Читать книгу У каждой свое эхо - Светлана Петровна Соловьева - Страница 12

На следующее утро, после недолгой паузы, словно собравшись с мыслями, Арина заговорила снова. Её голос стал мягче, будто она обращалась не к соседкам, а к кому-то далёкому и дорогому, кто остался в прошлом, но жил в её памяти и по сей день.

– Я обещала про Таню рассказать, – медленно начала она, и в голосе появилась лёгкая дрожь. – Про таких, как она, нельзя забывать. Она была настоящей, светлой. Да, была у неё тень за спиной, как у всех нас, но душа была чистая, как бельё, что только с просушки. Я благодарна судьбе, что свела нас, и всегда Таня в моей памяти.

Познакомились мы, когда нас на фабрику перевели. Сошлись с ней сразу. В общежитии она спала на соседней койке, и поначалу почти не разговаривала ни с кем. Глаз у неё был недоверчивый, смотрела, будто сквозь тебя. Но однажды я проснулась ночью оттого, что она тихо плакала. Я тогда встала, села рядом и сказала: «Ну, чего ты, дурочка? Здесь никто не обидит, здесь ни в колонии, жить можно». И всё. С того вечера мы были неразлучны. Спали рядом, ели вместе, на работу шли рука об руку. Я даже чувствовала, если ей плохо, а она, если мне тяжело. Мы словно сестры стали.

Таня была из интеллигентной семьи, училась когда-то в пединституте, даже диплом получила. Мечтала детей учить. А попала в беду из-за мужика. Умная, красивая, доверчивая. Он её втянул в аферу, что-то связанное с поддельными документами, обещал, мол, ерунда, не противозаконно, а в итоге её посадили, а он даже на суд не пришёл. Пропал, как сквозь землю провалился. У неё мать престарелая и сын малолетний остались. Представляешь? И вот такая женщина в колонии, в пыльном цеху, с мозолями и чёрными руками. Мне за неё до сих пор больно!

Когда мы освободились, она уехала. Сказала, что хочет начать всё сначала и там, где её никто не знает. Заехала к матери и забрала сына.

Устроилась библиотекарем в Дом культуры при швейном комбинате. Хоть чуть-чуть ближе к книгам, к тишине. Она там расцвела.

Я, когда от Вити к ней уехала, то не раз заходила в библиотеку. Помню, как однажды зашла в читальный зал: светлая комната, пахнет бумагой и мятой, а Таня сидит за столом в очочках, перебирает каталожные карточки. Такая спокойная, светлая. Я тогда подумала: вот бы всегда ей так.

Она и мужчину хорошего встретила, вдовца, скромного, не пьющего. Он приходил к ней за книгами. Они долго просто разговаривали, встречались в парке, на лавке, а потом начали жить вместе. Таня как будто оттаяла рядом с ним. Даже смеяться снова начала; звонко, как девочка. Помню, говорила мне: «Ты знаешь, я вот снова просыпаюсь утром и не боюсь. Просто радуюсь. Чаю заварю, солнце в окно, рядом он, и никуда не надо. Это ли не счастье?» Я слушала и верила, что всё у неё теперь будет хорошо!

А потом всё оборвалось. Рак. Быстро, злобно, как нож в спину. Сначала слабость, потом боли, больница. Худела на глазах, лицо бледнело, глаза огромные, и такая в них боль, тоска, что посмотришь, и рыдать хочется. Я её навещала. Сидела у кровати, читала вслух, рассказывала смешные истории, чтобы отвлечь. Она просила, чтобы я не плакала при ней. Говорила: «Не надо, Арина, у меня была хорошая жизнь. Пусть короткая, но настоящая. Ты мне её подарила, ты меня спасла. Если бы не ты, я бы давно сломалась. Я жила! И это благодаря тебе».

Последние её слова, были как план к действию, – Арина замолчала, сжала край покрывала. – Последние слова были: «Не забывай меня, пожалуйста. Будто бы я рядом, просто за стенкой». И я не забываю, правда, чувствую её где-то рядом. Когда трудно, она как будто шепчет: «Ты справишься». И я справляюсь.

Арина посмотрела в окно. Солнце золотило подоконник, по стеклу ползла тень ветки, и в этой простоте был покой.

– Мы с ней, как две половинки были, – тихо проговорила Арина. – Но одну половинку унесло, страшным, сильным течением. И с тех пор я живу одна. Одна, но с её светом. Он во мне остался, – вздохнув, Арина проговорила: – Позже дорасскажу, что-то муторно на душе.