Читать книгу Измор - Соль Кэмпбелл - Страница 6

Представляется полезным более насыщенно поговорить о самом кошмаре постчеловека. Переходя к этому обсуждению, значимым здесь представляется актуализация прообраза настоящего и будущего общества.

Не будет преувеличением сказать, что именно за лицом современности скрывается нечто другое, имущее свой мотив сжатости и массового упрощения: продуктов потребления, контента, кинофильмов и вообще информации. Вероятно, остались лишь единицы людей коим невдомек, что ныне ведется информационная психвойна, сражение между продуктом и потребителем, сражение между писателя и публицистами старого и нового времени. И мне не хотелось мусолить эту тему, если бы не дискуссии, что ведутся о так называемой последующей «смерти человека в эпоху киберпанка». Ведутся же эти дискуссии теми, кто все еще противостоит постмодерну, дескать, таких как я, однако дело и одновременно проблема здесь состоит в другом.

Во-первых, мне не угодно считаться себя противником постмодерна. Солидарен, многое из того что было сказано есть тому контраргумент. Однако, как бы мне не хотелось ассоциироваться с консервативными взглядами, что, безусловно, правда, и как бы меня не тянуло к старомодности, я являюсь рожденным в эпоху современности. В эпоху безжидкостных метафор и аморальных цитат. Все мое существо притягивается к сие династии, но оно сближается лишь ради того, чтобы испытывать отвращение!

Обобщенно говоря и держась тематики, самый феномен состоит в грубом и резком переходе человечества в дальнейшую эпоху. Многое из происходящего поныне испытывает невероятный кошмар, чаще конфликтует между собой. Кошмар здесь надлежит фиксировать в том, как мы боремся за картину будущего и сильны ли обе стороны. Важно сказать, что мы до сих пор даем отпор, противоборствуем друг с другом ради того, чтобы культура сохранила естественность, даже в техногенном прообразе.

Во-вторых, по достижению точки прогресса наша цивилизация – неважно, когда конкретно это случилось – решило отойти от привычных норм и этических именно не насовсем, а, как ни странно, на определенный градус «сдать» свои позиции в умопостижении; поскольку в XXI – это век гипертекста, заключающий, что все на свете уже давно изобретено, философия в определенном значении постигнута, физика достигла своих высот, и все более ориентируется на техногенность мира. Поэтому староверы-писатели считают, что человечество друг за другом, вскользь, переходит к новейшему образу жизни и мышления – мышления быстрого, но радикального, колкого как еж.

Повторюсь, что сложно датировать тот момент, когда именно мир стал ультрасовременным. Можно предположить, что зарождение интернета стало отсчетным моментом в истории. В более спокойных дискуссиях рано или поздно поднимается этот вопрос, поскольку дебатирующие стороны заинтересованы в выяснении связи между ярко выраженном застое культуры и характером современности. При этом оказывается, что еще не все потеряно и люди науки видят потенциал в нашем поколении, но при этом говорят о фамильярности и его скоропостижности без должного контроля. Впрочем, это правильная точка зрения, так как в основе порядка лежит контроль не только правовой, но и контроль мировоззрения.

Замечу в скобках, что все это уже суммировалось как культурное самоистощение. И действительно, специфическое отражение культуры сложено в том, что она потребляет. Проще говоря, мы есть – то, что мы потребляем, как и то, что мы являемся тем, что зреем. Но о последним мы поговорим позже, поскольку о нем следует упомянуть, разбирая тему безъязыкости, нежели говоря о истощении.

В истинности первого утверждения нет сомнения ввиду того, что для должного развития самой культуры общества и индивидуума надлежит не только саморазвитие, употребление знания, но и помимо «пропуска» знаний чрез себя, ими же создавать что-либо (себя?), тем самым духовно прогрессировать относительно мышления, создавать культуру, тогда новейший опыт будет culturae per linguam [лат. культурой в языке]. Ведь любое творческое и авторское произведение сходятся в одном – они отдают и создают новейший, быть может, субъективный опыт, вместе с тем дополняющий наш априорный опыт мышления. Мысли вне и без языка. Мы мыслим потому что говорим. Самый же образ говорения являет нас как акт обнаружения факт самосознания. Это положение числится за Декартом, о котором мы говорили в введении в кошмар, которое следовало бы раскрыть так. М. Хайдеггер [12] поясняет это положение так:

«Я есмь сущее, чей способ бытия состоит в представлении, таким образом, что это представление выставляет в представленность вместе и самого представляющего».

В сущности, это значит, что существование осмысляется не только чрез мышление [сомнение], но и посредством мировосприятия. Установлено, что мироощущение личности формируется путем усвоения, или присвоения, индивидом социально выработанного опыта. Необходимо дополнить это положение антитезой, указать и зафиксировать на негативное начало истощения, а именно: излом мировоззрения как системы ценностей происходит в момент информативного, то есть культурного застоя, когда общество не утилизирует, а поглощает переваренный и использованный продукт.

Почему же подобные страсти обрели выход именно сейчас? Потому что минувший уровень человеколюбия активно критикуется тем самым «прошлым» поколением, но если открыть любой очерк или прозу прошлых лет, то вы увидите тот же паттерн и ту же самую критику, поскольку каким бы цветущим или негативным не было, мы находим изъян. Опять-таки, что касается сегодняшнего положения, то незадача тут в концентрации противоборствующих сторон. Одни утверждают, что игра, смерть, онанизм – вот сущность постмодерна, другие склоняются к столпотворению [13], а совсем другие чтут эдакое дуалистичное начало нового времени.

Не более не менее единодушно мнение о том, что машины потихоньку заменяют людей; они точь-в-точь имитируют наши действия и, уверен настанет время, когда имитация полностью превзойдет устрой трудовых классов. Думаю, у постсовременности нет мотива, затем что при всех ее деструктивных (обратных) сторон, она двигатель; но не прогресса, а истории человечества. В чем ее цельность? В точном подчеркивании статичности, спада и достижений общества в научных, социальных областях. Постмодерн – это демонтаж, расфуфыренная насмешка над минувшим временем, извращение и следствие хищений цитат мировых классиков, ради отведения внимания, сокрытия личного гноя. Конечно, тема весьма бородата, но моя туша содрогается перед мыслью, что именно мы олицетворяем могильный червей, пережевываем культуру прошлого и потому именуемся – настоящими. На первый взгляд – роботы, но хрупкие; бескостные, но живые, потому что – футуристичные. Немаловажно отметить, что даже при постепенном урезании культурно-этических стандартов и наплевательском отношении ко всякой закономерности, правилам, при этом не останавливается прогресс как цивилизации, так и наследия, потому как значение культуры напрямую зависит от собственного самоистощения. Последнее понятие не обязательно нуждается в ассоциации с чем-то негативным, ибо природа сознания подвластна своему голоду, ментальному, конечно. Во многом данное мнение исходит из психологии сознания, которая рассматривается при помощи психологический теории деятельности, в которую вошли четыре положения:

Сознание не может рассматриваться как замкнутое в самом себе, поскольку оно должно быть выведено в деятельность субъекта.

Поведение нельзя рассматривать в отрыве от сознания человека, так как при рассмотрении поведения сознание должно быть не только сохранено, но и определено в своей фундаментальной функции.

Деятельность – активный, целенаправленный процесс (т.е принцип активности).

Действия человека априори предметны; они реализуют социальные – производственные и культурные – цели.

Данная теория была создана в советской психологии. Она обязана работам психологов: Л.С. Выготского, С.Л. Рубинштейна, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурии, А.В. Запорожца, П.Я. Гальперина и многих других. Упомянутые авторы теории Деятельности взяли под свою опеку философию диалектического материализма – теорию К. Маркса, и прежде всего, ее главный для психологии тезис о том, что не сознание определяет бытие, Деятельность, а наоборот, бытие, Деятельность человека определяет его сознание.

Итак, исходя из изложенного положения позволительным будет предположение неосознаваемом самостимуляторе, взывающий порыв к изучению, изложению и изобретению новых или старых знаний. Очень показательно в этом отношении свободействие и свободомыслие человека, как мысленно оторванного от реальности, но одновременно созерцающего, констатирующего бытие, посредством наличия воображения, то есть образа будущего действия, который, например, использовали первобытные люди при создании орудий труда. Самый же опыт устанавливался и передавался культурно, от языка к языку. Вышеупомянутое предположение о неосознаваемом самостимуляторе можно обозначить как ментальный голод. Человек использует существование, дабы доказать сам факт существования, его тайности и, помимо того, он пытается выявить какую-то фантомную субстанцию – связь тела, сознания и его души; то есть человек решается выявить психику, которая вследствие присущих ему свойств (мышления), таких как переживание, ненависть, гнев и многих других, в нем имеется. Однако наблюдая тесное взаимодействие тела и души друг с другом, нам известно, что в отличии от тела душа по своему божественному происхождению призвана управлять нравственностью человека, нежели тело, которое по своему животному происхождению раздираемо страстями и желаниями. Тело заботится о пропитании, опасается недугов и жадно, а душа стремится обрести гуманность, человеколюбие. Так, несмотря на их ожесточенную битву за контроль над человеком, мы замечаем некий эпифеномен [побочное явление]: оба понятия одержимы собственным голодом. Именно это ужасает.

Таким образом, говоря о теме современности и выявлении подобного голода на его фоне, мы понимаем, что, только благодаря ментальному голоду наше культурное самоистощение всегда балансировало между собой, поскольку раньше из-за труднодоступности объективной истины и правды, человечеству было куда стремиться, вводить новейшие теории, гипотезы. Однако нынешняя легкодоступность истины и информации создает массовый застой, при котором активно сохраняется доля здравомыслия.

О здравомыслии мы поговорим после, ну а пока следует подытожить сказанное.

В целом ходе рассуждения нам следует сделать выводе к темам, что были затронуты. Итак, вывод первый: вопреки тому как негативная среда влияет на культуру языка, тем самым разлагая не только человека и последующее наследство [знания], имеет место несовпадение одновременно положительное и отрицательное влияние ментального голода. Следует установить, что природа ментального голода неосознаваемая и, прежде всего, самостимулирует сознание человека развиваться и производить знания. Последующая стимуляция влияет на развитие мировоззрении, а затем культуры человека, в зависимости от влияния среды или достатка «высших» и этических знаний человечества.

Вывод второй: культурное самоистощение является не только результатом недодаче индивидууму воспитания (данное заключение было выведено в предыдущем эссе), правильного образования, но и всякого отсутствия самореализации. Главная проблема состоит в частных и негативных случаях влияния постсовременности на мироощущение индивидуума, который создает ложную критику еще не существующего постчеловека. Вследствие чего случай становится нечастным, поскольку критика без тени сомнения принимается как истина, «потребляется» человеком, тем самым порождая цепь неверных умозаключений. Поэтому в условиях нынешнего положения, мы есть то, что мы едим.