Читать книгу Измор - Соль Кэмпбелл - Страница 9

Самое знаменуемое отличие моего времени состоит в том, как люди гиперболизируют личную свободу, мощь слова и власть в негативное русло, которое впоследствии пускает корни и оседает в сознании. Нами уже многократно было акцентировано внимание на том, как неправильно «питается» культура, как вслед за последним она самоистощается, будто натощак. В самом деле, не является тайным, что распад культуры заключен в том, как доныне полученные знания проходят проверку на релевантность и усваиваются в умах современников. Проблематично же то, что в случае новоиспеченной моды на усвоение истины посредством систематизирования ее не только по форме представления, но и по форме общественной значимости [16] составляет суть противоречия между унаследованных культурных убеждений между новейшим восприятием информации через совсем другую систему категорий. Другими словами, поскольку сегодняшняя культура утверждает, что та живет в уже готовом, изобретенном мире обилия и полноты, то она не беспокоится насчет уровня собственного саморазвития, и, поэтому классифицирует истину [в целом] как окончательную константу; как фактор это приводит к незаметной для себя деградации. А как нам известно, деградация – движение к упадку; но в данном случае, это движение с нулевой скоростью, то есть вырожденное состояние покоя.

Однако обращаясь к вышенаписанному вы мне заметите, что упомянутая форма общественной значимости совсем не относится к противоречию поколений. И да, вы абсолютно правы. Поскольку если культура самоистощается, значит ее общемировая целостная моральная этика либо много упрощается, либо потихоньку «переписывается»; строго говоря, она меняют свою структуру. Подобная перемена происходит ввиду возведения в культ радикальное или же остросоциальное мышление. И, вспоминая ее взаимосвязь со здравомыслием мы понимаем, что несмотря на распад она сохраняет свойство мышления что есть суть противоречия. Вот почему на мой взгляд это знаменательно.

Тем не менее существует совсем другой аспект проблемы, а именно: на фоне бытующей деструктивной культуры заметно проявляются черты ментального голода, которые и раньше проявлялись в своем духовном обличии в виде главных грехов, всегда формировавших жизнь человека, так и в старом платоновском виденье конфликта души и тела.

Действительно, многое из того что составляет окружение постчеловека, является продуктом его же собственного удовлетворения. И это не зазря. Дело обстоит так, что постчеловек зная извращенность окружающей информативной среды выстраивает нерушимый барьер ценностей, дабы оградить самого себя от пагубного влияния эпохи потребления. Он создает узкоспециализированные настройки, которые вполне ясно и четко ублажают личное мироощущение, личные предпочтения и вкусы.

Связь здесь такова, что под вкусовыми настройками он тщетно пытается не выходить за рамки, не рушить систему самих предпочтений, чтобы ненароком впустить в себя нечто не дефолтное, не присущее ему. С одной стороны, эдакий образ жизни практичен, поскольку тот используя здравомыслие придерживается определенных амбиций, стараясь не отвлечь себя от установленной миссии. Однако с другой стороны – полномерно законсервироваться, или же закрыться и сделать так, чтобы мировые положения не оказывали влияние на мировоззрение – не представляется возможным. Ибо культура на то и культура, что ее вектор развития, подобен давлению жидкости, что передается в любую точку без изменений во всех направлениях. В связи с этим, немаловажным будет отметить, что даже если человек следует четко поставленной миссии, то либо по ее завершению, либо нарушая ее последовательность, культура все-таки воздействует на индивидуума, поскольку последнего обуревают желания и собственное ничтожество, и, по его возвращению к цели мы получаем совсем другой, имеющий нравственный и гипертрофированный [измененный] оттенок в продукте.

Положительны ваши взоры, если вы думаете, что я смотрю на людей как на продукт потребления. Но чем является человек, если не продукт потребления? Полагаю, что вы считаете за индивидуальность человека наличие у него независимой точки зрения, что абсолютно неверно. Поскольку само существование независимости главным образом исключает, и наличие воспитания, и наличие воздействия среды, и наличие мышления как естественного стимула для развития человека. Что значит чистое сознание, однако чистое не в плане отсутствия какой-либо агрессии и догматизма, а в плане чистого бескультурного сознания. Таковое наличие исключает ментальный голод, а, значит, отклонение.

Теперь для должного выяснения почему отсутствие ментального голода оказывает феноменальное влияние на культуру человека, развитие нашей цивилизации и формирование здравомыслия, нам следует рассмотреть анатомию предлагаемого вам парадокса измора. Дальнейшие умозаключения есть как бы поиски причины к данному действию, и в этом смысле оно заключает в себе нечто подобное гипотезе. Вот почему может показаться, что в данном случае я высказываю лишь свое предположение, но тогда и читателю должна быть предоставлена свобода иметь свое мнение. Ввиду крайности я должен напомнить читателю, что в случае если моя диалогичная теория не вызовет убеждения, то все же значительная помощь сторонних авторских взглядов, которым мы придаем здесь наибольшее значение, сохранит половину силы домыслов.

Итак, продолжим. Встречаясь с патологическими формами культурного самоистощения, то есть со всяческими случаями озабоченности материальным, научение контроля природы измора должна помочь правильно “поставить” эту озабоченность, воспрепятствовать превращению поиска смысла жизни в бессмысленное занятие. Естественное понятия мифологемы измора способна переформулировать направление поисков, введя их в более конструктивное русло. И тогда вопрос о смысле голода (см. пояснение ниже) станет, например, вопросом о сути здравомыслия, забота о тлеющих, посредственных ценностях, отойдет на второй, третий или десятый план, оттесненная всякое недоверие к достодолжному применению моральной этики и в связке с тем, на какие цели ориентироваться. Впрочем, все гипотезы, тезисы и рекомендации здесь сугубо индивидуальны, а решения диалогичны.

Немного отвлекаясь от повествования нам требуется объясниться. Само собой, употребление слова голод по ходу сюжета, вовсе не означает физиологическую потребность, а используется как слово-проводник между темой о мотиве самого мотива [стимула] мышления, вызывающего неутолимый парадоксальный ментальный голод; а он, в свою очередь, никаким удовольствие или достижением не удовлетворяется. Оттого он измор.

Одновременно с этим, если читателя интересует сама этимология и целесообразность употребления предлагаемого мною «измора» то, дабы не дезинформировать и обескуражить вас придется пояснить следующее. Значение слова «измор» имеет множество версий – от самого ужасающего, до практичного, а именно:

перен. добиваться чего-л. от кого-л. настойчивым и надоедливым воздействием [17];

состояние исчерпанности какого-либо ресурса (пищи, жизненных сил, терпения и т. п.) Топалов был в своем праве – он не нарушал шахматного кодекса, он честно пытался взять Крамника на измор [18];

Таким образом, это пояснение, по существу, снимает вопрос о том почему автор выбрал подобную формулировку.

Однако вернемся к трактовке голода. Противоречивая антиномия естества голода таково, что оно стремится к удовлетворению не только собственных запросов, желаний, но и к установлению новейшего стимула [мотива], что продолжит его движение после, как самоцель. Голод не имеет цели; он лишь есть естественное состояние; как бы фактор жизнеобеспечения дальнейшего стимула существования, стимул о необходимости чего-либо (в данном случае развитие), посредством которого через деятельность устанавливается бытие человека. Поэтому следует установить наличие голода в сознании, как обязующее свойство, который с этого момент любезно называть измором.

***

Заранее прощу прощенья за то, что нам спервоначала придется взглянуть на проблематику вопроса через призму лирики. Вообще, ее применение довольно удобно, так как она создает первостепенную оболочку идеи, а именно – субъективную оболочку – после которой, нетрудно догадаться, следует объективная оболочка, аксиомная, тезисная, относительная и лишь затем становится абсолютной истиной.

Посему, давайте немного поддадимся наитию вольнодумства и вне всяких рамок похулим нынешнее положение дел. Но прежде постулируем кое-что. Знаменательно и несмотря на то что тема упадка сознания прижизненна и, казалось бы, должна была перестать упоминаться, именно она вне всяких канонов помогает нам определить явление измора, как апория, призванная объяснить, как суть современного сознания, так и его стимулирующие свойства.

Наконец, пролог-апология.

Доподлинность возводимой гипотезы до уровня истины, солидарен, имеет эфемерную почву, однако я нахожу вам, что являюсь человеком неученым, вполовину образованным и, в связи с чем, опираюсь на аргументы, доводы и умозаключения великих философов, ученых, психологов и прочих; притом, волею судьбы являюсь дислексиком и потому претендую лишь на половину новизны реферируемой работы, так как хочу чтобы этим вопросом занялись люди много ученее меня. Затем и складываю созерцаемый личный опыт с научной литературой и философскими трудами обрамляю идеологией и предлагаю вам гипотетическую точку зрения и концепцию рассмотрения объекта мышления и языка. Теоретическая – потому что не имею приличной квалификации.

При таком подходе задача сие трактовки состоит в попытке переосмыслении природы самой природы вожделения человека при всей его животной принадлежности. Можно потому сказать, при всей спекулятивной способности человека его голод неизбежно соприкасается с психологией сознания (см. эссе «внутри кошмара») и, как ни странно, с философией, который может статься скандалом в публике, которая постоянно искажает то одни, то другие учения. Поэтому данное изложение предоставлено схоластичному повествованию, в ущерб общему содержанию.

Фух! Чувствую себя таможенником, который оправдывается пред государями и горожанами.

***

Те силы и та мощь, которые обрело молодое поколение и, пользуясь которыми оно стремится показать свою невероятную экспрессивность через остросоциальные жесты есть хаос. Косвенно хочется отметить тот, факт что отличие нынешний хаоса явно отличается от событий «Хрустальной ночи [19]» или массовых беспорядков тем, что существующий переизбыток возможностей, разрывает наши раны и мотивы шиворот-навыворот, делая нас объектом уязвимости и манипуляций эпохи потребления. Было бы глупо не согласиться с тем, что нынче люди тоже выходят на улицы ради погрома, но суть их отнюдь не в нанесении ущерба невинному стеклу. Они всеми силами устремляют свои мощи в переподчинение чьего-то сознания, открывают спрятанные двери, в гневе волочат за волосы идеи и свои требования прямо на пьедестал, выдавая эту «энную» идею за истину, с такой ошеломляющей громкостью, что аж уши вянут. Происходит же этот хаос потому, что общество наотмашь изменяет закономерности и свои же права, расчленяя себя на микрогруппы.

Впрочем, и обобщенно стоит заметить, что все начали требовать беспрекословное подчинение законам и постулату юродивых правоборцов, которые исполняя собственные убеждения сами озверели. Сейчас мы живем в абсолютно прекрасное время, где признают любое сознание вне зависимости от того каким бы оно испорченным не было, что раньше, было редкостью.

В сегодняшней правде слова, можно усмотреть то, как им пренебрегают. Потому что суть в том, что свободы слова не подразумевает права выражать свое мнение в любом контексте и любыми средствами. Поскольку если дать слову слишком много свободы – оно морально изничтожит своего владельца, толкая его на ужасные действия. Значительным здесь представляется то, что у него найдутся средства: как никак, от языка сложно увильнуть, ибо влияние языка всюду – даже там, где его, как вы считаете нет.

Свобода слова сейчас, как никогда зашкаливает и поэтому приходиться наблюдать печальную картину. А именно: переизбыток возможностей и их бесконтрольность. Именно тогда и приходится корчить из себя вид ленивой ничтожности, поддаваться рукоблудию на чужие увечья, слушать, соглашаться c той правдой, что вторят от уха до уха. Ровным счетом, превращая мировоззрение в кашеобразную массу, которая для нас любезно именуется сутью: она ищет выход в лозунгах, цитатах, борьбе за стабильность и сомнительных движениях, идущих в противовес обществу нагло заявляя о себе в не самой адекватной манере, обвиняя в недодаче свободы в разделении своих взглядов и самореализации в обществе. Мы говорим про тех, чья отвага мухи заставляет лишь усомниться в правдивости их слов еще больше; вам лучше самим вообразить те группы и движения, что сейчас пришли на ум, ибо эта тема – склока, требующая много запятых. Анатомия человека, безусловно, остается главной темой для каждодневных баталий, центром сюжетов книг, фильмов, статей, философии. Однако сложилось так, что общество жадно истерзывает тушу морали, этики, понятие нормы во все стороны. Зачем и почему? Бог его знает! Дурные трикстеры заполонили культуру; они срамословят неясными чужеземными словами и слагают обществу свои холеные, безмозглые оды и гордятся этим. Вот же моветон! С виду человек – внутри кукла без души, что осатанели из-за собственной глупости. Их патология – никудышное воспитание, оттого они впадают в обезьяньи припадки. Навязывая свои правила, они пытаются установить новое аномальное понятие интимности, за которые сами же цепляются из-за неспособности на настоящую откровенность. Ибо сама по себе такая близость требует самоконтроля, траты ресурсов, включения в процесс отношений. И, само собой это дискомфортно поскольку приходит нужна жертвовать чем-либо, ради благосостояния родного человека; так издавна с жизнью справлялись мужчина и женщина: своим разным началом они создавали равновесие. Потому наличие однополых отношений – отклонение, сюр природы (более подробно данная мысль будет разобрана в отдельном сочинении).

Казалось бы, с приходом массовой прогрессии должен был удвоится интеллектуальный склад мышления, однако вместо этого увеличился псевдокультурный образ жизни, вынянченный с позиции вечнозеленых радикалов. Их подход ко всему оставляет желать лучшего. С ними постоянно, что-то не так. Они как ксенофобы – всегда чем-то недовольны. Но при этом дивятся, как дети любым открытиям, каждому чувству и впечатлению. И в этом нет ничего плохого, но порой, это тупоумное пересказывание какой-то чопорной одной и той же болтовни напоминает внутренний бардак – точнее хаос: хаос выходящий. Оземь падают все, а милейшему читателю будет не ясно; вероятно, он уже готов пятиться и шикать в меня предсмертной пеной, поэтому объясню проще некуда: трудности – это естественная часть жизни и наша обязанность справляться с ними самостоятельно, вне зависимости от настроения, а не кошмарно вторить свои жалобы изо дня в день под видом сопленосой ограниченности.

Теперь, находясь в равной мере с современником, поддавшись наитию вольнодумства, мы говорим лишь о том нравственном явлении, что ежедневно представляются нам в виде агонии, по рассказам людей, перманентно жалующихся на систему; поговорим о том, что понаслышке людей, сходящих с ума от сумасбродных мыслей, вроде нигилистов, не признающих устройство мира, является проблемой времени. Однако сами они существовали задолго до кризисов и психоанализа; выглядели совсем по-другому и были чем-то вроде ясновидцев, наперед угадывающие пороки общества, погрязшего в рутине, как это было в XVIII веке, когда в высшем обществе появлялся какой-нибудь граф или барон и начинал ругаться и спорить в каждой политбеседе, а между тем в любой другой беседе лицемерно говаривал о повседневной меркантильности. Само собой, время непостоянно и сейчас эти байроновские герои, то есть герои-бунтари, выглядят совсем иначе и своим видом порою, ужасают. Они стали калечить себя, закрываться тряпками, ругаться как сапожник, что месяц не мылся, а это в свою очередь невероятно тошнотворно. Мое сердце не пустое и мне никогда не были чужды правозащитники; вспоминаются Мартин Лютер Кинг, Людмила Михайлова, Нельсон Мандела – самые известные правозащитники, которые вечно боролись против хитросплетений мира, правительства и неравности. Но бунтующие бастующие люди сейчас, это нечто, что сложно соотнести к героям, потому как борцы за свободу стали бороться только за определенное, понятное только им равенство; оно исключают те проценты несогласных, которых они окликают угнетателями, гонителями и притеснителями, считая свое слово выше, не смотрясь в зеркало и не понимая, какой фольклорной ситуацией это становится. Спаситель стал владельцем.

В итоге, мы имеем весьма печальную картину: краски стухли, рамки пали, кисти кто-то общипал, ценности превратились в побоище здравомыслящих людей, против нелюбимых, и здесь ты находишься в ситуации, когда не смеешь ни шевельнуться, ни чихнуть из страха совершить что-нибудь дурное. Ибо кто-нибудь обязательно оккупирует твои действия, как яркое проявление нетерпимости, что сейчас выглядит как средневековая казуистика, возводящая частность в общую догму. Чем не корми свиней – им лишь важно сохранить пузо.

Конечно, затрагивая тему сохранения молодым поколением его здравомыслия у многих читателей волосы встают дыбом. Потому как тот кошмар и выходящий хаос на улицах, что проявляют липовые правоборцы в митингах, дискуссиях, прямых эфирах, никак не вписывается в ту систему ценностей, которую мы обозначили. Диссонанс же состоит в тотальной безъязыкости. К тому же, человеческое ничтожество таково, что всегда ищет новейшие способы в клевещании друг друга, пускай пройдут хотя бы столетия: изменится многое от робототехники до миропорядка, но не изменится ровным счетом одно – наша никчемность, наш голод и, конечно, наш грех.