, чтобы защититься от его дикого насилия. «Это несправедливо! Несправедливо!» – говорил мне рассудок. Мучительное напряжение сил придало мне почти взрослую рассудительность. Самые необыкновенные способы избавления от гнета бродили в моей голове – бежать из дома или вовсе отказаться от пищи и умереть голодной смертью.

Как ужасно было состояние моей души в этот пасмурный день! Мой мозг был полон возмущения, сердце полно горечи! Я искала и не находила ответа на вопрос, неумолчно раздававшийся в моей душе: «За что я столько страдаю?» По прошествии многих лет ответ мне вполне ясен. Я была чужой в Гейтсхеде и непохожей на его обитателей. У меня не было ничего общего ни с миссис Рид, ни с ее детьми, ни с ее угодливыми слугами. Они меня не любили, но и я их не любила. Как они могли примириться с существом, которое ни с кем из них не находило общий язык? Мой характер, способности и склонности им не соответствовали. Я была не только бесполезной для них, но даже враждебной – не одобряла их поступки, презирала взгляды. Возможно, будь у меня более живой, беспечный характер, более привлекательная наружность, миссис Рид охотнее терпела бы меня у себя, ее дети выказывали бы больше сердечности, а слуги были бы менее склонны делать меня козлом отпущения в детской.

Дневной свет мало-помалу исчезал из красной комнаты, наступал вечер, и темные сумерки сменили пасмурный день. С лестницы до меня доносился стук дождя по стеклам окон, ветер завывал в трубе и шумел деревьями в аллее, тянувшейся за домом. Я совсем замерзла и потеряла мужество. Мною снова овладело обычное состояние духа, в котором соединялись самые разнообразные чувства – унижения, сомнения в самой себе, беспомощности и уныния. «Может быть, они правы, называя меня злой – ведь явилась же у меня мысль покончить с собой?» Это была, несомненно, преступная мысль. Склеп под алтарем гейтсхедской церкви вовсе не казался мне таким уж привлекательным местом. Я знала, что в этом склепе был похоронен мистер Рид. Эта мысль навела меня на воспоминания о нем, вызвавшие невольный ужас.

Я не помнила мистера Рида, но знала, что он был моим родным дядей – единственным братом моей матери. Он взял меня к себе в дом, когда я осталась круглой сиротой, и в последние минуты своей жизни взял с миссис Рид обещание содержать и воспитывать меня, как своих собственных детей. Пожалуй, миссис Рид сдержала это обещание, насколько могла. Но она не любила меня. Между нами не осталось родственных уз после смерти мистера Рид. Как тягостно, должно быть, переносить присутствие чуждого существа в тесном семейном кругу, сознавать себя связанной обещанием заменить родителей чужому ребенку, которого не можешь любить. Я никогда не сомневалась, что если бы мистер Рид был жив, он относился бы ко мне с любовью и добротой.

В таинственной красной комнате по стенам уже расползались ночные тени. Я со страхом перебирала в памяти все, что слышала о покойниках, встревоженных нарушением их предсмертной воли и возвратившихся на землю, чтобы отомстить за оскорбленных и угнетенных. И мне представилось, что дух мистера Рид, возмущенный несправедливостями, которые выпали на долю его племянницы, может покинуть свое обиталище в загробном мире и предстать в этой комнате.

Я осушила слезы и подавила рыдания. Я боялась, что мое бурное горе пробудит потусторонний голос, который обратится ко мне со словами утешения. Я боялась увидеть, как надо мной наклоняется чье-то лицо, выходящее из мрака и окруженное сиянием, пусть даже в его чертах будет сострадание и участие. Это явление, столь утешительное в воображении, привело бы меня в ужас, если бы оно осуществилось, и я употребила все усилия, чтобы помешать этому. Всем напряжением своей воли я постаралась остаться твердой и не впасть в отчаяние. В эту минуту что-то скользнуло по стене. Был ли это луч лунного света, проникший сквозь щель в шторе окна? Нет, лунный свет неподвижен, а этот свет колебался. Я не сводила с него глаз. Вдруг он скользнул со стены на потолок и задрожал над моей головой.

Размышляя впоследствии, через много лет, об этом событии, я пришла к выводу, что скорее всего это был отблеск фонаря, с которым кто-то прошел по лужайке. Но тогда мои нервы были перевозбуждены, воображение приготовилось к любым ужасам. Я подумала, что этот луч света явился предвестником какого-нибудь видения из иного мира. Мое сердце громко колотилось, кровь бросилась в голову, шум в ушах я приняла за шелест невидимых крыльев. Мне казалось, что-то стоит рядом, что-то давит, я задыхалась, самообладание совершенно покинуло меня. Я бросилась к двери и начала отчаянно стучать. Снаружи послышались шаги, ключ в замке щелкнул, Бесси и мисс Эббот вошли в комнату.

– Мисс Эйр, вы больны? – сказала Бесси.

– Что это за шум? Вы весь дом переполошили! – воскликнула Эббот.

– Заберите меня отсюда! Позвольте мне идти в детскую! – вырвался у меня вопль.

– Почему? Что случилось? Вы разве видели что-нибудь? – спросила опять Бесси.

– О, я видела свет, и мне показалось, что привидение идет! – я схватила Бесси за руку, и она не отнимала ее.

– Она нарочно подняла этот шум! – объявила Эббот с гримасой отвращения. – И что за крик! Если бы у нее что-нибудь болело, то это было бы еще извинительно, но она просто хотела, чтобы все сбежались сюда. Я знаю ее скверные, хитрые выдумки!

– Что это значит? – раздался повелительный голос, и в коридоре, шумя платьем, появилась миссис Рид, ленты ее чепца развевались. – Эббот и Бесси, мне кажется, я приказала оставить Джейн в красной комнате до тех пор, пока сама не приду за ней. – Мисс Джейн так громко кричала, сударыня, – сказала Бесси тоном извинения.

– Оставьте ее! – был единственный ответ. – Выпусти руку Бесси, Джейн, такие средства тебе не помогут, можешь быть в этом уверена. Я ненавижу хитрость, особенно в детях, моя обязанность показать тебе, что хитростью ты ничего не поделаешь. Ты останешься здесь часом дольше, чем было раньше решено, а после этого я тебя освобожу только под условием беспрекословного послушания и полного спокойствия.

– О тетя, сжальтесь надо мной! Простите меня! Я не могу этого переносить – накажите меня как-нибудь иначе! Я умру, если… – Замолчи! Это буйство в ребенке отвратительнее всего.

Мой характер, без сомнения, внушал ей чувство отвращения. Она искренно считала меня несдержанной, злобной, лицемерной натурой.

Бесси и Эббот ушли. Я совершенно обезумела от отчаяния. Мой безумный страх и судорожные рыдания вывели из терпения миссис Рид, и она, не говоря ни слова, повернула меня и втолкнула в красную комнату. Я слышала, как она заперла дверь и ушла. После ее ухода, должно быть, со мной сделался нервный припадок, и я лишилась чувств.