Читать книгу Я не хочу, чтобы люди унывали. Сборник рассказов, сказок, пьес, сценариев, статей - Светлана В. Абакумова - Страница 17

Я купила в автобусе счастливый билет. Сумма трех цифр слева совпадает с суммой трех цифр справа, 12 и 12, счастье будет мне! Будет счастье мне, женщине! Я принесла билет домой и сказала мужу, Кречету, который грустил на кухне: «Съешь его – счастливый билет».

– Да нет, ты лучше сама съешь.

– У меня и так все хорошо, а ты что-то печален.

Он воспринял это, как обычно воспринимал мои слова, обращенные к себе, как женский диктат в семейных обстоятельствах, ругнул феминизм, и стал есть билет по кусочкам, которые я ему отрывала. Я-то, надеялась, что муж работу, наконец, найдет постоянную, а то он год не работает нигде, или в конкурсе «Патра» – пошли по почте сто пивных этикеток! выиграет.

Или спонсора на выпуск магнитоальбома «Откровения», первого и последнего, созданного нами на студии «Стартрек» еще в 1997 году, найдет. Но того, что случилось после, я никак не ожидала. Давясь и запивая пивом, он съел эти мятые бумажечки. И через два дня исчез. Ушел к другой.

К Снегурочке из частного театра Миниатюр, где халтурил на елках Дедом Морозом. Когда я спросила его через три недели, внезапно пришедшего за трусами и носками, как живешь?, он ответил хорошо, не вини себя ни в чем. Понятно, что я горела дезайром его во всем винить, что, впрочем, не исключало чувства вины, возникающей неотвратимо, подспудно.

Ты-то себя ни за что не винишь? – спросила я, догадываясь об ответе и досадуя на свою догадку.

– Нет, не виню. Любил тебя, как умел, – ответил он с улыбкой.

Мы подали на развод. Заплатили государству пошлину, поделили вещи. Через месяц нам выдали каждому по гербовой бумаге с 10 курицами в коронах и с палками в руках, жезлами-символами власти, то бишь, выдали свидетельство о разводе, и сказали ни в коем случае эти бумагу не терять, а то развод будет недействителен. Мне захотелось спросить у женщины-регистратора, а что тогда будет действительным, снова брак? Но я промолчала, лишних сил у меня не было. Мы сходили в магазин – хотели там чего-нибудь выпить, но на крылечке винного отдела расстались. Я убежала, да и он догонять не стал.

Кто ж знал, что меня ждет измена? Не знала я этого в трамвае.

Через день после первого билета, в трамвае мне достался второй счастливый билет. Ну, думаю, не выбрасывать же его. Удача – такая редкость в наше время! Пару раз за полгода свезло! Пока шла домой – сжевала его, всухомятку…

И тут на меня свалился писатель-бизнесмен Дрим, фамилия у мужика белорусская. Случайно совершенно, так мне показалось. Пять лет мы ходили по одной дорожке мимо, в одном здании, и друг на друга не обращали внимания. А тут вдруг законтачились. Это он заметил, что я сижу печальная у окна, ожидая мужа, и предложил мне отведать вина в интеллигентной компании писателей и издателей, даже назвал меня по имени. Не помню, каким, но мне кажется, не соврал.

Продолжение этой истории последует на супер-скорости, конским галопом, лепешечным пунктиром! Впервые за последние годы жизни у меня появился поклонник с «Мерседесом», со своей личной фирмой, двумя взрослыми собаками и взрослым сыном, профессионалом-дизайнером.

Таня – моя подруга сказала на все на это: фи, у него явно нос картошкой.

– Нет, не картошкой, – возмутилась я. Нет, у него наоборот нос сложной формы, там много площадочек.

– Всё равно какой-то не такой нос, и рост у него маленький, – упиралась Таня, а она девушка стильная, школу манекенщиц окончила и сама ставит показы мод, мне трудно с ее вкусом совсем-то не считаться.

– Неужели ты думаешь, что своим разговорам о носе испортишь мне счастье, которое я так ждала? – прекратила я прения. Буду любить, пока не надоест. Пока судьба нас не раздавит!

Дрим вмешался в недописанную историю, он во все вмешивается, редактор кренов, такая у него работа:

– Нужно усложнить сюжет, еще кого-то добавить, в рассказе нужен треугольник!

Ни к чему усложнять, какой там треугольник, – противлюсь я… и так у меня в жизни с разводом проблемы. Еще и в литературу их тащить, зачем? Я-то своим знакомым сказала, что ты мой издатель.

Он вскидывает голову с пшеничными бровями и усами, стиль «Вильгельм – король Пруссии», и гордо вопрошает: Почему всегда в отношениях с мужчиной материальное использование предполагается? почему же не по душе?

– Ты женись и будет по душе! А-то как иначе мне сохранить реноме?!

– И то верно! Но я женат.

Все было хорошо, да недолго. Меньше месяца. В последнее время при встречах Дрим шутейно загнобил меня фразами: «те, кто только учится писать, пусть мэтров не учат», «помощь юным авторам», «выдам заявление о выходе из кружка» (вспомнили старый похабный анекдот? хотя вспоминать противно), «средний, очень средний Урал» – это все он мне за четыре дня успел наговорить – столько обидного! Начал гнобить меня с дня Святого Валентина, дня всех влюбленных.

Хочется и ему, Дриму, на этих самых площадях, в ответ что-нибудь язвительное врубить, чтоб заплакал ночью в подушку от обиды, чтобы дернулся сердцем, оторопев, но я изо всех сил сдерживаюсь. Я полагаю, что Дрим – добрый и благородный, спокойный и рассудительный человек, а всё злое в нем наносное и не характерное. Лучше поспать пойти, забыть все.

Женщину, которой достался мой муж, зовут Олей, я ее видела, но лично не представлена.

Амплуа ея в театре – бабка Ежка, Карлик-Нос и Снегурочка. Пока я его, Кречета, отпускаю на все четыре стороны. Постараюсь объяснить, почему так легко и без боя. Я увидела, в трамвае №18 над окном висит рукодельная ваза, из зеленой бутылочки «Спрайт», в ней ИКЕБАНА из живых цветов и колосьев пшеницы. Это в нашем-то мрачном городе! И это не все чудеса. Висят еще игрушки, сделанные детскими ручонками, на поручнях, вот! Воистину, мы вошли в новую эру человеческих отношений – соседские бабушки моют пол в моем подъезде до блеска, высаживают рябину под окном. Сапожник отказывается от платы за ремонт ботинок, когда узнает, что перед ним лежат мои последние деньги, кондукторши украшают трамваи цветами – какие ж еще нужны доказательства? Пусть букет-муж будет свободен и растет как цветок. При обидах я вспоминаю зеленую вазочку и цветы, и успокаиваюсь.

Шла я тут как-то с рукописью своей в Дом Работников Культуры (Дом писателя) – показать ее мэтрам, то ли в Союз писателей России, то ли в Союз российских писателей, их там два – из-за постоянной диффузии членов из СРП в СПР и наоборот, я перестаю понимать, где тот союз, а где этот. А на улице Ленина мне цыганка навстречу и говорит «Губы у тебя веселые, а в душе грусть. Любят тебя двое, один беленький, другой рыженький; нет трое, но один просто балуется, а ты с рыженьким останешься, с этим вот сердце успокоится».

Раздумывая над ее словами, я вхожу в здание.

– Здравствуй… Кречет неожиданно вышел мне навстречу, здесь его театрик базируется.

Я молчу, стараюсь на него не смотреть, он со Снегуркой-разлучницей вместе; неожиданность какая!, мне поплохело. На максимальной скорости бегу мимо этой парочки к двери.

Кречет следом: – Можно с тобой поговорить?

Я: – Нет.

Почти тут же из своего кабинета выходит Дрим, и он здесь заседает, здесь его небольшой офис. Как тут всё туго завязано! Здравствуйте, свидетели моей слабости, сейчас прольются слезы, они уже наготове! Что же мне делать, куда скрыться от этих людей, дверь в актовый зал закрыта, отступление с их глаз невозможно.

А навстречу мне из СРП выплывает поэт, бывший боксер, меткий стрелок, охотник на кабанов, Борис Рыжий, голубоглазый шатен – у него я брала интервью пару месяцев назад для газеты одной – областной. Вот оно спасение, вот как съеденный давеча билет подействовал!

Я простираю к нему руки, локтями внутрь, сердцем наружу, в прыжке вжимаюсь в распахнутые полы его белого плаща и кричу: Борис, ЗДРАСТВУЙ!

Он с готовностью меня целует в щеку, и радостно восклицает:

– Здравствуй! Я скучал по тебе в поезде. Как приехал – так звонил. Читал твою прозу – она у тебя стучит как электричка. И поэтому тебе надо писать стихи! Куда ты подевалась?

Неторопливой походкой, философски настроенный Дрим проходит в свой кабинет. Забытый Кречет кружит по залу вокруг колонн, и, приоткрыв рот, упорно разглядывая нас со всех сторон, пытается вставить слово. Но к нему не прислушиваются. Подруга Кречета, постояв-постояв в ожидании, – ушла покурить на лестницу.

Я прячу лицо.

– Я вспоминал тебя в Питере! – смеется Борис. Айда, со мной, на охоту, послезавтра.

– Когда, какая такая охота?

– Полшестого утра. Охота на кабанов.

Я не знаю что ответить:

– Да, неужели?

– Я написал новые стихи, – они другие, они плавные, они спокойные, совсем не такие, как прежде. Я дам тебе рукопись почитать! Я подарю тебе свою новую книгу, – он широко жестикулирует, размахивает руками.

– Да ну? Ну да? – я не знаю что ответить, мне хорошо.

– Я еще купил компьютер навороченный. Скажу тебе пароль, и ты всегда сможешь зайти на мой сайт.

– У меня нет выхода в Интернет, нет модема.

– Решаемо!

Я держусь за его огромный белый плащ и нетвердо переставляю ноги по направлению к выходу. Перекрикивая неизвестно кого и радуясь, мы проходим мимо этих стен и этих людей. Выходим на улицу.

Началась весна, нет в этом сомнений, день легче свиста, солнце качается на ветру. Машины на стоянке, как рыбки на последней подледной рыбалке, рады солнцу, блестят цветными выпуклыми боками. Я не верю своим ушам, что я слышу!? я купаюсь в ощущении собственной значимости. Я в радости.

Борис-то молодец, «Антибукера» получил и премию «Северная звезда» за свои классные стихи. Он учил, да, да, учил меня писать стихи.

Сам читал наизусть русских поэтов 19-го века, томами. Часами, по памяти.

Даже добрался как-то до моего дома на такси, в легкой одежде, и потом на кухне клацал зубами от холода, в дом проходить застеснялся и быстро уехал. Уехал так же стремительно, как приехал, в ночь. Я же, кулема, побоялась с ним завязать отношения больше, чем просто приятельские. Я подумала, что он бедовый парень и с ним переживаний (которые истрепали мою душу к 2000 году) я еще хапну. Да и он меня младше почти на 10 лет.

….

Прошло 2 месяца. Открываю утром дверь квартиры своей, а из двери вдруг вылетает и опускается на утоптанный пол узенькая бумажка. Сходив, за хлебом, я ее все-таки подняла на обратном пути; это оказался сложенный билет Трамвайно-троллейбусного управления. Что это, – мне их уже на дом приносят, кто в курсе? Дрим на трамваях не ездит, у него «Мерс». Но он легко сознался по телефону, что специально ездил в трамвае, пока не надыбал счастливый билет и не принес мне. Это отступной.

А мне он уже и не нужен!

Я бросила его в чей-то почтовый ящик, пусть полежит, может, кому сгодится. Да и вирусов на нем тьма! Я сыта этими билетами.

Может создать в городе Банк счастливых билетов для желающих, общак такой?

…На охоту мы тогда с Борисом не поехали – только посмеялись. Борис про эту охоту стихи написал. С отсылом на роман Гончарова «Обыкновенная история». Я его перечитывала, ему насоветовала, он соединил роман, отца своего и охоту. И получилось стихотворение.

Дальше мрак, не знаю, как сказать.

…когда я писала этот рассказ, а его писала через полгода после той встречи в Доме работников культуры, мне хотелось Бореньке позвонить, но я себя сдерживала, де пусть первый позвонит. Борис был в депрессии, усугубленной кодированием от алкогольной зависимости. Я думала о нём почему-то часто. Но моя гордость тупила тупая: пусть сам первый мне позвонит. Ну, как обычно, когда он шел к маме домой, то мне звонил.

Через сутки, в 7 утра он расстался с земной жизнью в доме предков, куда обычно приходил, чтобы писать стихи там у него годами сохранялся мамой отдельный кабинет: Борис остался один наедине со своей личной бедой, имени которой я не знаю, ничего-то я про то не знаю. Моя вина – не позвонила, потому что в последнее время мы редко общались.

И я ревела белугой две недели. Мама моя говорила, кто он тебе? Никто, так что ты ревешь?

А мне жаль его до сих пор.

Люди одинокие на земле…

…жизнь взяла свое, сегодня не реву. У Бориса вышел посмертный сборник, с обложкой белого цвета. А потом еще, а потом еще. Сейчас его книги нарасхват, они лежат в книжных магазинах на самых бойких местах (эх, жаль он не видит!) Он прославлен – после смерти.

Кречет вроде бы счастлив, дочь растит. Дрим мне вообще не встречается, что и хорошо. Нет, вру, как-то встретились на заседании по защите памятников в УОЛЕ – Обществе любителей естествознания. У Дрима родной брат, президент строительной гильдии, который эти памятники, не жалея, сносит. А Дрим, значит, памятники защищает.

…Я много работаю, кино снимаю, меня приняли в Гильдию неигрового кино, и так течет моя жизнь и так вот меня радует. Я знаменитый режиссер.

И стихи не пишу с того года боле: умер мой наставник, и я заткнулась (замкнулась). Нет никакого смысла в поэзии, вообще, без Бори.