Читать книгу Срок Серебряный - София Ильинична Парипская - Страница 21

Жизнь холостых офицеров в Северодвинске протекала достаточно бурно. Архангелогородские блондинки добры и отзывчивы, они прекрасно скрашивают досуг холостого офицера. Встретить женщину, с которой приятно провести время, всегда можно в центральном ресторане города «Белые ночи», коротко РБН. А так как утка Валеры Хомича стояла у меня уже поперёк горла, я любил ужинать в РБН.

Каждый вечер в ресторане играла живая музыка. Ребята в музыкальной группе были заметные, значительные личности, звёзды городского масштаба. Один из них, умник, наслушавшись рассказов какого-то посетителя, зэка в анамнезе, решил ввести себе в крайнюю плоть вазелин и, к несчастью, занёс инфекцию. Его любимый «прибор» отёк, опух, воспалился. Его привели ко мне. Он трясся от боли и страха.

– Доктор, делать будешь с новокаином?

– Нет, с крикоином!

С большим трудом мне удалось удалить его «тюнинг». После этого я стал лучшим другом музыкантов. А анестезия под названием «крикоин» вошла в обиход моих пациентов.

Гусарские замашки мне были не чужды. Однажды я танцевал с очередной красавицей, которая сказала, что она грустит, потому что потеряла серьгу на танцполе. Я принялся её искать, а когда её серьгу найти не удалось, я встал на колено перед девушкой, вынул звезду из погона, сделал из неё серьгу, положил в её руку и пригласил на танец. В танце я аккуратно вдел ей серьгу в ухо. Все, кто наблюдал эту сцену, охренели и зааплодировали моей красавице. Она была счастлива, и у нас намечались «отношения».

Иной раз после закрытия ресторана музыканты приглашали меня посидеть с ними за «дастарханом», то есть за столом, который накрывал дежурный повар. К полуночи мясо в бульоне для первых завтрашних блюд уже было готово, разваренные мослы изымались из общего бака и большой горкой раскладывались по тарелкам. Водка под такую закусочку лилась рекой. Как много за этими посиделками я узнал о роке и джазе! С ребятами-музыкантами я отменно отдыхал от напряжённого дневного графика.

Мне командование разрешило госпитализировать гражданских пациентов. Ещё на кафедре в академии я начал писать диссертацию по применению органосберегающих операций при желудочных кровотечениях, то есть я не проводил резекцию желудка, а делал ваготомию с пиролопластикой, при которой смертность пациентов уменьшалась колоссально – с 86 % до 19 %.

У меня здесь, в госпитале, появилась хорошая возможность продолжить то, что было моей специализацией на кафедре.

Северодвинск относительно небольшой, поэтому молва обо мне быстро разнеслась среди горожан, отбоя от больных не было. В бухгалтерии имелась статья затрат на консультации посторонних специалистов, а под боком был Архангельск с его мединститутом. Я перезнакомился со всеми заведующими кафедрами хирургического профиля. Три раза в неделю в семь утра госпитальная машина уходила в Архангельск за кем-нибудь из них, и к десяти утра тот или иной заведующий кафедрой был у меня в операционной.

Больных я готовил заранее. Так я улучшал свои практические навыки в узких хирургических специальностях: в нейрохирургии, в пульмонологии, урологии, гинекологии, травматологии, в сосудистой хирургии. Я постоянно учился, набирался опыта, стал оперировать гражданских больных не только по теме своей диссертации, но и с другими хирургическими заболеваниями.

Скучать мне не приходилось: никогда не знал, чтó приключится в любое время суток.

Вернулся я из ресторана с милой пассией, с которой хотел провести приятную ночь, но позвонил дежурный по госпиталю и сообщил, что надо срочно брать операционную бригаду и лететь на Соловки. Там мичман выстрелил себе в грудь из пистолета и до сих пор, зараза, жив.

Мы загрузили «укладки» в автомобиль и добрались до пристани. Я, Фердинанд, анестезиолог, и Лариса, операционная сестра, на катере командира базы двинули по Белому морю к Соловкам, а точнее – к острову Жижгин, входящему в Соловецкий архипелаг.

Я немного подремал. Ранним утром мы подошли к острову, и я обомлел, увидев картину, достойную кисти мастера. Остров в сочной зелени, снежно-белый маяк прорезает синее небо, и вокруг ходит волнами серо-лазурное море. Завершает пейзаж четырёхмачтовый барк «Седов», стоящий на рейде. Это громадный парусник, флагман нашего парусного флота. Они шли в Норвегию и, находясь в районе Соловков, получили радиосообщение о том, что необходимо помочь раненому. Врач парусника оказался на острове раньше нас и уже оказывал помощь недостреленному мичману.

Мы высадились на берег острова и прошли в ленинскую комнату казармы. Там, на столе, накрытом белой простынёй, лежал раненый, кожа его была ещё белее простыни. Давление 60 на 40, пульс за 120, все признаки внутреннего кровотечения.

Врач с барка, гордый, стоял рядом.

– Не спешите, коллега, всё в порядке, помощь оказана.

– А что вы сделали?

– Как что? Вот, зашил входное и выходное отверстия.

– Понятно.

Я попросил тишины. Покачал грудную клетку мичмана, все услышали явный плеск. Фердинанд выразительно на меня посмотрел, а Лариса понимающе улыбнулась и стала готовить инструменты для операции.

Да, левая плевральная полость была полна крови. Врач с барка был явно небольшой спец в военно-полевой хирургии. Опыт ещё никому не вредил, и я ему предложил:

– Дружище, мне нужен ассистент. Поучаствуй в операции.

Мы приступили к операции. Пуля повредила межрёберную артерию и ткань лёгкого. Артерию мне удалось лигировать. Кровь из плевральной полости мы профильтровали и перелили обратно в вену раненому. Поставили дренажи и закончили операцию.

Больной был готов к эвакуации. Так как жизни его ничего не угрожало, мы решили перевезти его на Соловки и там, в лазарете, отдать под наблюдение колоритнейшего хирурга, моего другана Миши Блиндера, рыжебородого двухметрового гиганта, который был такой яркой фигурой, что режиссёр Андрей Кончаловский, снимавший на Соловках свой фильм «Романс о влюблённых», не мог не взять его на эпизодическую роль капитана морской пехоты, ведущего своих бойцов в атаку. Я слышал, что вся родня Миши эмигрировала в Израиль, и его, от греха подальше, заперли хирургом на Соловки, чему он был несказанно рад, так как ожидал, что его вообще уволят.

Над всем островом Жижгин стоял йодистый запах водорослей: оказывается, там собирали морскую капусту для производства агар-агара. Больной мой чувствовал себя удовлетворительно, настроение у меня было приподнятое, и я решил вспомнить свои молодые годы на Камчатке. Я на глазах у изумлённых аборигенов сварил в кипятке бурую некрасивую ламинарию, и она превратилась в изумрудную морскую капусту. Потом я нарезал её лапшой, добавил лучку, чесночку, приправил перчиком и солью и щедро полил подсолнечным маслом. Получилась настоящая «качука», японское блюдо, рецепт которого я до сих пор помнил. Лариса, посмотрев на моё кулинарное чудо, набрала ламинарии, чтобы дома порадовать мужа новым блюдом. А Фердинанд такое дело проигнорировал.

Загрузили мы мичмана в катер и повезли на Соловки, отдавать в руки Мишки. По пути должны были вернуть на барк «Седов» доктора и всех, кто прибыл с ним «спасать» раненого. Среди них особо выделялся фотокорреспондент: он оказался известным писателем Михаилом Ивановым. Писатель прожужжал нам все уши, какой он знаменитый, сам японский микадо[4] приглашал его на фуршет.

Питьевая вода на катере была отключена, но эта «знаменитость» так хотела выпить, что я предложил разбавить спирт водой из бачка унитаза, и, хотя это не было императорским фуршетом, писатель согласился. Но я забыл, что вода в гальюны подаётся забортная, то есть морская, солёная, и спирт, разбавленный ею, стал белым как молоко. Однако сухой закон на барке «Седов» так достал знаменитость, что он выпил эту бурду как божественный нектар. Глазки его разгорелись, он сказал, что опишет это приключение в своём следующем романе. Я презентовал ему оставшийся спирт, и наши гости, счастливые, высадились на барке.

Мы сдали больного на Соловках, обнялись с Блиндером и отправились домой, где меня ждали две новости. Первая – хорошая: благодарность от командующего флотом за спасение мичмана. Вторая – плохая: меня вызывают в политотдел. На меня пришло письмо-жалоба, в котором я представал разрушителем советской семьи, и подписано оно было главным психиатром Вооружённых сил, отцом Ингиного мужа.

Моя Инга не отпускала меня.