Читать книгу Уходить будем небом - Татьяна Свичкарь - Страница 3

– Тебе не поздно будет возвращаться? Оставайся ночевать у меня, – сказала Лиза.

Шёл девятый час вечера. Они сидели на кухне. Том, возвращаясь домой, решил заглянуть к Лизе, как всегда, на минутку. И он, и его сестра Диана не могли долго не видеть тётку. Лиза, как всегда, когда приходил гость, тем более – родная душа, могла принимать его только одним образом. Гость – за столом, Лиза – у плиты. Всё готовится для него с нуля: импровизация, священнодействие, неповторимый экземпляр. И сейчас на плите на маленьком огне томились две кастрюльки. Том примерно знал, что там: рис и сладкий перец, кусочки ананаса и приправы.

Ночь для Тома значит иное, чем для всех. Он давно спутал время суток, и ночью живёт так же полноценно, как другие – в разгар дня. Просто ночью он – один, хозяин и страж заснувшему миру.

Лиза немного права – добираться ему далеко и трудно, таксист не поедет по бездорожью в тьму-таракань, на его ферму. Но у крыльца ждёт его велосипед, и ещё Том заведет к Андрею, потому что тот давно хотел поснимать своим «Никоном» природу на заре. Горы, омытые свежей водой рассвета. Просыпающихся лошадей, особенный, прозрачный цвет пробуждённого неба.

Они с Андреем сядут на своих железных коней и поедут к коням настоящим.

Лиза ставит перед ним глубокую тарелку с супом, который исходит паром. Суп острый, он согревает и обжигает, от него капли пота выступают на лбу и душа нараспашку.

– Ты скоро едешь? – спрашивает Том.

– В пятницу, – Лиза стоит у плиты, караулит турку с кофе. Кофе тоже будет необыкновенным – с миндалём и ликёром, – Я на сутки остановлюсь у Тамары, а на другой день к вечеру – на паром. Они все говорят: «Ты сошла с ума…»

Лиза непременно уезжает несколько раз в год. Ей чуть за восемьдесят, но худенькая, лёгкая, она не чувствует своего возраста. У неё летящая походка, и такой же – как она говорит – «летящий» склад ума. Ей хочется увидеть всё, что она в этой жизни может ещё успеть.

Обычно она уезжает в родной Питер, останавливается у школьной подруги Тамары. Они в разговорах взахлёб проводят ночи, не спят, конечно. Вспоминают прошлое, рассказывают – каждая о своём – нынешнем, и мечтают о будущем.

А утром Тамара провожает Лизу на железнодорожный вокзал, или в аэропорт, или, вот как сейчас, на огромный корабль-паром. Особенно возмущает Лизу тот факт, что некоторые туристические фирмы требуют, чтобы с человеком её возраста ехал кто-то сопровождающий.

– Ну и кого я потащу – Тамару? Она терпеть не может выбираться из дома. Едет на вокзал только ради меня…

К тому же, Тамара весила как три Лизы. Через десять минут ходьбы неторопливым шагом у неё начиналась отдышка.

– Взять Дианку? Она будет сходить с ума из-за своей писанины и заказчиков. Да ещё у неё мания меня беречь: «Лизочка, сядь, отдохни. Лизочка, а может не стоит подниматься так высоко в гору? Лизочка, жарко. Лизочка, холодно». Тьфу на неё, – добрым голосом сказала Лиза, поставила на стол две чашки с кофе и присела, наконец.

– Но тебя она хорошо прозвала, – неожиданно сказала Лиза, – Сколько лет живёшь, столько и думаю – тебе идёт.

Имя родилось неожиданно. Придумала его Диана. Настоящее имя Тома было – Анатолий. В тот день они были в гостях у тёти Лизы и дяди Володи. Лиза играла на пианино. Играла дл взрослых. Но маленький мальчик, который ещё только учился ходить, приковылял на своих толстых ножках и стоял, слушал, держась за дверь.

Все говорили, что они с Лизой похожи. У обоих глубоко посаженные, по-цыгански яркие, чёрные глаза. Они обжигают цепким взглядом.

А Дианка лёгкая, маленькая, вихрастая голова как одуванчик – показала на брата пальчиком и сказала:

– Смотрите, смотрите, он как та жаба – Том, которая – помните – любила музыку и всегда приходила ее слушать. В книге у Софьи Радзиевской.

С тех пор и пошло – Том.

Те, кто знал их семью, считали их обоих несуразными – и Лизу, и Тома. Лиза – по мнению общества – должна была продать дом и дяди Володины картины, купить маленькую комнату, жить тихо, незаметно. Тратить проценты со сберкнижки на лекарства и на подарки детям. Вместо этого Лиза отправлялась путешествовать. В прошлом году сподобилась взойти на ступени замка Дракулы в Румынии. Сейчас вон решила отправиться в морской круиз, посмотреть Скандинавию. С детства он бредит сказками Андресена.

Том представлял, как это будет. Узнав, сколько Лизе лет (если узнают), ей предложат возлечь на шезлонг где-нибудь в уютном уголке палубы, а в ресторане начнут предлагать диетическую еду. И будут разговаривать погромче – сочтут, что она плохо слышит – из уважения к старушке.

Лиза просмотрит меню, выберет коктейль, который ещё не пробовала, и самое труднопроизносимое блюдо. До сих пор Лиза говорит легко и быстро, любую скороговорку оттарабанит, не задумываясь. Официант же, наверняка, будет запинаться, повторяя заказ. Если на палубе затеют спортивную игру, Лиза будет свистом подбадривать понравившегося участника. А если кто-то решит стать её спутником в прогулках по кораблю, она загоняет его, живо интересуясь всем, что будет попадаться им по пути. На шезлонг она приляжет поздним вечером, опять-таки с коктейлем в руке, чтобы перед сном полюбоваться на звёзды.

– Я каждое утро думаю – вот ещё один день, – говорит Лиза, – У меня есть ещё один день. А вдруг он последний? Я хочу успеть всё, сразу всё.

По мнению окружающих, Тому нужно было бы устроиться на работу. Он сечёт в технике и компьютерах как бог, он мог бы зарабатывать ещё те деньги. Также ему давно пора бы жениться, иметь пару детей – мальчика и девочку. Конечно, машину. И каждый год ездить в отпуск в Турцию или Египет, а может даже в Таиланд или ГОА.

Учась в институте, Том тратил свою жизнь довольно беспутно. Играл в институтском театре, его даже занесло в школу фотомоделей.

– Нашли мачо, – фыркала Лиза, – Но врождённый аристократизм не отнимешь. Моя кровь…

Том был высокий, стройный, изящный. От мачо – нос сильной лепки и пухлые, чётко очерченные, очень выразительные губы. Девочки готовы были бы – и уже пробовали – вешаться на него и складываться штабелями, особенно в эпоху его работы моделью. Но его это вроде бы не интересовало.

Было время, что он рвался из города, уезжал к родителям в Москву. Вернулся года через два, Лиза его тогда не узнавала. Постаревший, хотя ему не было ещё тридцати. И пил, не за компанию, а просто, чтобы напиться. Это было единственное время, когда Лиза не держала дома вина, потому что знала – он выпьет всё, сколько есть. Потом его накрыла депрессия, он бродил бесцельно по городу, не работал, почти не ел. Почернел и всё молчал. Один раз пришёл совсем поздно, среди ночи, пьяный в зюзю и замерзший как ледышка. После этого тяжко заболел воспалением лёгких. Им с Дианкой врачи запретили выхаживать его дома, они как собаки дежурили в больнице, под дверью.

Выздоровев, Том снова уехал в Москву, хотя у Лизы было чувство, что она провожает его туда, откуда он уже не вернётся. Но через два года он приехал. С деньгами. По их провинциальным меркам – довольно большими деньгами. Но их оказалось мало. Он продал ещё квартиру – свою по-холостяцки запущенную «однушку». И купил хутор в недалёком отсюда селе, маленьком и живописном. Даже летом народу там было немного. В эти края туристы ехали к морю, а там моря не было.

Том купил лошадей. Первую свою полудюжину – крепких, не слишком красивых бурятских лошадок. Выносливых, но у Тома эта выносливость не служила им для выживания… Несчастные «братья меньшие», развлекающие праздных отдыхающих на берегу моря! Жарятся на солнышке попугаи, изнемогают на плечах хозяев обезьянки, покорно ждут следующих седоков кони со стёртыми спинами.

Том не гнался за деньгами, не отвозил бесчисленных, изнывающих от скуки туристов, к живописным водопадам или в винодельческие хозяйства. Он скорешился ещё с одним странным дядькой. Константин Юрьевич Ровинский, КЮР, был учёным, но учёным не удел. Зато он знал тысячи местных легенд, мог рассказать историю каждого здешнего камня, а экскурсии превращал для зрителей в сущий спектакль – размахивал руками, пел песни степняков, рассказывал байки, изображал прыжок из засады или рычанье тигра. Ходили уже не столько на экскурсию, сколько на этот спектакль.

Сытые, ухоженные лошадки Тома были спокойными, весёлыми и любопытными. Их не надо было жалеть. И то КЮР, то Том отправлялись с туристами в конные походы. Вернувшись, многие думали, что узнали во время этих коротких путешествий больше, чем пресными.

– Что тебе привезти из той же Норвегии? – спросила Лиза, – Что за цветочек аленький?

Она не ахала и не находила ненормальным, что у Тома не было другой семьи, кроме неё, Дианки и КЮРа. Ну и лошадей, конечно.

– Вина и хлеба, – сказал он.

Так у них водилось. Кто бы из них, куда ни уезжал – он привозил домашним вино и хлеб из краёв, где побывал. Не фотографиями, а вкусом – самой простой и самой вкусной еды – давая понять дух страны. Своего рода причастие к странствиям.

– Я тебя провожу, – сказал Том.

– Послезавтра, – уточнила Лиза.

Она путешествовала почти налегке, у неё была синяя в клетку сумка на колёсиках. Но провожать – это ведь не только поднести вещи. Это как можно дольше любить и заботиться о человеке – пока он не шагнёт в вагон.

– Дианка тоже прибежит попрощаться, – сказала Лиза, и снова попросила Тома, – Ну, не уходи… Я тебе постелю в Володиной комнате. Сделаю бутерброды с красной икрой. Посмотрим какой-нибудь фильм.

У Лизы давно уже не было телевизора, этой моральной «телесоски» многих стариков. Её не интересовала ни бодрая ложь новостей, ни слащавые фильмы, а шоу типа стирки грязного белья они с Томом дружно ненавидели. В этом они сходились

– За тысячу миллионов не согласилась бы там выступать, бр-р – говорила Лиза, передёргивая плечами.

– Лиза, тысячу миллионов – это миллиард, – нежно говорил Том.

– Правда? – удивлялась Лиза, – Вот Володя, он двухзначные и трёхзначные числа считал молниеносно, как будто у него в голове был этот…

– Калькулятор.

– Ну да…. А мне всегда нужна бумажка. И карандаш.

У Лизы не было дяди Володиных фотографий на стене. Только его картины. И больше всего она любила «Райский сад».

– Нас очень хорошо научились пугать адом, – говорил дядя Володя, – А насчёт рая у церковников заминка. Это для них что-то до того величественное, что осознать нельзя. И машут рукой – мол, вы этого всё равно не достойны. А куда же тогда нам идти? Куда скажут? Вперёд, просто из страха перед адской плетью? Ни шага – ни влево, ни вправо?

Он представлял рай не как идиллический садик – с мощёными дорожками и сонмов цветов. Его картина напоминала сон – смешение красок, чистое, ликующее. Как будто с глаз сняли пелену и ты, наконец, прозрел. Это было и ощущение своей ничтожности перед Вселенной, перед величием её красоты. И торжествующее спокойствие, потому что ты осознавал, что ты частицей этой красоты являешься.

С «Райского сада» не было сделано ни одной фотографии. Его видела только Лиза, и те, кто приходил к ней.

Дядя Володя словно говорил ей этой картиной:

– Там встретимся. Там мы все встретимся.

Но у Тома были свои планы. Они засидятся с Андреем глубоко в ночь. И будет чай, сладкий до того, что не останется места горечи. И будут тихо всхрапывать во сне лошади. И будет тонкий месяц в морозном небе. И будут воедино – прошлое, нынешнее и будущее.

– А что нас там всё пугают войной? – вдруг спросила Лиза, – Сумасшедшие мальчишки, рассевшиеся на тронах, мальчишки, которым нужно бряцать оружием…

– Что можем сделать мы? – вопросом на вопрос ответил Том.

Он стоял в прихожей, уже в своей коричневой куртке, пахнущей лошадьми. Лиза обняла его. Когда-то он был смятённым, и её это пугало. А теперь, когда его обнимаешь, появлялось ощущение спокойствия и силы. Она закрыла глаза.

– Послезавтра, – сказал он.

– Слушай, – сказала Лиза, отстранившись вдруг от него, – Тебе не кажется, что Дианка какая-то погасшая?…

Они редко говорили об этом. О прошлом старались не вспоминать, легче перешагнуть через него. Дианка стала другой не вчера. Долгие годы у нее было прозвище в семье – «Одуванчик». Солнечный, лёгкий человечек. Лиза ощущала её особенное родство с собой. Не заморачиваясь, Дианка легко окончила школу, так же легко поступила на журфак. И, едва успев окончить его, неожиданно вышла замуж.

Уехали с подружкой погулять по Новороссийску, познакомились там в парке с моряками. Диана в шутку притворилась, что берёт интервью у того, кто повыше.

Он был так красив, что Лиза сказала:

– Тут что-то не так. Тридцать пять лет, такая внешность, и одинок?

Он был «дитя любви». Мама – русская, папа – сириец.

Джераб уходил в рейс на несколько месяцев и возвращался на пару недель. Где-то там, в прошлом, маячили две жены, с которыми он развёлся.

….Ухаживал он совершенно по-киношному. Мог до утра простоять под балконом с букетом роз. Мог спеть серенаду. Мог нести на руках, не стесняясь прохожих, с безобразно счастливым лицом.

На свадьбе Лиза сказала:

– Посмотри, талия у Дианки, как у аристократки из 19-го века.

Это бросалось в глаза – облачко фаты, корсет, сделавший талию неправдоподобно тонкой, и пышная юбка на кринолинах.

Том запомнил, что приехали их с Дианкой родители, которых они видели раз в тыщу лет. Отец сразу напился, и ему стало плохо. Мама же всё время повторяла, глядя на молодых:

– Ну, слава Богу, жить вам в согласии целый век!

А потом Том уехал. И то происходило дальше, видела только Лиза. Джераб был безобразно, патологически ревнив. В первый, медовый месяц у него как раз был отпуск. Они с Дианкой ходили, держась за руки. Это потом друзья разглядели. Не держась за руки, муж держал Дианку за кисть, чтобы всё время была рядом.

Потом он ушёл в рейс и начал сходить с ума. Звонил в самое неожиданное время. Если она отвечала не сразу, закатывал истерики и скрежетал зубами. Он считал, что Дианка изменяет ему направо и налево. С коллегами в редакции, со всеми мужиками в подъезде, со всеми мужчинами, которых встречает, идя по улице.

Вернувшись, Джераб её избил. А потом рыдал, и просил прощения, валялся в ногах. И в конце тяжёлой сцены показался Дианке больным, замученным ребёнком. Он клялся, что никогда больше не поднимет на неё руку, она гладила его по голове, как маленького.

Дальше была пауза. Лиза ничего не знала. До неё доходили лишь обрывки вестей, эхо разорвавшихся вдали снарядов. Дианка бросила работу. Лежит в больнице с выкидышем, просит не навещать. Выписали, вроде бы жизнь течёт по-прежнему. Снова выкидыш. И вдруг – тишина. Нет Дианки. Не отвечает на звонки.

Лиза пошла к племяннице. Дверь была заперта. Лиза стучала так, что выглянула соседка. Сказала:

– В больнице она. В травме.

В палате Дианка была самой тяжёлой. Сломанные рёбра, всё тело в синяках, всё лицо в швах.

– Он больше не вернётся, – сказала Дианка, с трудом шевеля разбитыми губами, – Это плата за то, что я никому не расскажу, что случилось. Даже тебе. Прости…

Больше она не вышла на работу. Швы на лице сделали косметические, не слишком заметные. Тонкие полоски – сначала красные, потом белые. Диана сидела дома, работала по интернету – с далёкими заказчиками. С теми, кто её не увидит и не услышит. Писала для них статьи. Они перечисляли деньги. Она снимала их с карточки. Терминал в «Магните», и продуктовые полки там же. Больше никуда не ходила.

– Только не запей, – сказала ей Лиза.

Джераб уехал на родину, в Сирию, к отцу. Что делать в этой стране, где все женщины – шлюхи? Потом был слух, что он погиб – разбился на мотоцикле. Когда Том вернулся, обе женщины – и Дианка, и Лиза, постарались уверить его, что это не слух, а истина. Погиб. С того света не вернёшь, не отомстишь. Потому что они знали Тома. Он поехал бы свести счёты в любой уголок земли. И за то, какой стала Дианка – убийство он счёл бы малостью.

А она делалась всё более нелюдимой, Лиза боялась, что она всё-таки начала пить. В последний раз, когда она её видела – Дианка зашла в гости и посидела четверть часа. Ликёр, который Лиза поставила на стол к кофе, Дианка налила себе в стакан и выпила, не отрываясь. Шрамы на её лице уже стали белыми.