Читать книгу Prototype466 - Симон Либертин - Страница 3

Когда последние неоновые серии Джозефа Кошута наконец-то показали в галерее Цвирнера, я был на презентации и осматривал их чуть сощурясь, и от их вида на языке появлялись нотки грейпфрутового оргазма. Все новое – хорошо прикрученное к стене шурупами старое. Я понял это еще на первой своей выставке Кошута в подвалах Лувра (теперь эта инсталляция закреплена в них постоянно), когда увидел как балет горизонтально вытянутых формул пытается зачеркнуть эффектную историческую – фактурную и крайне выразительную – кладку королевского дворца.

Мы на презентации выставки. Здесь ходили, словно обмякшие груши для битья, приглашенные держатели VIP-карт галереи. Все они занимались привычным делом – непринужденно беседовали, попивая золотистое полусухое шампанское. В них и их манерах читалась принадлежность к усредненному типажу, напоминающему о вялых и, на деле, довольно занудных персонажах-интеллектуалах Уэльбека. Шампанское в их бокалах шипит в той же обрыдлой тональности, что и они. Говорят, благодаря особому смешиванию сортов винограда пино нуар и шардоне с небольшой добавкой пино менье, в готовом напитке от Луи Редерера появляются пузыри большего размера, чем у других игристых вин. Так уж говорят, я же – застал те времена, когда и информационные пузыри были герметичней.

Зал, с пола до потолка забрызганный кислотно-синими красками в тон кричащих неоновых надписей «СЧАСТЬЕ НЕ БЕСПЛАТНО» (HAPPINESS IS EXPENSIVE) и «ПЯТЬ СЛОВ ВЫВЕДЕНЫ ОРАНЖЕВЫМ НЕОНОМ», венчал стоящий на круглом столике двухметровый марципановый Майкл Джексон, нежно обнимающийся с Розовой Пантерой. Этот цельно-глазурированный глюкозный тандем производил впечатление если не сакральной, то предельно намоленной скульптуры. Сегодня многие пришедшие сюда задаются вопросом: Совершит ли Дилан Керст побег из своей вестминстерской темницы (по слухам, сейчас он обитает там, оставив паукам Луиз Буржуа свой трехсотлетний дом в Девоне), чтобы вместе с нами почтить память и отведать короля поп-музыки?

Скульптура – это не только запечатление жестов, но, как и любой предмет искусства, всегда является резервуаром для чего-то большего. Задача лишь в том, чтобы понять, что одна эта работа может рассказать нам о целой эпохе.

Что мы можем понять об идеологии эпохи, глядя на торт Джеффа Кунса или на его же сияющую глянцевыми бликами нержавеющую стальную скульптуру «Надувного щенка»?

Все его экспонаты укладываются в по-детски беззаботный калейдоскоп образов, созданнный будто бы в компьютерную эру: детские надувные игрушки для купания – как стереотипные для китайского ширпотреба персонажи, так и персонажи марвеловских комиксов вроде Халка с садовой телегой и надувного омара для бассейна, садовые гномы, мультяшные обезьяньи головы, паровозики с глазами, обнаженные девушки, прямиком из игрушечного варианта Playboy, запряженная лошадьми карета. Цвета – четкие, и решительно яркие.

Когда я потом, уже дома, абсорбировал немного сладковатого дымка, мне приснилось как Господь, облаченный в лик, внешне походящий на Бена – с той же неряшливой мужицкой величественностью, провел меня в облачный зал с голограммой Вселенной, которая оказалась и впрям элегантна, потому что походила на неотрендеренное сечение кремового торта со взбитыми сливками. И молвил Отец наш:

– Вот, Джейсон, теперь ты единственный из существ человеческой разновидности, которые увидали мою необъятную вселенную целиком. По иронии моего, то есть Господа, замысла она очень похожа на ваш земной десерт от Джеффа Кунса, выполненный в форме вашего Майкла Джексона, в объятья которого упала Розовая Пантера моя.

Архетипический образ и икона всего десятилетия – «Кролик» Джеффа Кунса, так же изготовлен из полого металла, и, с виду, будто бы, неодушевленными руками. Кролик этот покрашен, сияет и переливается, как может сиять и переливаться лишь полированный нержавещий металл. Воспринимайте его как танец под музыку времени, просто смиритесь – такова изнанка красоты.

Итак, сегодня и я оказался среди них. Художника теперь уже и не отличишь внешне на вернисаже. Художник, явившийся на подобную ярмарку искусства, похож на подростка, который вваливается в спальню родителей, когда те занимаются сексом. Художник ходит по выставке, разглядывает нарядные, но вызывающие лишь жалость люминисцентные шедевры, соседствующие с объектами, внешне неотличимыми от тушек уснувшей вечным сном выхухоли, и думает:

– Боже, помоги мне выжить в этой мясорубке культуры потребления.

На широкой стойке стоял профессиональный микшерский пульт, и я протянул руку к бутылке с водой с большой осторожностью, ведь из микшера опасно торчал пучок разноцветных проводов – красных, синих, зеленых – словом, в отличие от клише из голливудских боевиков, рисковать с ними совершенно не стоило. Иначе, могло случиться что-нибудь действительно непоправимое, не взрыв тринитратолуола, конечно, но из динамиков могла начать играть, например, «авторская диджейская музыка», Боже упаси. Ульрихт тоже подошел прямо к стойке, подошел с деланной уверенностью, но не поздоровался. Чем лучше у него шли дела, тем дольше он вас не узнавал, и, похоже, сегодня он хотел, чтобы все знакомые знали, как хорошо у него идут дела. Заметив довольную физиономию моей помощницы Пинк, он медленно оборачивается, оглядывает неоновые надписи и снова поворачивается ко мне.

– Какая-то комедия, я полагаю?

Никогда еще слово комедия не приобретала обличия столь низкого, вульгарного и достойного всяческого порицания.

Бен, кажется, уже вошел в довольно романтическую стадию отношений с местным мини-баром и качался на ходу как едва умеющий ходить младенец. Ульрихт, напротив, почувствовал себя здесь как полу-дохлый лосось в Живой воде. Если вы знаете лучшее сравнение для Ульрихта на этой вечеринке, чем «полудохлая рыба в живой воде», вставьте его, пожалуйста, сюда.

Я ждал момента, когда в местном, практически, стерильном воздухе, наконец, потянет кальвинистским душком и Куратор с Хансом-Вильгельмом Ульрихтом начнут обсуждать дела. Не успел я сделать еще одного круга по галерее, как Бен подвел Ульрихта к Бернару Арно, вокруг которого уже собралась пара инвесторов помельче, и начали что-то тихо обсуждать. Это их работа, и, думаю, лучше не лезть в бутылку, когда галеристы, критики и Куратор обтяпывают дела, пускай, и пытаясь крутить за вашей спиной карты. В конце-концов их успехи будут иметь непосредственное отношение к толщине вашего кошелька. Слышал, как они называют это несколько примитивно: «Продажа творческого продукта».

Вся эта дискурсивная конструкция с первого же взгляда сильно напоминает переиначенную формулу Маркса («Товар – Деньги – Товар»), только здесь она обозначалась так:

«Галерист – художник – галерист» или «Галерист-художник-деньги-художник-галерист». Галерист здесь, и вправду, образовывал исходный и конечный пункты движения. В первой формуле роль посредника во всем процессе играют деньги, во второй, наоборот, – художник.

Помню, как перед уходом среди гостивших здесь людей я заметил подстриженные бобриком волосы. Пришел Дилан Керст. В его игривом взгляде пятидесятилетнего мужика я прочел его намерение выпить побольше коктейлей и прилюдно снять штаны, оголив зад. Старого пса не научишь новым фокусам.

Двое стоящих с ним человек напоминали больше Участников Международного гей-родео в Арканзасе, США. Это были Хью Аллан и Джуд Тиррел – давние партнеры Керста. Дилан как-то приказал Аллану, чтобы он пошел в закрытый на ремонт ресторане Qua Vadis и разбил молотком зеркала с пятнами от краски – те работы Дилана, которые владелец ресторана не согласился вернуть досрочно.

Еще я знал, что приблизительно в то же время к зданию галереи подъехал неприметный белый грузовик марки Шевроле.

Я оторвался от дисплея, и окружающий мир вновь начал существовать. Но не надолго, сегодня я ждал гостей в мастерской, поэтому я выбираю следующую вещь на youtube и вскоре решаю остановиться на репортаже с открытия выставки под кодовым названием VB46 в галерее Гарри Галонян, в особом представлении не нуждающейся, которое я уже, к счастью, проигнорировал. Перед этим, дабы дать миру шанс вернуть утраченное им только что доверие, я сходил в ванную, умылся и тщательно протер глаза. После нескольких минут репортажа, повествующего о перфомансе Ванессы Бикрофт с сотней измазанных ореховой пастой голых девушек на каблуках, мне стало понятно, что ледяная вода здесь не поможет.

Я возвращался по Пятой авеню, когда, наверное, впервые в жизни увидал несомненное Пуримское чудо. Буквально на моих глазах люди в костюмах Чубакки и Фредди Крюгера разняли потасовку с участием переодетых Бэтгерл и Мистера Исключительного2. Зрелище-дружелюбный инцидент произошел, но не на Аллее Славы в Голливуде, как того следовало ожидать, а в центре Нью-Йорка, – сообщил вечером телеканал Sky News. Можно было целый рассказ написать, если только выдумать предысторию стычки этих людей в костюмах персонажей комиксов.

Тем временем, примерно в пяти километрах от меня забастовка против арт-группы Война превращалась в локальный рейв. Об этом уже как неделю кричали резонирующие волокна медиа, вместе с привычными мелодиями апокалипсиса вроде «Какой киш полюбит Эштон Катчер и с каким соусом подавать маффины Саре Джессике Паркер»:

ЗАБАСТОВКА ПРОТИВ ВОЙНЫ В ЛОНДОНЕ ПРЕВРАТИЛАСЬ В ЛОКАЛЬНЫЙ РЕЙВ

В этом заголовке было скрыто одновременно все тайное безумие нормального мира.

13 января в Камберуэлле, одном из центральных районов Лондона, действительно, прошла забастовка независимых художников, сообщает Fact Magazine. В какой-то момент одна из групп бунтарей превратила рядовую стачку в локальный уличный рейв: толпа утроила танец под рагамаффин, а энтузиасты выложили материал в сеть, пометив все тегами #‎ArtistsLinkUp, #‎RoadBlock и #‎ArtStrike

Мы обратились за комментарием к нашему специальному корреспонденту в Лондоне, галеристу Хансу-Вильгельму Ульрихту:

– Война, по слухам, – это футуристическая политическая партия, состоящая из одних лишь художников. Еще пару лет назад, когда она только набирала популярность, о такой обреченной концентрации художественно-политической дикости нельзя было и подумать.

Что за чушь? Вспоминается правило, зазубренное мной некогда из манифеста сторонников Оккупай Уолл-стрит: Недоверие и подозрение сегодня являются принципиальной и единственно возможной реакцией жителя большого яблока на медиа. «Сегодня, когда над нашими галереями нависает тень Войны…», было продолжил он, но зазвонил телефон и я закрыл окно браузера.

Так, не подозревая обо всем этом, я шагал вдоль бруклинского зоопарка домой и благодарил Господа за Академический отпуск – этот рай оплачиваемого безделия. Разница лишь в том, что у любого отпуска есть дедлайн. Помню как три дня назад я дочитал последнюю лекцию из своего спецкурса по антропологической семиотике в университете Нью-Йорка – моей родной альма-матке – и с большим удовольствием начал вкушать плоды заслуженных «sabbaticals» – 7 свободных месяцев академического отпуска, отведенных, чтобы дописать диссертацию.

Чему я был рад, так это тому, что первый плод уже терпеливо ждал меня дома в ящике стола – спрятанный в бутафорскую банку колы небольшой пакетик сухой ароматной колумбийской магии сорта Noname, и речь шла не о коллекции карт из серии Magic The Gathering, некогда мощном подростковом контраргументе в половом отборе.

{Прембула}

Внимание! Данный текст имеет возрастные ограничения: Моисей +

Приведу также фрагмент рецензии на мой роман в New York Review of Books:

– Муж долго хохотал, когда я сообщила, что решила почитать «Prototype466» для отдохновения и разгрузки мозга. «Ну-ну», – сказал он.

КРУПНЫЙ ПЛАН: Джейсон пишет преамбулу.

Всем привет, меня зовут Джейсон, я Казанова для душевнобольных. Эйнштейн для умственно-бездарных. Преподаватель семиотики – это тот, кто знает ответ на любой вопрос. Во всяком случае, так обычно считают девушки, с которыми я встречаюсь.

Вы, наверняка, скажете что моя книга уныла и написана снобом, а я лишь добавлю, что «это ваш последний шанс купить ее за 17 – жук чихнул – американских денежных знаков», потому что дальше она будет продаваться за 7. Точней – не будет и за 7. За эти деньги вы сможете снимать с нее пенки смыслов, совершая вольнодумную прогулку по тексту вместе с облачком сахарной ваты.

В моменты, когда мне понадобится показать себя и ситуацию отстраненно, я буду переходить на рассказ о себе в третьем лице. Но вы не переживайте, потому что Джейсон – это я, а я – это-таки все еще Джейсон. Я буду обозначать такие ситуации метками из режиссерской практики, например такими: ◦ ОБЩИЙ ПЛАН. Что иногда означает, что совсем скоро читатель будет лицезреть нечто вроде этого:

Я лег на свою дубовую койку и внимательно слушал, как роится бесконечно сложная жизнь моего проходного романа. «Сердце вскормлено хлебом фантазий», – говорит Йейтс. И этот хлеб сердца я собирался выпечь из лучшей муки, что нашел в супермаркете нажитых впечатлений – это была самая-растакая органическая муки грубого помола, полученная из итальянской пшеницы дурум. Когда запели горны, наполняя грустью вечерний воздух, я проронил полоску папарделе на кашемировый джемпер и вынужден был закрыть свой мак.