Читать книгу Под Золотыми воротами - Татьяна Луковская - Страница 7

Глава I. Охотник
5

Оглавление

На следующий день к полудню с того берега приплыла быстрокрылая ладья. Под любопытные взгляды владимирцев на сушу выбрались десять хорошо вооруженных онузских дружинников во главе с нарочитым мужем на вид лет двадцати пяти. С вздернутым подбородком и сдвинутыми бровями, неспешный в горделивых движениях, разряженный в богато-тканную подбитую мехом мятлю34 новый переговорщик напоминал петуха.

– Сразу бы так, – не преминул высказаться Якун.

– С воеводой вашим говорить желаю, – высокомерно крикнул гость.

«Да что ж вы все здесь носы-то дерете, не били по ним что ли?» – важность онузсцев Любима забавляла.

– Желаешь, так говори, – выступил Военежич, скрестив руки на груди.

– Я Горяй, боярин онузский. Оспода35 вороножская и посадник наш Тимофей сын Нилов тебя в град кличут.

– Опасно прямо в пасть к ним лезть, – зашептал Якун на ухо Любиму, – пусть сами сюда плывут.

Любим посмотрел на манящий правый берег.

– За главного здесь, Якун, остаешься, ежели не вернусь, ждите схода воды, лодки по Вороножу соберите и на приступ идите. Могута, десяток свой бери, со мной поплывете.

Любим не боялся западни, у него сила – хорошо обученное, слаженное войско, это на том берегу за деревянным частоколом должны бояться. Все эти переговорщики, то малые и неприглядные, то не в меру зазнавшиеся – попытка показать легкое пренебрежение и превосходство, отпугнуть от града чужаков. Вот только Любим не из пугливых. Он смело вступил на шаткую палубу чужой ладьи.


Онуза вблизи впечатляла еще больше: добротная деревянная крепость, построенная со всеми оборонительными ухищрениями на гребне выступающего в сторону Дона мыса, в обрамлении рассыпанных у подножия ремесленных и рыбацких лачуг; на пристани рядом с долбленками просушивались на весеннем солнышке несколько стругов36 и еще одна боевая ладья. Деревянный настил от пристани вел к ступеням крутого подъема, карабкался вверх по насыпи и заканчивался небольшой калиточкой в одном из прясел крепостного сруба. Конечно, где-то с запада были и въездные ворота, возможно даже с надвратной церквушкой, но онузский «петух» повел гостей именно к калитке, и здесь стараясь ущемить чужаков – для вас, мол, и черного хода довольно.

Посадские сбегались со всех сторон, разглядывая владимирцев: мужи все без брони и оружия, много баб и детишек. Онузсцы знали, пока батюшка Дон расплескался по заливным лугам, врагам их не достать, поэтому город был встревожен, но еще по мирному не собран.

Горяй так же горделиво вышагивал впереди, указывая путь владимирцам, его десяток замыкал шествие, создавая иллюзию, что они уже ведут поверженных полонян.

Город пересекала широкая улица, один богатый двор, сменялся другим, сытые собаки брехали вслед чужакам.

– В достатке живут, – шепнул Могута, – сколько хорошей доски даром на заборы извели.

– Так на пути с восхода сидят37, чего ж не жировать, – отозвался кто-то из воев.

Площадь перед большой церковью бурлила народом, очевидно, с окрестных вервей сбежались и другие вороножцы узнать о намерениях незваных гостей. Любим следом за Горяем остановился у большой деревянной церкви, повернулся к распахнутым воротам и, скинув шапку, неспешно с достоинством перекрестился на надвратную икону Николая Чудотворца.

Справа от паперти взгляд невольно выхватил стайку разряженных девиц. Разрумяненные красавицы, перешептываясь и хихикая, бросали на пригожего чужого воеводу любопытные взгляды. Для этих глупеньких «свиристелек» он был просто статным зеленоглазым красавцем, невдомек им, дурехам, что сейчас решается судьба города, и вот он, Любим, не дрогнув, может отдать приказ убивать их отцов и братьев.

И лишь одна девица, бледная как полотно, напряженно вглядывалась в чужака, хмуря соболиные брови. В ее больших глазах-озерах застыл страх и какое-то непонятное пронзительное отчаяние. А дева была чудо хороша: приятная округлость лица, немного курносый носик, губы, цвет шиповника, зовущие сорвать поцелуй, богатая светло-русая коса, небрежно перекинутая через плечо, в золотистых прядях озорничали солнечные искорки. На миг, всего на мгновение, глаза встретились, Любим не удержался и, улыбнувшись, едва-заметно подмигнул насупленной ладушке. Но та побледнела еще больше и отступила за спины подруг. «Эх, такую бы на сеновал, да охаживать понежнее, чтоб разомлела». Мысль потекла куда-то не туда…

– Не отставай, – раздался над ухом злой окрик Горяя.

«Не время о девках думать, не время!» Любим, ускоряя шаг, продолжил путь к терему посадника. Ох, не хотелось молодому воеводе быть врагом для этих горделивых и одновременно простодушных людей, и без того живущих у степняков под боком. «Надо решить дело миром. Каков он, их посадник Тимофей?» Своего боярского брата Военежич повидал немало, многие из них имели руки, охочие до серебра. Ежели и посадник здешний таков, так даже и лучше. Князь Всеволод тайком выдал из казны на посулы, Любим был готов и на подкуп.


К онузскому посаднику очень лепилось слово «благонравный»: благонравное, наполненное видимым спокойствием, вытянутое с тонкими чертами лицо, благонравно расчесанные на пробор седые свинцового отлива волосы, благонравно сложенные на коленях сухие руки, и даже осанка с немного подавшимися вперед сутулыми плечами и та благонравна. Еще не древний, но уже старик, Тимофей Нилыч производил впечатление отца большого семейства, с заботой и тревогой взирающего на своих чад – рассевшихся вдоль рубленных стен гридницы бояр и нарочитых мужей. «Показное напустил али и вправду радетель?» – пронеслось в голове у Любима. Одет посадник был просто, даже аскетично, лишь начищенная до блеска хитро скрученная серебряная гривна сияла холодным светом, указывая на статус хозяина.

– Мы всегда рады гостям, – зазвучал его мягкий моложавый голос, – но и с врагами говорить умеем. С чем вы, суздальцы, к нам пожаловали?

– Выдайте, кого ищем, и уйдем с миром, – решил не темнить Любим.

– С чего ты, воевода, взял, что он у нас?! – вместо посадника рявкнул Горяй.

– Выдайте, и уйдем, – не обращая внимание на выпад «петушка», как можно тверже повторил Любим.

– Нет у нас его, али ты глухой на оба уха? – продолжал горячиться петушок.

«Ведет себя больно нахально, уж не сын ли посадника, а может зять?»

– «Его», говоришь, – громко повторил за Горяем Любим, – стало быть знаете кого?

– Никого нет, – раздосадовано поджал губы «петушок».

Посадник молчал, в выцветших светло-голубых глазах Любим прочел глубокую усталость. «Нет, этот посулы брать не станет».

– Послушайте, – немного повысил голос владимирский воевода, – наше войско вам видно, вон стоит как на ладони. Я не таюсь, мне нужен князь Ярополк Ростиславич.

– Мы под рукой князя нашего ходим, – посадник расправил сутулые плечи. – Поспрошай об том в Рязани, прикажет светлый князь наш, так пойдем искать тебе Ярополка, али еще кого.

– Князь ваш в нашем порубе сидит, и старший сын его там же, коли вы о судьбе их радеете, выдайте мне Ростиславича.

По гриднице пошел гул, очевидно еще не все вороножцы знали о печальной судьбе Глеба.

Посадник медленно встал, привлекая к себе внимание.

– Где искомый вами Ярополк мы не ведаем и помогать вам его искать не станем, пока об том из Рязани повеление не придет. То наше последнее слово. В Рязань шлите.

«Упрямый старикашка!» – про себя в сердцах выругался Любим.

– Тогда к осаде готовьтесь, – холодно проронил он.

– Больно испугали! – опять влез в разговор Горяй.

– Я не пугаю, а как есть все говорю. Стоит ли ради изгоя жен да детишек под стрелы наши подставлять? Коли выдадите, так никто вас не осудит.

– Шлите в Рязань, – упрямо повторил посадник.

– Да как вы не понимаете?! – вдруг заорал Любим, и голос его гулким эхом полетел вдоль гридницы. – Даже если вы отобьетесь, и мы здесь все поляжем, Всеволод Юрьевич с большим войском придет, гореть земле вашей, слышите, гореть!!! – он обвел разъяренным взором притихших вороножцев. – Этого добиваетесь?!

– Шлите в Рязань, – пламенный напор Любима разбился о каменную непреклонность посадника.

Переговоры провалились. Надеялся ли Любим так, с ходу, добиться желаемого? Скорее нет. Отправляясь в Онузу, он знал, что сразу пробить стену вряд ли удастся, но все равно, глотая свежий речной воздух и оглядываясь на удаляющийся темный сруб города, владимирский воевода ощущал досаду. Что теперь? Действительно идти на штурм?

34

Мятля – плащ.

35

Оспода – боярская верхушка города.

36

Струг – торговый корабль.

37

По границе Вороножских лесов проходил караванный торговый путь со странами Востока, об этом свидетельствуют записки арабских путешественников и археологические находки дирхемов (арабских монет) и костей верблюдов.

Под Золотыми воротами

Подняться наверх