Читать книгу У каждой свое эхо - Светлана Петровна Соловьева - Страница 11

Вернувшись на кровать, даже не глядя на соседок, Арина, словно боясь, что не успеет выговориться, продолжила свою нерадостную, но важную для неё историю. Голос был ровный, сдержанный, но внутри этого спокойствия чувствовалась дрожь, как будто всё то, что она носила в себе долгие годы, требовало выхода. И она уже не могла, да и не хотела больше молчать.

– Приняли меня тогда в швейный цех, – начала она, пристроившись на подушке. – В общежитии выделили койку в пятиместной комнате. Все были такие же, как и я – досрочно освобождённые, зэчки, из разных бригад, но всё из одной колонии. С нормальными девчонками нас, конечно, не селили; у нас на лбу будто бы клеймо было, невидимое, но читаемое. Мы пятеро держались вместе, как стая, поддерживали друг друга, ведь никому больше мы были не нужны?!

Утром вместе ходили на работу, ещё до рассвета, когда город только-только начинал просыпаться, и возвращались тоже гурьбой, уже в темноте, когда улицы становились пустыннее, а на душу накатывало одиночество. Первое время никуда не ходили, сидели в комнате, затаившись. Нас так напугали! Мол, оступишься хоть раз, рецидив, и считай, до свидания и второго шанса не будет. Мы слушались, сидели по углам, уткнувшись, кто в телевизор, кто в карты, а я в книги.

– Опять читаешь? – смеялись надо мной девчонки. А я кивала и продолжала. Только книги и спасали от этой липкой тишины, от тоски, от мыслей, что вдруг всё может вернуться обратно?! Я за книгами в библиотеку бегала, как за хлебом. Другие брали по одной, а я по три, пока не запретили. Говорили, мол, остальным не хватает. Но я-то всё успевала: свои читала и книги девчонок проглатывала по ночам. Чтение для меня стало не просто увлечением – это был способ дышать. Без книг я бы задохнулась.

Среди всех я особенно сдружилась с одной женщиной. Звали её Таней. Она была немного старше меня, но мы сразу как-то стали сёстрами. Понимала она меня с полуслова.

Про Таню я расскажу позже, она достойна отдельной памяти и потому, что стала для меня настоящим другом, и потому, что ушла слишком рано.

Вскоре в цеху за мной стал увиваться парень. Электрик. И как вы думаете, как его звали? Виктор! Я аж не знала смеяться или плакать. У меня, похоже, по жизни одна дорога – только с Викторами. И отец, и брат, и оба мужа все они носили одно имя. Шутка какая-то, но не смешная. Если бы мне кто-то в книжке такое написал, то не поверила, решила бы, что фантазия у автора разыгралась. А вот оно как бывает!

Этот Виктор был высокий, плечистый, с вечно масляным комбинезоном и сигаретой в зубах, да ещё и с ухмылкой. Курил, пил, но что-то в нём цепляло. Не любовь, конечно, просто привычка, необходимость, потребность зацепиться за кого-то, кто бы мог отвлечь от воспоминаний. Он предложил жениться. А я, не особо долго думая, согласилась. Я его не любила. Но понимала, что мне нужно менять фамилию, нужно как-то стирать за собой шлейф прошлого. Его предложение стало для меня возможностью выйти из тени. Только мы условились, что распишемся после окончания моего срока, когда я получу все документы.

Поженились тихо. Без музыки, платья и родни. Мы двое, его друг и моя Таня. Потом я переехала к нему. И вот тогда началось.

Со свекровью мы не сошлись с первого взгляда. Я ей не понравилась. И теперь, с годами, понимаю почему?! Как бы ей понравилась такая невестка? Арестантка, чужая, со своим прошлым. Я тогда кипела от злости, обижалась, как будто имела право. Молодая и глупая; хотела обычной жизни, а в ответ получала брезгливые взгляды. У нас были скандалы: громкие, с криками, с битьём посуды. А Виктор? Он молчал. Говорил: «Сами разбирайтесь». И я поняла, что одна, опять одна и защиты ждать не приходится.

Поэтому мы ушли на съёмную квартиру. Я с радостью, потому что это был глоток воздуха, свободы! Так хотелось жить, ведь я впервые ощутила себя хозяйкой в доме. Оказывается, это такое счастье! Я всё там переделала: поклеила обои, побелила потолок, мебель переставила. Мечтала, думала: вот оно, начало исполнения желаний! Витя, правда, ничего не делал, он по жизни был ленивый, с места, вернее, с дивана не сдвинешь, а мне было всё равно. Я и сама могла, я ведь умела и хотела. Главное, что не за решёткой!

Мы работали, жили; вернее, я жила, а он пил. В будни обязательно по вечерам, по выходным чуть меньше. Когда приходила домой после смены, а работали мы в разные смены (не хотела я с ним видеться часто), в квартире был дым, бардак, мужики, пьянка. Всё, что я готовила, исчезало в один вечер. Я кричала, гнала их прочь, а он ржал, как придурок. И так снова и снова, год за годом.

Я пыталась с ним говорить, просила, умоляла закодироваться, а он злился, кричал, а потом и руку начал поднимать. И вот однажды всё перешло черту. Правду говорят, что если мужик перешёл черту и ударил один раз, то дальше будет только хуже!

Тот вечер я помню до мелочей. Он снова притащил домой друзей, шум, пьянка. Я, как всегда, вышла, начала всех гнать, ругаться. А он вдруг взбесился. Не просто рассердился, а будто в нём что-то сломалось? Глаза налились кровью, рот перекосило, волосы дыбом. И тут он схватил топорик рыбацкий, с которым ездит на природу. Я кинулась на кухню, спиной почувствовала опасность, обернулась, а он занёс топор надомной. Успела увернуться, отскочив в сторону, но лезвие всё же скользнуло по плечу. Обожгло. Кровь хлынула горячая, липкая. Прижала рану, а он, как увидел кровь, так сразу отрезвел и упал на колени. Пластырь вместе лепили. В больницу не пошла; его дурака жалко было, испугалась, что посадят.

Утром, когда он протрезвел, я собрала вещи. Спокойно, без слёз сказала, что ухожу. Если хочешь, то закодируйся, и приезжай. Буду ждать ровно год. Не приедешь, то забудь обо мне. Он знал, я слова на ветер не бросаю, – вздохнув, она замолчала.

С грустью думая о своей не лёгкой жизни, Арина за время рассказа сжалась не только внутренне, но и внешне.

– Он меня любил, – тихо добавила Арина, глядя в никуда. – Очень любил. После первой нашей ночи признался, а я тогда посмеялась. Подумала: понравилась ему, конечно. Я ж в этом деле спец! Но всё равно, любовь – это ведь не только про тело, правда?

Она замолчала. В комнате стало совсем тихо. За окном щебетали птицы. Из-за двери доносился звуки.

Арина сидела, глядя на руки. И в этом взгляде была и грусть, и жалость, и благодарность. Она выжила. Она продолжает жить. Она рассказывала о себе и тем самым будто возвращала себе право на свет, на покой, на любовь!