Читать книгу Джейн Эйр - Шарлотта Бронте - Страница 5

Что произошло потом – я не знаю. Помню, что проснулась точно от ужасного кошмара, перед глазами у меня стоял ослепительно яркий красный свет, перерезанный широкими черными полосами. До ушей смутно доносились голоса, как бы заглушаемые ревом ветра или шумом падающей воды. Ужас, волнение, неизвестность туманили мне голову. Вскоре я почувствовала, как кто-то дотронулся до меня, поднял и привел в сидячее положение. Прикосновения были нежными и осторожными, до сих пор никто так не ухаживал за мной. Я прислонилась головой к подушке или чьей-то руке и чувствовала себя в таком положении очень хорошо. Но прошло минут пять, и туман, заволакивавший мой рассудок, рассеялся. Я ясно увидела, что нахожусь в детской, в своей собственной кровати, и что ослепительный красный свет исходит из камина.

Была ночь, на столе горела свеча. Бесси стояла у кровати с тазом в руке, а какой-то господин, сидевший на стуле у изголовья, наклонялся надо мной. Сознание, что в комнате находится чужой человек, не принадлежащий ни к обитателям Гейтсхеда, ни к родственникам миссис Рид, доставило мне невыразимое облегчение и возбудило отрадное чувство безопасности. Отвернувшись от Бесси – хотя ее присутствие было мне гораздо менее неприятно, чем присутствие мисс Эббот, – я стала всматриваться в лицо господина, сидевшего около меня.

Я знала его: это был мистер Ллойд, аптекарь, которого миссис Рид звала иногда, когда заболевал кто-нибудь из слуг. Для себя и детей она всегда прибегала к помощи врача.

– Ну, кто я? – спросил он.

Я произнесла его имя и протянула руку. Он взял ее, улыбаясь, и сказал:

– Ну, теперь мы понемножку начнем поправляться.

Затем он снова уложил меня и, обратившись к Бесси, поручил ей соблюдать величайшую осторожность и не тревожить меня ночью. Дав ей еще несколько наставлений и обещав прийти на другой день, он ушел, к моему большому огорчению. Пока он сидел на стуле у изголовья моей постели, я чувствовала себя под его защитой и покровительством, но когда дверь за ним закрылась, вся комната погрузилась в мрак, и сердце у меня снова защемило, невыразимая тяжесть легла мне на душу.

– Не хочется ли вам спать, мисс? – спросила меня Бесси необыкновенно мягко.

Я едва решилась ей ответить, я боялась через минуту опять услышать от нее обращение в обычном грубом тоне.

– Попробую, – проговорила я.

– Не хотите поесть или попить воды?

– Нет, спасибо, Бесси.

– Ну, если так, я пойду спать, уже поздно. Зовите, если что-нибудь понадобится ночью.

Что за необыкновенная заботливость! Я решилась обратиться к ней с вопросом.

– Бесси, что со мной? Я больна?

– Я думаю, что вы заболели от крика в красной комнате, но вы скоро поправитесь.

Бесси вышла в соседнюю людскую. Я слышала, как она сказала: – Сара, спи со мной эту ночь в детской. Ни за что в жизни я не решусь остаться с бедным ребенком всю ночь одна, она может еще умереть. Как странно, что с ней случился такой припадок! Интересно, что ей привиделось? Все-таки миссис Рид была чересчур строга на этот раз.

Она вернулась в комнату вместе с Сарой, они обе улеглись, но еще с полчаса шептались, пока не заснули. До меня долетали обрывки их разговора, из которых я легко могла догадаться о том, что составляло предмет их обсуждения.

– Что-то, сверху донизу в белом, прошло мимо нее… Огромная черная собака за ним… Три громких удара в дверь… Свет как раз над его могилой… – и так далее, и так далее.

Наконец они заснули, огонь в камине и свеча погасли. Я не сомкнула глаз всю ночь, часы тянулись для меня бесконечно. Зрение, слух, воображение – все во мне было напряжено до крайней степени, я вся была объята ужасом, тем ужасом, который могут испытывать только дети.

После приключения в красной комнате физически я не пострадала и не заболела. Но нервы мои были настолько потрясены, что и до сих пор я чувствую последствия этого происшествия. Да, миссис Рид, вам я обязана многими часами душевных страданий. Но я должна простить вас, ибо вы не ведали, что творили. Терзая каждый нерв моего сердца, вы думали, что лишь искореняете дурные наклонности.

На следующий день около полудня я сидела у камина в детской, одетая и закутанная в шаль. Я чувствовала себя слабой и совершенно разбитой, но мучительнее всего было невыразимое душевное страдание – страдание, выжимавшее из глаз моих молчаливые слезы. Не успевала я стереть со щеки одну соленую каплю, как за ней следовала другая. И все-таки я могла бы считать себя счастливой в эту минуту, потому что вокруг меня не было никого из моих мучителей. Миссис Рид выехала со всеми детьми в коляске на прогулку. Мисс Эббот шила в одной из отдаленных комнат, а Бесси, передвигаясь по детской, убирала игрушки и приводила в порядок ящики комода, иногда обращаясь ко мне с ласковым словом.

Мне, привыкшей к бесконечным упрекам и тяжелой сиротской доле, это положение вещей должно было бы казаться раем. Но на самом деле мои измученные нервы находились теперь в таком состоянии, что доброе участие не успокаивало и не вызывало приятного возбуждения. Бесси вернулась из кухни с куском пирога, который она принесла для меня на пестрой фарфоровой тарелке. Эта тарелка с нарисованной на ней райской птицей, устраивающей свое гнездышко среди вьюнков и розовых бутонов, всегда возбуждала во мне чувство величайшего восхищения. Сколько раз я просила позволения взять ее в руки, чтобы лучше рассмотреть, но до сих пор меня всегда считали недостойной такой высокой милости.

Теперь эта драгоценная тарелка была у меня на коленях, и мне любезно предложили съесть лежащий на ней кусок сладкого пирога. Несвоевременная щедрость! Она явилась слишком поздно, подобно многим другим страстно желаемым и недоступным милостям. Аппетита у меня не было, а перья райской птицы и краски цветов показались потускневшими. Я поставила тарелку в сторону.

Бесси спросила меня, не хочу ли я почитать. На минуту я обрадовалась и попросила достать из библиотеки «Путешествие Гулливера». Я раньше читала и перечитывала эту книгу с восторгом. Я была твердо убеждена, что в ней рассказываются действительные происшествия, и она возбуждала во мне гораздо более глубокий интерес, нежели волшебные сказки. После того как я напрасно искала эльфов среди цветов и травы, под грибами и между развалинами старых, разрушенных, поросших плющом стен, я в конце концов примирилась с грустной истиной, что эти волшебные существа покинули Англию, чтобы поселиться в какой-нибудь неведомой стране, где мало людей и леса гуще, непроходимее и таинственнее. Лилипуты и великаны, напротив, казались мне вполне реальным племенем, живущим на земной поверхности. Я не сомневалась в том, что в один прекрасный день, если только отправлюсь в далекое путешествие, собственными глазами увижу в стране лилипутов маленькие поля, дома и деревья, крохотных человечков, едва видных коров, овец и птиц, а в стране великанов – поля высотой с лес, огромных собак, чудовищных кошек и громадных мужчин и женщин. Однако теперь, когда любимая книга очутилась у меня на руках и я начала перелистывать ее страницы, стараясь отыскать в причудливых картинках прежнее очарование, все показалось мне скучным и угрюмым. Сам Гулливер представлялся мне унылым странником в пустынных и мрачных областях. Я закрыла книгу, не решаясь больше рассматривать ее, и положила на стол рядом с нетронутым пирогом. Бес-си покончила с уборкой комнаты и, умыв руки, открыла один из ящиков комода, весь наполненный великолепными лоскутьями шелка и бархата. Выбрав подходящие куски, она начала шить новую шляпу для куклы Джорджианы, сопровождая свою работу пением. Песни Бесси показались мне такими печальными, что я не смогла сдержать рыдания.

– Полно, мисс Джейн, не плачьте, – сказала Бесси, кончив петь. Она могла бы с таким же успехом сказать огню в камине: «Не гори!» Могла ли она догадаться о той невыразимой муке, которая терзала мое сердце?

Мистер Ллойд сдержал обещание и пришел снова.

– Как, уже на ногах! – сказал он, входя в детскую. – Ну, няня, как она поживает?

Бесси ответила, что я чувствую себя вполне хорошо.

– Но тогда она должна выглядеть веселее. Пойдите сюда, мисс Джейн, ведь ваше имя Джейн, не правда ли?

– Да, сэр, Джейн Эйр.

– Вы плакали, мисс Джейн. Можете вы мне сказать, о чем? У вас что-нибудь болит?

– Нет.

– Наверное, она плакала от того, что миссис Рид не взяла ее с собой на прогулку в коляске, – вмешалась Бесси.

– Да нет, не может быть. Она уже взрослая девочка, чтобы вести себя так глупо.

Я была того же мнения. Мое самолюбие было задето ложным обвинением, и я поспешно ответила:

– Я никогда в жизни не плакала о таких пустяках. Я ненавижу прогулки в коляске. Я плакала оттого, что несчастна.

– Стыдитесь, мисс! – сказала Бесси.

Добрый аптекарь пришел в некоторое замешательство. Я стояла перед ним, он устремил на меня пристальный взгляд. У него были маленькие серые глаза, черты лица были резкими, но вид у него был добродушный. Посмотрев мне внимательно в лицо, он спросил:

– Что с вами случилось вчера, отчего вы заболели?

– Она упала, – опять вмешалась Бесси.

– Упала? Точно маленький ребенок! Разве она не умеет ходить как следует? Ведь ей, должно быть, восемь или девять лет? – Меня толкнули, – был резкий ответ, вырвавшийся у меня под влиянием оскорбленной гордости, – но я не оттого заболела, – прибавила я, глядя на мистера Ллойда, который медленно засовывал в нос щепотку табаку.

В ту минуту, как он прятал табакерку в карман своего жилета, раздался громкий звонок, сзывавший слуг к обеду. Мистер Ллойд знал, что означал этот звонок.

– Это вас зовут, няня, – сказал он, – вы можете сойти вниз, а я тем временем дам мисс Джейн несколько наставлений.

Бесси охотнее осталась бы в детской, но она должна была идти, потому что аккуратное появление к столу строго требовалось в этом доме.

– Вы заболели не от падения, так от чего же? – спросил меня мистер Ллойд, когда Бесси ушла.

– Меня заперли в темной комнате, где обитает привидение.

Мистер Ллойд улыбнулся и нахмурился в одно и то же время. – Привидение? Все-таки вы совсем еще маленькая девочка. Вы что, боитесь привидений?

– Да, я боюсь духа мистера Рида: он умер в той комнате и лежал там в гробу. Ни Бесси и никто другой не ходит туда ночью без особенной необходимости. Это было жестоко – запереть меня там одну без огня, так жестоко, что я этого никогда, никогда не забуду.

– Глупости! И это вас делает такой несчастной? Разве теперь, при дневном свете, вы тоже боитесь?

– Нет, но скоро снова настанет ночь, и кроме того… я несчастна… очень несчастна… из-за других причин.

– Из-за каких других причин? Вы не можете мне сказать?

О, как страстно я желала ответить откровенно на этот вопрос, и как трудно это было сделать! Дети умеют чувствовать, но они не в состоянии называть чувства своими именами, и если им даже удается мысленно разобраться в себе, то они не умеют выразить этого словами. Однако я боялась упустить этот первый и единственный случай облегчить сердце, поделившись с кем-нибудь своим горем. После непродолжительного тревожного молчания мне удалось найти очень неполный, но правдивый ответ.

– Во-первых, у меня нет ни отца, ни матери, ни братьев, ни сестер.

– У вас есть добрая тетя и двоюродный брат и сестры.

Я снова остановилась, затем у меня вырвалось:

– Но Джон Рид сшиб меня с ног, а тетя заперла меня в красной комнате!

Мистер Ллойд снова завозился с табакеркой.

– Вы не находите, что Гейтсхед-холл очень красивый дом? – спросил он. – Разве вы не чувствуете благодарности за то, что можете здесь жить?

– Это не мой дом, и горничная говорит, что я имею меньше права находиться здесь, чем любая служанка.

– Пустяки! Вы же не хотите покинуть такое великолепное место?

– Если бы только мне было куда пойти, я была бы рада уйти отсюда, но не могу никуда уйти из Гейтсхеда, пока не стану взрослой.

– Может быть, это и возможно – кто знает? Есть у вас еще какие-нибудь родственники, кроме миссис Рид?

– Кажется, нет.

– Никого со стороны вашего отца?

– Я не знаю, я спросила раз тетю Рид, и она сказала, что, может быть, у меня и есть какие-нибудь бедные, простые родственники по имени Эйр, но она ничего о них не знает.

– Если бы у вас были такие родственники, вы бы хотели пойти к ним?

Я задумалась. Бедность кажется ужасной и взрослым людям, а тем более детям, которые совершенно не имеют представления о деятельной, трудовой, заслуживающей уважения жизни. Со словом «бедность» у них связано лишь представление об изорванных платьях, скудной пище, нетопленых печах, грубых манерах и низких пороках. В бедности было для меня что-то унизительное.

– Нет, я бы не хотела жить у бедных людей, – был мой ответ. – Даже если бы они были к вам добры?

Я покачала головой. Я не могла понять, как бедные люди вообще могут быть добрыми. Мне на ум пришли те женщины, что живут в деревне за Гейтсхед-холлом. Я не раз видела, как они укачивают детей и стирают тряпье у дверей хижин. Нет, во мне было слишком мало мужества для того, чтобы такой ценой купить себе свободу.

– Разве ваши родственники так бедны?

– Я не знаю. Тетя Рид говорит, что если у меня есть какие-нибудь родственники, то это, наверное, нищие. А я не хочу нищенствовать.

– Хотели бы вы ходить в школу?

Я снова задумалась. У меня было смутное представление о том, что такое школа. Бесси иногда говорила, что в школе молодым девицам прививают изысканные манеры и аккуратность строгой дисциплиной. Джон Рид ненавидел школу, где учился, он часто обманывал своих учителей. Но вкусы и взгляды Джона Рида для меня не являлись примером для подражания. Бесси была в восторге, рассказывая о талантах и умениях, приобретенных в школе девушками, у которых она раньше служила. Она с гордостью говорила о прекрасных пейзажах и натюрмортах, которые они умели рисовать, об их замечательном пении, знании иностранных языков, умении шить и играть на фортепиано. Ее рассказы возбудили во мне желание научиться тому же. Кроме того, школа означала полную перемену, с ней было связано длинное путешествие, разлука с Гейтсхед-холлом и вступление в новую жизнь.

– Да, я хотела бы поступить в школу, – был выраженный вслух результат моих размышлений.

– Что ж, кто знает, что еще может случиться, – сказал мистер Ллойд, вставая. – Этот ребенок нуждается в перемене воздуха и обстановки, – проговорил он про себя. – Нервы его в скверном состоянии.

В это время Бесси вернулась, в ту же минуту послышался стук колес по утрамбованной дороге.

– Это вернулась ваша хозяйка, няня? – спросил мистер Ллойд. – Я бы хотел поговорить с ней перед уходом.

Бесси проводила его в столовую. На основании дальнейших событий я предполагаю, что в разговоре с миссис Рид аптекарь решился посоветовать ей отправить меня в школу. Этот совет был принят, без сомнения, очень охотно, как сказала мисс Эббот однажды вечером, когда они с Бесси занимались шитьем в детской и разговаривали обо мне, думая, что я уже сплю.

– Госпожа очень рада избавиться от такого несносного, скверного ребенка, который смотрит на всех, точно хочет подстеречь в чем-нибудь, и у которого всегда в голове какие-нибудь тайные замыслы.

Из этого разговора мисс Эббот с Бесси я узнала, что отец мой был бедный священник, что моя мать вышла за него замуж против воли родных, которые смотрели на этот брак как на унижение для их семьи, что мой дедушка Рид был так возмущен непослушанием своей дочери, что лишил ее наследства. Через год после женитьбы мой отец подхватил тиф во время посещения бедных в большом фабричном городе, где находился его приход и где тогда свирепствовала эта болезнь, что моя мать заразилась от него и умерла через месяц после похорон мужа.

Выслушав этот рассказ, Бесси вздохнула и сказала:

– Бедная мисс Джейн, ее все-таки жалко.

– Да, – ответила Эббот, – если бы она была милым, добрым, красивым ребенком, то ее надо было бы пожалеть, но к такой противной, хитрой девчонке, право, нельзя относиться с участием.

– Да, конечно, – подтвердила Бесси, впрочем, без уверенности в голосе.

– Бесси, я бы не прочь поесть сегодня гренков с сыром на ужин.

– И я тоже… с поджаренным луком. Пойдемте, мисс Эббот, посмотрим, что делается на кухне.

Они ушли.