Читать книгу Под Золотыми воротами - Татьяна Луковская - Страница 12

В черной безлунной ночи вороножцы бесшумно крались вдоль донского берега. Лишь легкий шорох камыша выдавал присутствие большого отряда. Любим был возбужден и деловит, все угрызения совести, раздумья отступили сейчас куда-то далеко в тень, уступая место решимости. Надо просто четко и быстро сделать задуманное.

Плоты спустили так же тихо. Часть воев в полном вооружении Любим отправил переправляться вместе с доспехами и оружием, если на том берегу все же ждет засада, эти ратные должны были, первыми выскочив на берег, задержать врага, пока нагие вои будут хватать оружие и натягивать броню.

Военежич, дабы показать пример, первым разделся и погрузился в еще сильно студеную воду. Казалось, в тело воткнулись сотни невидимых игл. Майское солнце успело за день прогреть лишь тонкий верхний пласт. Любим быстро заработал руками, стараясь согреться. Взмах, еще взмах, еще… Постепенно, зарождаясь в груди, мягкое тепло стало разливаться по венам, дыхание выровнялось. Рядом, фыркая как большой пес, разрезал воду Могута. А в лесу опять надрывались соловушки, им не было дела до человеческой возни.

Правый берег оказался пуст. Растирая кожу и отряхиваясь, вои спешили натянуть сухую одежду. Перед отплытием каждому велено было запомнить, где и под чьим приглядом на плоту он разместил свои пожитки, поэтому облачались и вооружались хоть и наощупь, но довольно споро.

Щуча уверенно вел разведанным путем, а поспешать следовало. Изрезанная оврагами равнина была пустынна, лес здесь то ли вырубили, то ли его и не было. Небо стремительно светлело, на востоке уже проглядывала полоска будущего восхода. Если бы не стелящийся над степью туман, отряд оказался бы как на ладони.

Солнце показало огненный бок, когда владимирцы нырнули в присмотренный для засады лог, поросший коряжистыми вербами. По дну полз бойкий ручеек. Стараясь не замочить сапог, дружинники расселись по его берегам в томительном ожидании. Туман рассеялся, и юркий отрок Богша полез на дерево, наблюдать за пробуждающимся посадом.

Серые домишки теснились за плетеным из лозы тыном. Эта «оборонительная» стена не достигала и плеча взрослого мужчины. Другой защиты ремесленного люда не было. Обычно жители при первой угрозе бежали за спасительные стены городни44. Задумка владимирцев была проста: выждать, когда на торг стечется как можно больше народа, спешно, пригибаясь, пробраться к тыну, перемахнуть через него со стороны крепости, отсекая возможность бегства в град, и пробиться к торговой площади.

Где-то в вышине над оврагом в пепельно-сером небе быстро летели клочья облаков, подгоняемые настырным ветром. Было что-то напряженно-нервное в этом рваном суетливом движении. Любим ждал, последнее время ему больше приходилось ждать, чем действовать.

Весенний торг – самый важный, город за долгую зиму подъел все припасы, и селяне с донских и вороножских вервей в преддверии лета спешили содрать втридорога за сбереженное жито45. Долгими морозными днями, маясь от безделья, местные умельцы смастерили множество затейливых вещиц – отраду для девок и баб. Онузцы хотели насладится зыбким миром, понимая, что это может быть их последний торг перед надвигающейся суздальской бедой.

А охотники все ждали. Наконец, по-кошачьи проворно Богша слетел с дерева и подбежал к воеводе:

– Торг шумит. Можно.

Любим поднял руку. Вои, крестясь, полезли наверх. Разделившись надвое, владимирцы, почти стелясь по земле, устремились к посаду. Военежич вел десный отряд, сильно заворачивая к Дону и отрезая путь к лодкам. Могута перехватывал выход к городским воротам.

Но, несмотря на предосторожности, их заметили раньше, чем удалось достигнуть тына. В посаде началась бестолковая суета. Уже не скрываясь владимирцы кинулись перескакивать через жерди забора. Завязался бой. Бабы с детишками бежали, укрыться в избы, большая группа горожан попыталась прорваться к граду. Но перепуганные вратари46 затворили тяжелые створы ворот. Толпа оказалась в ловушке, прижатой к пряслу. Онузские вои старались прикрыть своих, отчаянно наскакивая на чужаков. Кровь пролилась. Любим этого не желал, но пробиться к желанным боярским детям не получалось.

– Не до смерти, обухом бейте! – срывая голос, кричал он своим.

Разорвав оборону и похватав три десятка девок, молодых баб и безусых отроков, тех, что были одеты понарядней, владимирцы начали отступать к броду. Онузские вои их преследовали, но выглядело это, как если бы свора собак пыталась задрать медведя-шатуна. На владимирцев кидались и обезумевшие женщины, старясь вырвать своих детей. Чужаки их отшвыривали и продолжали тащить заложников к реке. Визги и отчаянные крики стояли над Доном.

Среди тех, кто наскакивал на владимирцев, Любим приметил и Горяя. Тот, широко размахивая мечом, вдохновлял поредевшие ряды онузвких воев.

– В плечо! – скомандовал владимирский воевода, и между заложниками и онузцами выросла стена из щитов и ощетинившихся мечей.

– Ярополка выдайте, тогда ваших вернем, – крикнул Любим, скрестив взгляд с налитыми яростью глазами Горяя.

– А это видел, – показал ему кукиш онузский боярин.

Любим криво усмехнулся: «Хороша парочка – курица да петушок».

– Отходим! – гаркнул он.

Вороножцы ушли бродом, волоча живую добычу и оставляя за собой растревоженный город.

Первой на левом берегу Любим приметил Марьяшу. Стоя рядом со своим охранником Мирошкой, она широко распахнутыми глазами взирала на испуганных и рыдающих подружек, подгоняемых владимирскими воями.

– Марья, и Марья здесь! – заохали девицы, увидев ее.

Она кинулась к подругам, рыдая и обнимая их как сестер.

Пленников повели к загону. Марьяшка пошла с ними.

– Куда?! – выхватил ее из толпы Любим. – В шатер ступай.

– Ненавижу!!! Ненавижу! – с яростью бросила она ему в лицо. – Это все ты! Горе нам принес! Добреньким прикидываешься, а сам волк, и улыбка у тебя – оскал волчий! Нас освободят, всем вам горло перережут! Слышишь?!

Не обращая внимание на проклятья, Любим потащил Марьяшку к шатру.

– Пусти, я с подругами хочу! – вырывалась она, извиваясь всем телом и норовя пнуть его ногой.

– Уймись, – хмуро одернул беснующуюся Военежич.

Но Марьяшка продолжала брыкаться, правда уже молча. Любим легонько швырнул ее в шатер.

– Нас освободят, – упрямо твердила она.

– Женишок твой дурной? – усмехнулся Любим.

– Да хоть бы и он, – отвернулась Марья.

– Мне нужен лишь Ярополк.

– Нет, ты не волк, ты пес, – девушка резко развернулась, смело глядя на обидчика, – лижешь руки своему хозяину. Он приказал, и ты баб и детишек в полон кинулся брать, о христианском милосердии позабыл. А Ярополк чист, он сокол гордый, он вам, собакам, не чета.

– Здесь сиди, – рявкнул Любим и вышел вон.