Читать книгу Я не хочу, чтобы люди унывали. Сборник рассказов, сказок, пьес, сценариев, статей - Светлана В. Абакумова - Страница 3

…Много лет назад хаживал по этим улицам и переулкам один стриженый под мальчика ребенок в шортах (или брюках) с застежкой по боку – вообще-то это была девочка, да только очень боевая и самостоятельная.

Этот ребенок очень любил собак, домой приводил – кормил, обнимал, целовал в носик, беседовал, пока мать была на работе. Мать к вечеру приходила с завода – «почтового ящика» и требовала, без уступок: уводи собаку на улицу! у нас нельзя, у нас негде. В ответ ребенок рыдал и кричал, что это не простая собака, что это теперь его собака, они друзья и даже братья, и если уйдет эта черная большая собака, то и он уйдет навсегда, вместе со своей собакой!

В слезах, чувствуя себя последним предателем, не сдержавшим слова любви, уходил ребенок за порог, и мать свернутой газеткой шлепала по спине запутавшуюся в редкой мебели дворнягу… и вот они идут по улице рядом, в последний раз. Никогда больше собака не подойдет к этому дому, ее обманули, ей обещали тепло и подстилку, еду и любовь. Никогда больше ребенок не увидит такую умную, красивую, добрую, преданную, послушную, замечательную, большую черную собаку! Она все понимает, к ней так тепло прижиматься! Нет, не будет больше радости в жизни, одно большое горе!

Никогда не будет у него пса!

Да хаживал тут один стриженый ребенок в очочках, с заклеенным белой бумажкой правым стеклом! Вообще-то это была девочка, да только очень боевая и самостоятельная, она и революцию, чтобы освободить детей всего мира от гнета взрослых, мечтала сделать, и за права негров переживала – красила кожу акварельными красками в черный цвет. И истребление индейцев Северной Америки еще.… Не смогли ей взрослые объяснить, почему так получилось с индейцами, почему белые так жестоки? Дядья-дембеля смеялись, а мать хотела объяснить что-то, она пробовала, но не смогла дать вразумительного ответа. Подружки, девчонки – соседки со второго этажа больше интересовались косметикой своих старших сестер, песенниками со слюнявыми переводными картинками, наклеенными меж текстов с грубыми ошибками по правописанию, открытками и журналами мод, они кивали, что это свинство с индейцами, но быстро отвлекались, и не сопереживали, не понимали вовсе, что это трагедия общечеловеческого масштаба.

С ней, очкариком, хорошо гулять в парке – рыть ямки и охотиться с луком и стрелами за толстыми лысыми дядьками, хорошо стрелять в круглую мишень на дереве, красить перья гусей в красный цвет, делать индейские головные уборы из белых перьев, как имя то ее? Гуанако? Гуанако- вождь краснокожих.

Хорошо и интересно с ней строить города и клеить театральные декорации и кукол из большой коробки, которая есть у нее, с надписью «Золотой ключик». Но в Африку – нет, зачем им Африка?

Этим легкомысленным хохотушкам нельзя доверить свой важный план, все равно ничего не поймут.

Два года подряд ходил ребенок искать Африку. С 5 до 7 лет он делал эти броски. Несколько раз. Расист наоборот, скажете вы, ничего подобного – просто романтик, наивное сердце, горячее простодушное. На белых-то людей в садах и коридорах дома – общаги он уже насмотрелся, а негров и индейцев еще не видал. На юг, по улице Московской, до самого конца. Она простирается на юг, эта улица, трамвайных путей на ней тогда не проложили, скоротать дорогу на трамвае не удастся, это сейчас легко доехать до конца Московской. Про карту разговоров не было. Компас был, но как его повернуть, совсем непонятно. Просто ребенок знал, что там юг и шел туда. В сторону Химмаша, скажете вы?

Идет, идет, под лучами солнца, под дождиком, до парка, до леса; в лесу под кустом важно расстилает газетку, раскрывает отцовскую черную военно-полевую сумку (отец живет в другом городе), достает картоху в мундире, консерву, фляжку с теплой водой, хлеб, соль, лук, перекусывает. Консервная банка никак не поддается, консервный ключ не может причинить ей большого вреда, – силенок у ребенка маловато. Ну что ж, банку в сумку и пойдем дальше. Вообще-то даже не верится, что взрослые могут доставать еду из этих цельнометаллических цилиндров, это же крепкое железо!

Что будет делать, когда наступит ночь, он не знал. Забраться на дерево? Лечь спать на траву? Стрёмно это, спать на земле! Придется вернуться домой, и начать поход в следующий раз, быть может, удастся дойти до Африки, до захода солнца. И с наступлением темноты ребенок поворачивал назад, и обессиленный проходил эту же самую улицу, теперь уже – с конца в начало. Сто домов с одной стороны, сто домов с другой.

На остановке, на углу трех улиц, озверевшие от многочасовых поисков, соседи метались на посту, и как только голова ребенка, посверкивая очками под фонарем, показывалась в десяти-пятидесяти метрах от дома, его хватала из засады за шиворот крепкая рука, например, крановщицы Раи. И волокла насильно, с тычками в бок, на третий этаж родного дома (сопротивление было бы бесполезно). Дома уже был накрыт стол, на столе сыр с дырочками на тарелке и тортик в коробке без крышки, мороженое – любимые кушанья ребенка, …онемевшая от горя мама, говорившая шепотом на непонятном языке, крики воспитательной направленности из ртов соседей, залетавших в комнату, чтобы посмотреть, ну как все происходит…

Заедание куском сыра усталости и горечи от того, что все так происходит, еще кусок сыра, недонесенный до рта, и сон, как болотная трясина. Во сне еще раз перебираются, перемываются впечатления дня.

На ключе-источнике набираем воду. Болтаемся по лесопарку до темна, не зная где устроиться на ночлег. Там били ключи. Там росли желтые деревья. В сентябре – последняя ходка (на зиму тяга к странствиям отпадала сама собой). Путь назад. Через всю улицу в сто домов по одной стороне и в сто домов по другой. А там, у дома, за квартал, стояли посты из горячих соседок на перекрестках и остановках. Манили руками и словами, манили – подманивали – приездом папы из Артемовска, живущего в другом городе. Мать покупала тортик, сыр, мороженое, то есть все то, что совершенно определенно ребенок любил. Но измученному человеку торт в рот не лез, он падал на кровать и засыпал.

Через несколько недель или пару месяцев история повторялась. На юг, упорно на юг, в Африку… никто не смог ни помочь, ни понять, ни отговорить. Страха не было.

Непуганый безумец – Нансен, Амундсен! Одинокий путешественник. А если бы разрезали его на кусочки да пустили на пирожки? Ха. Пирожки с очками, придумать такое!…

Когда прошло время, и детство прошло, вместе с желанием дойти до Африки,…что осталось от непуганого борца за свободу детей? Наверное, остался протест против своего пола. Почему? Мальчишки были определенно лучше по крепости характеров и общечеловеческим качествам, чем девчонки. С ними можно было дружить, разговаривать о важном, о жизни; с девчонками же разговаривать было не о чем. Сплетни этому ребенку были не нужны, перенаряды во взрослые платья тоже, девчонки раздражали его своей манерностью, слезливостью, глупостью, снобизмом юных сопливых принцесс-красоток, пустыми, на его взгляд, играми. Претензиями не по делу, мелочной склочностью и ябедничаньем, а так же тем, что можно определить как женская стервозность. Даже бантики, банты и бантищи на головках девочек были явно лишними в мудрой жизни, чем-то таким зазря привнесенным.

Вот детский сад в старом доме – уникальный образец деревянного модерна рубежа веков, уральцы строили свои дома в стиле модерн из бревен, потому что дерева было навалом. Европе же приходилось обходиться камнем и кирпичами. В этом садике не было удобств, например унитазов, детям просто выставляли горшки, зато там был камин и огромный рояль, и красивые большие окна с рокайльными узорами из темного дерева по краю. И там был друг, настоящий друг, мальчик Сережа по фамилии Завей-борода.

Это то, что ребенок получил взамен Африки, взамен собаки, взамен одиночества – получил друга.