Читать книгу Я не хочу, чтобы люди унывали. Сборник рассказов, сказок, пьес, сценариев, статей - Светлана В. Абакумова - Страница 7

Папа рыжий, даже персиковый, а сын у него получился серо-коричневый. Папа по имени Пушкин (пушистый), умер уже немолодым, после трех лет полновесной жизни среди людей, последние полтора года со мной мучился и моим сыном. Три года живут хомячки. Вдруг как-то летом он захромал, все тело у него пошло болячками, язвами. И очень я запереживала, не знала я, что срок жизни хомячков так короток по человеческим меркам. Мазью тетракциклиновой мы его мазали, да лекарства капали, а улучшения не наступало. Он страдал.

Наташа Трошина захотела спонсировать лечение, и мы повезли его в картонной коробке в ветлечебницу, в жару, через весь город. Мы долго искали в зарослях лопухов эту лечебницу, пока нам не подсказал бывший сторож, что ее год уж как закрыли, и посоветовал поехать в другое место. В другое место, на Пионерский, мы приехали без пяти минут три, а работа ветпункта заканчивалась в три часа ровно, и нас с коробкой не допустили к врачу.

Наташа тоже не знала, что хомячки живут три года. Она слезно жалела Пушкина, и мы договорились встретиться завтра, чтобы поставить ему усыпляющий укол (80 рублей), если врач откажется лечить болезнь.

Вечером я долго смотрела на его дергающиеся в судороге лапки, слипшуюся шерстку, затуманенный красным взор… на один глаз он ослеп, и расширенный зрачок не реагировал на свет.

И вот, уставясь на это худенькое измученное тельце, я решила взять на себя грех и утопить зверюшку дружочка, чтобы окончить страдания, разом, его и мои. Хомячок-то прямиком попадет в рай, а мне, моей душе куда дорога? В ад за такое действие, поняла я.

Хомячок умер. Он стал снова, как во времена здоровья, очень красивым – свалявшаяся шерсть расправилась, легла длинными розовыми прядями. Лапки он вытянул и сложил их правильно. Я обсушила на столе, и завернула в цветастую тряпочку, а потом положила его в полиэтиленовый пакет. И пошла, копать могилку на клумбе с цветами, за соседним домом. Положила туда хомячка, а чтобы собаки не достали, камнями присыпала.

Его нет, маленького странного зверька, а любовь к нему не ушла – осталась прежней.

Сын его, коричневый как медвежонок, один из трех детей последнего помета, по имени Гагарин, был крутым парнем, это факт. И о нем могу сказать только хорошие, добрые слова – смелый, деловитый, красивый, бесстрашный до ужасти. Как он бегал вверх по стене, по обоям, и сигал вниз со стола или со стеллажа! Дух захватывало! Казалось, что убьется насмерть, ан нет, встряхивался хомячок, после минуты очумелой задумчивости, и вперевалочку спешил к новым приключениям. Кто его этому научил? Никто не учил. С рождения был как все дети-хомячки, ничем особым не выделялся. Но, попав в нашу квартиру, сразу стал «космонавтом». Летал и летал. Застрял как-то раз за книгами на четвертой полке стеллажа, но помощи не запросил, хотя пищать хомяки умеют очень громко, к примеру, требовать еду при задержке завтрака. Гагарин возился, возился и прогрыз в книгах проход на волю, свою собственную дорогу проложил. Вышел на свободу и прыгнул на ковер, гордо шмякнув об пол толстый курдюк, обычная гагаринская посадка! С тех пор все книги этой полки в нижнем правом конце отпилены на три сантиметра его острыми зубками.

Погиб он геройски, не от болезни. Прыгнул в шахту лифта, куда удрал гулять по лестнице в большом здании на Малышева. Дизайнер Паша Ковалев его на работу к себе принес, поселил его в офисе в аквариуме, и не доглядел за хомячком.

Была страсть твоя к полетам – лекарством от старости и скуки, Гагарин!