Читать книгу Prototype466 - Симон Либертин - Страница 9

Опустив на пару секунд свой саксонский нос в бокал, и лишь запомнив ароматную ноту – ясень и чернослив, он приберег вино напоследок и благоразумно поставил его на пол, нельзя ведь использовать для этого похожую на зеркальный стол хромированную половину шара – чего доброго останется круглый развод от ножки бокала. Джулиан уверенной походкой, не торопясь зашагал вверх по лестнице.

В мире существовало огромное количество и других лестниц: деревянных, гранитных и мраморных или сваренных из высокопрочной стали. Кольцевых, широких как Лестница Победы в Риме и узких как древняя лазейка, по которой поднимается в свой пыльный минарет аятолла.

День был в самом разгаре, башню пробивали лучи солнца, но не гул главного города на Земле. Джулиан был как никогда аккуратен и смотрел под ноги. И вот, когда по инерции биомеханики его нью-йоркской походки левая его ступня в любимой туфле из грубой кожи от Varvatos стремительно опускалась и, казалось, оставалось каких-то 40 миллисекунд до надежной стыковки с сорок шестой ступенью, а ведь в секунде миллисекунд – целая тысяча, на самую ничтожную долю секунды угол падения света перестал быть равным углу отражения. И гипотенузы всех прямоугольных треугольников мира отказались быть длинней сложенных своих катетов, отчего гениальный российский математик Сосинский, в то же мгновение Кайроса проверявший данную геометрическую аксиому, был навсегда вытряхнут из рассудка. Джулиан, следивший за естественным освещением через створы наверху башни и за солнечными зайчиками, разбросанными по спирали будто деления линейки, предвкушая первую ноту вина, пахнущего ясенем и черносливом, ставил ногу с надежным запасом дистанции, но метрика предала, да и смерть уже поселилась в нем, и нога пронеслась мимо и не нашла тверди и минула за край ренессансной ступени. Во всяком случае, именно так представлял себе его гибель я.

Я проснулся от хлесткого удара, будто бы прямо в лицо, как раз такого, какие хакеры называют дефейс. Звонил телефон. Сон, вроде бы, перетек во что-то иное – жаль, не более соблазнительное. Будто попав в цветовой туннель из японской анимации, изображающий ускорение временного континуума, я ответил.

Похоронен Джулиан был на кладбище St. Raymond’s Cemetery в Бронксе, New York со всей положенной ему траурной драматургией. Мимоходом я заметил могилу Билли Холидея, всего через полсотню прошедших лет она казалась средневековой.

Сегодня многие историки современного искусства считают, что когда художнику Джейсону Александру, то есть мне, было 12 лет, в похожих обстоятельствах произошла его первая встреча с искусством. «На местном кладбище, в родном Беверли, он был поражен резными изображениями скелетов и других колониальных надгробий. В возрасте 10—12 лет он обнаружил, что художники способны создавать нечто, что продолжит жить после их смерти. Спустя шесть лет, убежав от мира с его депрессией, он раз и навсегда покончит с принесшим ему славу периодом творческих исканий, когда он творил в современных жанрах от статуарных форматов и инсталляций до живописных поисков.

Перед собственным «Голубым периодом» (как у Пикассо), которому Джейсон Александр посвятит вторую, подлинную половину своего творческого пути, он проводит долгое время в отшельничестве и депрессии, но все-же возвращается к искусству, на этот раз, чтобы остаться в его истории всерьез и надолго, если не навечно. Героями его художественных произведений впоследствии становились: задумчивая тишина, синее безмолвие сумерек, неподвижность ожидания. Его воображение нередко отталкивалось от «огромного светящегося неба и океана» на берегу Мейна и снежных пустошей монастыря Новый Двор.

Сейчас же, не только мои воспоминания, но и мой ангажированный семиотикой взгляд диктовал линию моего восприятия. Благодаря этому я заметил, что на похоронах Джулиана наблюдался дух и особая поэтика работы скорби. То была увертюра смерти, молчаливый балет на тему ритуального прощания, почти как любая прощальная панихида с так называемым селебрити, которая своими лакированными поверхностями и диадемами камуфлировала прозаическую заурядность смерти. Пытаясь изолироваться от нахлынувшей волны грусти, я подумал – занятная вещь, ведь в искусстве у вас в распоряжении столько жизней, сколько вы захотите. И даже больше – даже если вы этого не хотите.

Я посмотрел на рыдающую Николь и моя рука инстиктивно вздрогнула от взрыва сострадания. И ведь я даже не пытался проникнуть своим сочувствующим разумом сквозь герметизм поведения «интровертов», каковым только и может являтся человек, посвятивший себя психоанализу. Итак было понятно, что для нее сейчас из всех сущностей ощутимо существуют лишь две – загадка смерти ее отца и безбрежное чувство вины.

Незаметно протянул руку в карман свободных джинс, чтобы выключить мобильный телефон. наверное, только мы вдвоем так грустили в тот вечер. И все—таки, если честно, в голове промелькнула мысль: почему теперь хорошие джинсы не купить даже в интернете?

Какой-то мужичонка с винтажной тростью, с самого начала стоящий вместе с нами, не выдержал и тоже разрыдался.

– Мне так жаль, что люди поголовно полны цинизма, и этого…, – он, кажется, какое-то время подбирал аргументы, но затем, как будто, осмелился высказаться напрямую, – …этого будничного скептицизма, – он разрыдался.

Мне и его стало жаль до дрожи, сам я тоже не выдержал бы и разрыдался, если бы эта пауза не угрожала так навсегда и остаться в нашем разговоре упрямой оборванной запятой. Особого смысла поддерживать разговор я не видел, и, все—таки вытащил из себя как из тюбика зубной пасты утешительную горошину мысли:

– Что-ж, когда-нибудь и смерти не станет.

После церемонии похорон Джулиана, протискиваясь через людей, медлительно выползающих из мемориальной часовни, Джейсон заметил и мимолетно посмотрел на светлый, вызывающий любопытство, казалось, светоотражающий потусторонний прямоугольник, и тут вспышка сработала, ослепив его минимум на две минуты. «Вот сука!», воскликнул я, к счастью, не вслух, пошатнувшись и стараясь с закрытыми глазами сохранить равновесие. я не заметил физического действия – резкого движения указательного пальца руки, но услышал лишь звук щелчка – кадр сделан.

Добравшись с расположенного недалеко от Трайбеки кладбища домой маршрутом FDR Drive (Franklin D. Roosevelt East River Drive) за двадцать воскресных минут, проехав мимо зоопарка Бронкса и тяжело дышашего и храпящего чудовища цементного завода, я, хоть сейчас и не время было разбрасываться этим эпитетом, но смертельно уставший и выжатый как лимон, неспеша прошел в зал, и, упав на потертый диван, включил телек. На CNN шла программа с Лорой Мильнер, на CNBC – финансовые сводки Microsoft, только что начавшей принимать биткоины за свои программные продукты, на Comedy Central показывали стендап Луиса СиКея, на нем я и остановился. Едва заглушив телеящик, я осознал, что задумчивая тишина с панихиды неожиданно возвратилась – наверное, частицу ее я провез сюда контрабандой. Неподвижность ожидания истерично нанесла ответный болезненный удар по воображаемым яйцам. Я принял душ, после чего пошел на кухню, сделал себе не идеальный каппучино в кофемашине «Melitta 46894A 10-Cup Thermal Programmable Coffeemaker with Frustration Free Packaging», чья стоимость на Amazon.com составляет 79.99 американских денежных знаков.

…Как известно, нелепая смерть – самый простой способ стать знаменитым. Скончавшись нелепым образом, ты автоматически попадаешь на заголовки газет (рай это или ад – непонятно) и получаешь свои 5 минут славы. Проблема в том, что у Джулиана этой славы итак было уже предостаточно. Не сказать, что он ею упивался, но в пантеоне режиссеров, символизирующих начало нового кинематографического века он стоял надежно. Да и доступной информации сегодня так много, что почти не остается вероятности отыскать что-либо в бесконечном архиве…

Наша договоренность о совместном кинопроекте со студией Джулиана рухнула в одночасье. Вместе с ними исчез вникуда обещанный многообещающий бюджет. Выходит, наш вчерашний профессор семиотики (я говорю о себе) сегодня вечером возвратится в свою нью-йоркскую квартиру и начнет глухо пить.

Однажды я вернулся в свою гостиную, под которую не столь уже и тщетно пыталась замаскироваться моя обширная библиотека. В действительности, я долгие годы конкурировал с ней за жил площадь, и теперь библиотека постепенно побеждала в очередной итерации борьбы. Приготовил обед, в кемексе заварил Бурунди. Включил телевизор, прошелся по комнате, выключил, от безделия полистал каталог Хундертвассера – не то, чтобы его картины могли вызвать во мне какие-либо мысли. Склонившись над раковиной и причмокивая, я удачно обглодал спелый плод манго вокруг неподатливой косточки, неожиданно позвонили из полицейского участка, положив через пару минут трубку, я вспомнил об отце, затем приготовил в аппарате Nespresso руанду. Вылив руанду в раковину вместе с взвешенным осадком, я заварил в кемексе Бурунди.

Джей уже успел заметить, что повторяющиеся синхронизированные движения его бренного тела по квартире – наглядное представление тайной логики капиталистического производства, конвейерных машин, логики эксплуатации, остающейся скрытой от нас. В данном случае она проявляет себя c наглядностью отлаженных движений танцовщиц варьете. И этот рисунок просматривается повсеместно – в массовых спортивных зрелищах, празднествах, парадах.

– Свет, включись, – ничего, разумеется, не произошло.

Через онлайн-сервис я недавно заказал услугу по автоматизацию квартиры, имея в виду, что для начала мне хотелось бы установить хотя бы качественный домашний кондиционер. На следующий день рано утром ко мне заявились пятнадцатилетние мальчики, представившись CEO и CTO «Умные дома INC» и установили мне голосовую систему управления домом на основе протокола интернета вещей. Управлять следовало голосом на естественном языке.

Как только они ушли, я впервые решил поэкспериментировать с ней.

– Свет!

– Можешь для начала попросить по-человечески?

Из участка позвонила женщина-офицер и с легкими ястребиными обертонами в голосе задала мне вопрос «Вам знакома сотрудница кафедры эстетики Хоуп Рейнлофф?». Первое, что я вспомнил – Хоуп входила в Сопротивление. Я кратко ответил на остальные дежурные вопросы о Хоуп – она была художницей и моей старой приятельницей – и вскоре забыл об этой истории, и через двадцать дней ее похищение было раскрыто. Офицер Дэвид Коулман в репортажах CNBC и NY Times дал «Пояснение, практически полностью объяснившее таинственные события». Но одна, кажется, интимная деталь осталась для меня нераскрытой, я постарался и забыл о ней на время, но бесполезно – вскоре она обрела упрямую силу незабываемой.

На следующий день я продрал глаза лишь к полудню. Сливки слишком сильно разбрызгивались в специально предназначенном для них стакане, и поэтому плохо вспенивались. Вспомнил об оставшихся со вчера сигаретах и покурил печальной красоты ради.

Не успел я включить мак и кликнуть по найденной в поисковике ссылке «Таинственным образом скончался культовый режиссер Джулиан Вендерс» читать подробней.», как на экране запрыгала голубая иконка скайпа. Я неожиданно увидел сообщения, оставленные Джулианом.

Не сразу понимая, что только что произошло, я сперва пробежался по ним глазами. Только потом взглянул на дату – получены они были 23:34:22 1 июня 2014 – доставлены адресату (то есть мне) они были посмертно.

Через пару последовавших за этим кликов я обнаружил посмертно полученное сообщение от режиссера, из которого узнал, что тот в своей работе использовал скрытую в доме от посторонних глаз картотеку.

Из—за легкой врожденной интровертности Джей часто воспринимал каждое новое сообщение от незнакомых адресатов с легким испугом, сопровождавшемся миллисекундным апноэ.

– Джейсон, совершенно забыл тебе сказать: у меня есть картотека. В ящик B7 я убрал одну свежую вещь. Для тебя – очень интересную. Ты просто обязан ее изучить.

Не стоит и говорить, что я находился в потрясенном состоянии и не в слегка шоковом, а в помутнившем мой рассудок. Разобравшись, я решил немного похмелиться чем уж придется, еще раз умыться (!) горячей, затем ледяной, затем снова горячей водой, не принимать резких решений и сделать так, чтобы они сами растворились в закоулках памяти.

Но что, если подумать об этом иначе?, спрашивал я себя. Истина каждого самоубийства в том, что близким людям, если они есть, итак больно, без всяких завещаний и тщательно прорисованных мотивов. Поступок здесь первичен, а мотивация, по меньшей мере, не обладает той же ценностью. И никто не сможет сказать наверняка: наступила ли смерть спонтанно, была ли она тщательно выверенным и на редкость изящным самоубийством, или это было очередным перфомансом тех-кого-надоело-называть? Daily Telegraph будет держать вас в курсе расследования.

Art Bulletin писал, что Джулиан всегда был связан с вездесущим Куратором как минимум финансовыми отношениями через «Единственный фонд Рескина», но последнее время все ближе примыкал к «Сопротивлению» и нелестно отзывался о вкладе арт-группы «Война» в мировое искусство. Один из онлайн-журналов даже задался непростым вопросом – был ли этот случай подлинно несчастным или в нем можно обнаружить следы, указывающие на нечто вроде дефенестрации – средневековой казни, при которой жертву выбрасывают из окна. Тогда как для журнала WAR (World Art Review) вопрос лишь в том, есть ли в этой смерти черты или хотя бы нотки поэтической гибели, – различным медиа важно понять, насколько эта история trendy.

Позже в разговоре, я перекинулся на эту тему парой слов с Беном:

– Может быть, дефенестрация, скидывание с лестницы – это у вас такой иезуитский способ слива?

Мне вторил Ульрихт, подтрунивавший над Беном:

– На дворе 2014 год, Бен, что у вас за средневековые методы?

– Смешно. – уничижительная ухмылка, – Смешно, но сомневаюсь, что это тянет на дефенестрацию – ведь так называется казнь через выбрасывание из окна, а у нас – лестница. Как на латыни будет «лестница»?

Нельзя было сказать, что Джулиан ушел из жизни бесследно – он оставил после себя в культурном пространстве: 9 фильмов, вышедших в прокат, 4 из которых были признаны шедеврами, один незаконченный проект фильма, таинственную картотеку, которую он называл Zettelkasten4 – о ней речь пойдет далее, дом в Ноттингхилле, и самое главное – свою волшебную дочь Николь.

На следующий же день я пересказал ситуацию и показал эти сообщения Николь, и не то, чтобы она удивилась – она не понаслышке знала, насколько Джулиан дорожил своей картотекой, ведь картотека, в каком-то смысле, все эти долгие годы выступала его собеседником. Вынимая давние карточки, он сталкивался с посланиями из прошлого, выдержками из собственных черновиков, забытыми идеями и заданными в будущее вопросами.

Николь показала мне снимки, сделаннные на семейном праздновании Рождества. На них были лишь трое – миссис Вендерс, Николь и Джулиан – камерная семейная идиллия, за которую хочется ухватиться. Фотографии были интересны тем, что на некоторых из них Николь впервые запечатлела большой архив-картотеку отца, стоящую в каркасе из покрашенного в матовый черный металла. Картотека находилась в подвале и представляла собой длинный ряд старых, черных картотечных шкафов. Судя по прямоугольным дырам, некоторых полок на момент снимка не было на месте.

Джулиан был как никто из современных режиссеров скурпулезен в своем творчестве. Его картотека была настощей машиной творчества, и с годами, когда карточек было уже слишком много, она стала его надежным собеседником. Картотека с немецким названием Zettelkasten, которую он вел почти 20 лет, по словам Николь незаметно для него самого стала чем-то вроде несимметричного подобия Джулиана – о симметрии говорить не приходилось, она была огромной и уже начала преодолевать изначально заданные физические границы его кабинета.

Нам было известно, что в картотеке должен храниться последний сценарий Джулиана с рабочим названием «Железный драматург». Конечно, технически, Джейсон мог схалтурить, и сам взяться за сочинение рукописи и выдать ее за текст Джулиана, но как у любого сложившегося художника у Джулиана были свои художественный язык и неповторимый стилистический почерк.

Картотека, вроде бы, помимо загадочного «прочего» содержала большое количество не представляющих ценности черновиков, Джулиан разворачивал различные свои прежние идеи под разными углами. Технически, весь образованный этим архивом интеллектуальный горизонт занимало собой осмысленное и изощренное автоцитирование.

– Твой отец был популярен своим амплуа человека, который давал зрителю пощечину и оплеуху, а в последнее время так вовсе без остановки хвалил Достоевского. Что в этом коробе, стопка эссе о Тарковском? Неужели уцелевших материалов недостаточно, чтобы обеспечить тебе безбедную старость?

– Нет, потому что здесь речь явно идет о чем-то особенном, Джейсон.

Мне в это не особо хотелось верить в силу смутно грозивших мне, в таком случае, авантюрных обязательств.

– Не понимаю, зачем гоняться за картотекой, если мы даже не знаем, что в ней? – спросил я, стараясь переманеврировать противника.

Она замолкла, собираясь с силами, но даже и не думала отчаиваться.

– Ты правда считаешь, что папа стал бы писать малознакому приятелю его дочери и умолять его сохранить черти-что? Мы не особо-то общались, но он наверняка видел твою симпатию ко мне, поэтому в ней должно быть что-то глубоко личное.

Николь приехала в уединенный британский дом Джулиана, чтобы побродить по тропинке между гипсовых цикадных клумб среди все так же коротко остриженного газона, вызвать застывшие чувства и вспомнить цветы в оградах из замшелого кирпича.

Как бы ты ни старался убежать от значимых для тебя в прошлом зданий, ваши отношения с этим ключевым пространством навсегда останутся в коконе, станут бесконечным сиквелом к приквелу, который не удастся полностью нейтрализовать и заглушить уже никогда.

Приехав в его старую квартиру в Community District 5 Бруклина с Николь, мы бросились к картотечным стойкам, из которых вразнобой высовывались металлические ящики. Казалось, кто-то в спешке изучал их содержимое, но вскоре бросил это занятие, благо в спешке в таком обширном массиве сориентироваться невозможно.

Почти мгновенно мы сообразили, что нашего короба среди них нет… зажатое между A7 и C7, на месте, на котором должен был распологаться картотечный ящик B7 зияла утопленная вглубь корпуса массива квадратная пустота.

Мы тщетно перерыли все ящики в поисках какой-нибудь схемы или легенды того, как, собственно, картотека была организована. Видимо, испытывая какое-то смутное предчувствие, оказавшееся оправданным, Джулиан счел необходимым написать мне. Возможно, он написал мне на всякий случай, желая позже списать все на действие алкоголя и не желая ставить Николь под удар… Тем, что там могло находиться. Одним словом, мне уже и самому было жутко интересно, что же, в конце-концов, находится в ней.

Вскоре после этого в квартире Джулиана и вовсе случился пожар. Полицейские сославлись на ненадежную проводку, но из этой его крепости в Ноб Хилл, Сан-Франциско пропала оставшаяся часть картотеки – исчезла вместе с металлическими ящиками и остальными конструкциями. Пропала – мягко сказано, – ее похитили.

Парой дней позже Поусон в конфиденциальном телефонном разговоре осторожно намекнул мне, что по его информации, полученной им из надежного источника картотека Джулиана все-же уцелела и предложил встретиться.

Мы встретились с Фредериком на стройке объекта с рабочим названием Опера тысячелетия – крупный государственный проект. Протянув мне каску, он отвел меня в коморку, игравшую роль столовой. То тут, то там сновали рабочие в желтых касках, иногда группируясь в подобие человеческого кластера вокруг прораба.

Сидя за столом, покрытым клеенкой с логотипом неизвестной ему бейсбольной команды, Джейсон разговаривает с Поусоном о потерянной картотеке и ее злосчастных коробах:

– Я вчера виделся с Беном, обсуждал с ним дела-делишки. И у меня есть для тебя новости.

– Он случайно не сказал, где эта чертова картотека? Николь на ней помешалась.

– Бен рассказал мне, что они вывезли картотеку в его особняк где-то по соседству в том же Ноб Хилле. Не думаю, что какие-либо из коробов могли потеряться. Но новость не в этом. Новость в том, что Бен заинтересовался твоими работами и персонально тобой.

– Фредерик, нам с Николь очень нужен один из ящиков его картотеки.

Он говорил со мной, безмятежно доедая бургер, из которого вывалился лист салата. После, он шесть раз прошелся клетчатой салфеткой по губам и вытер пальцы.

– Не думаю, что теперь это возможно. Впрочем, если ты готов перетирать вопросы с бритыми под ноль быками и спать со стволом под подушкой, то, конечно – вперед, можешь попробовать. Да, звучит страшно, ведь у парней Бена яйца точно не полопаются.

Джулиан рассказывал нам с одной из своих истлевших в огне карточек:

«В молодости я увлекся работами немецкого социолога Никласа Лумана. У него я позаимствовал метод организации знаний на карточках, при котором картотека уже через неделю-другую почти магическим образом становится вашим собеседником и альтер-эго. Тогда я просто хотел протестировать это ее свойство, но ведение и работа над карточками быстро вошли в привычку». Судя по нескольким уцелевшим, хоть и истлевшим в огне карточкам, Картотека его была организована как три десятка больших коробов с карточками, связанных многомерными шифрами на угловых полях и поистинне обширным количеством тем и ключевых слов: «Тарковский», «Кубрик» встречалось даже «Киносемиотика». Если привести аналогию из мира IT, то Zettelkasten была бумажным аналогом реляционной базы данных. Иными словами – это была бумажная Википедия.