Читать книгу Уходить будем небом - Татьяна Свичкарь - Страница 5

За чаем они засиделись допоздна, хотя и сели за него тоже поздно. Внешне они были – два антипода. Разве что оба высокие, худощавые. Но Том смуглый, черноглазый. Андрей же не просто светлый, а будто выросший в северном городе, вроде Петербурга. Казалось, его белая кожа не видела солнца никогда. Волосы у него были золотисто русые, черты лица мелкие, кожа в рябинках, после перенесённой в детстве тяжёлой ветрянки.

Том говорил мало. Всё решала интонация, кивок, движение реки. Андрей мог заставить разговориться любого. Он был не просто фотографом – художником с камерой в руках. Мастером снимков. Большим мастером. Том не раз слышал, как он разговаривал со своими моделями, даже если это был кусочек мха, лежащий на ладони.

Они познакомились в первом классе, когда Андрея посадили на третью парту в среднем ряду, а Тома – простите, Толю Волкова – на четвертую. Андрей писал без ошибок, разборчивым крупным почерком – почти каллиграфия, и друг без стеснения – как и ещё полкласса – переписывал у него русский. Для Тома не было трудных задач в математике и физике, и он ухитрялся подкинуть другу решение, написанное бисерным почерком на крошечной шпаргалке. А ещё он страховал Андрея в спортзале, где способности у приятеля были ниже средних.

Правда, Андрей по этому поводу не переживал. Он мог поиграть в клоуна – изобразить, что мяч ударил ему в живот так сильно, что вот он катается по полу и охает. Получалось действительно по-клоунски и все смеялись. Зато когда им давали что-то нелёгкое, требующее выносливости или силы, или ловкости. – Том незаметно пристраивался рядом.

Так один раз физрук в наказание за учиненный галдёж, мстительно приказал им пробегать пол-урока большими кругами по школьному двору, и девчонки одна за другой стали сходить с дистанции, держась за бока, а потом и мальчишки – и Андрей бы, конечно, тоже. Но Том легкой трусцой бежал рядом с ним, и всё расспрашивал, Тогда уже Андрею купили маленький зеркальный фотоаппарат, и он понял, что нет для него интереснее вещи в мире, чем видеть мир иным, чем все, и открывать другим своё видение. И Том спрашивал – о преимуществах «зеркалки», об эффектах, о замыслах. Андрей рассказывал, делился сокровенным – это он мог только наедине с Томом, и только свисток физрука подсказал им, что пытка кончилась, и они одни выдержали ее до конца.

Андрей отблагодарил его много лет спустя, с королевской щедростью, сам о том не зная. Том вспомнил подвал, где ему пришлось отсидеть два с лишним года. Ночами, уронив голову на руки, он спасался тем, что вспоминал слова Андрея. Друг научил его «видеть» тоже. Тот же кусочек мха пытливым глазам представал густым колдовским лесом с диковинными деревьями. И неземным светом загоралась вдруг капля воды на краю стакана – напоминая о том, что прекрасный мир существует, и он огромен по сравнению с этим вонючим подвалом.

Сейчас каждый из них жил своей жизнью. У Андрея была семья, сын. Жена, самовлюблённая, изящная, с суховатой головкой змейки, оставляла ему всё же кусочек творческой свободы, без которой Андрей бы не выжил. И его можно было встретить в самом неурочном месте в самый неурочный час. То он ночью лез в гору, чтобы снять город сверху, «схватить» особый эффект зажжённых фонарей. То часами караулил туман на болоте. То снимал облака так, что получалась поэма.

Но поскольку нужно было не только творить, но и жить – покупать Марине новые туфли и оплачивать ей занятия в фитнес-клубе, а сыну – завтраки в школе и новый футбольный мяч, Андрей снимал и свадьбы, и юбилеи, делал на заказ портфолио. На него жаловались – замучает пробами, хотя ему за них дополнительно не заплатят. Но получившимися фотографиями заказчики его упивались, хранили их для потомков.

К Тому он выбирался чаще всего тогда, когда кто-то из клиентов хотел сделать снимки на коне. Том выводили обычно белого кроткого Лимона, который отлично знал, что терпение на съёмках хорошо оплачивается – его то и дело будут задабривать всякими подачками – хлебом, яблоками, морковкой и сахаром. И позволить людям себя обнимать и гладить – совсем не то, что тащить такого туристушку на своей спине целый день по лесным тропам. Причём вечером никакого сахара не будет, а просто отправят попастись.

Но иногда Андрей выбирался у другу и так, просто посидеть в мужской компании. И было холодное пиво – сколько хочешь, и копчёная рыба, и душистый чай с чабрецом, и хлеб, который конюх Нюша (и жнец, и швец, и на дуде игрец) пекла в той русской печке, которая имелась на ферме. Экзотика для гостей, место, где можно отлежаться после зимних походов, если промёрз до костей. А какой хлеб вынимали из этой печки! А какие там выходили борщи и каши!

Пиво уже было выпито, близился рассвет, и они перешли к чаю.

– Я тебе завидую, – сказал Андрей.

– Да? – Том помешивал сахар в чашке. Печка грела лучше всякой батареи, в комнате было тепло. Он сидел в чёрной футболке. Короткие рукава, мускулистые смуглые руки – Мне можно позавидовать?

– Эх, если бы ухват сюда поставить, – Андрей уже отвлекся, рассматривал печку, – Знаешь, вообще отпадная бы композиция получилась! Вот этот круглый хлеб на тарелке, сухие цветы в глиняной бутылке…

Он дарил Тому свои работы не раз. В этой комнате, между окон тоже висела одна. Андрей снял момент, когда на берегу выступали казаки. Живой театр под открытым небом. Казак обнимает казачку, оба на конях. Фотография в коричневых тонах, кажется, что она сделана много лет назад.

– Это называется «Догони и поцелуй», – говорит Андрей.

Дарёному коню… Когда сюда, в кают-компанию, как они прозвали это место, заходит очередная группа ребят, приехавших покататься на лошадях (а чаем потом напоить – святое дело) девчонки посматривают на фотографию:

– Ой, а это вы?

(Казак снят со спины).

– А где ваша казачка? Это артистка, да?

Кают-компания, она же комната, где живёт Том, выглядит приветливой, но удивительно холостяцкой. В центре стоит большой, покрытый клеенкой стол, и дюжина стульев вокруг него. Большой электрический самовар, и под салфеткой всегда – сахар, варенье, мёд, домашний хлеб, какие-нибудь пироги, которые Нюша печёт как нанятая – каждый день новые.

Справа – печка, кухонный столик, рукомойник. Слева – узкая железная койка, застеленная грубым ворсистым одеялом. Это и было здесь, когда Том покупал хутор. А купить для себя что-нибудь покрасивее и поуютнее ему даже не пришло в голову.

Над кроватью висело охотничье ружьё.

– Ой, а вы охотитесь да? А на кого? А вам не жалко убивать животных?

Если с группой был КЮР – он тут же переводил разговор, рассказывая, какие в здешних краях водятся звери, и кого он лично видел.

– Ночевал я, значит, на кордоне. Лесник меня хотел в избушку позвать – да зачем мне, своя палатка с собой. Сижу, читаю. И так, понимаешь, увлёкся, что голову поднял, только когда волк рядом запел…

– Пф-ф…я волки разве поют?

– Да ещё как! Просто стиль у них своеобразный. А тут голосочек такой тоненький… Я, значит, выглядываю… А я за те годы, что тут живу, тоже ходить научился бесшумно, как хищник.

И вот шагах в двадцати от палатки, вспрыгнув на камень, поёт свою песню этакий волк-тинейджер…

Девчонки дружно смеются, и КЮР с ними:

– Ну а что ты хочешь, подросток…. Невидный такой, худющий… Собаки на улице больше испугаешься, если собака большая. А тут название одно – волк. Время было, понимаешь, весна… А потом мне в заповеднике рассказали, как считали число зверей – ну, сколько у нас их водится, по следам. И выходит, что волк у нас тут один… Может, он и надеялся, что песню его какая волчица услышит….

Растроганные судьбой волки-одиночки, девчонки спрашивали – а может, заповедник организует, и ему подругу привезут? А может её можно купить, а сколько она стоит?

И потом вспоминали про Тома:

– У вас ружье тоже от волков, да? Но вы же в этого, бедного, стрелять не будете?

Том качал головой. В конце концов, ребята чувствовали его неразговорчивость, отлипали от него. Прилипали к КЮРу, который и рад был стараться. Рассказывал об аномальных зонах в здешних краях, где останавливаются часы, перестает работать электроника, не получается ни одна фотография…

– А мы туда пойдём? А мы проверим? А, правда, что тут в горах спрятана машина времени?

Том незаметно сплавлял группу на руки КЮРу и уходил вместе с Нюшей седлать ребятам коней.

Не мог же он объяснить ему, что ружьё ему нужно вовсе не от четвероногих хищников.

В программе была ещё экскурсия по конюшне, и кто-нибудь обязательно приставал к Дарьялу.

– А на этом коне мы поедем? А можно его угостить?

Этого вороного жеребца Том не осилил бы купить. Но Дарьял был спортивным конём, и для скачек сделался уже староват. Да и после сложного перелома не было надежды, что он продолжит карьеру.

Дарьялу никогда не приходилось катать туристов, и Том не собирался его к этому приучать. Поэтому на гостей, разгуливавших по конюшне, Дарьял поглядывал со снисходительным любопытством. Ну, мол, чем вы меня угостите?

У Тома и у Нюши – в зависимости от того, кто показывал конюшню – были с собой яблоки или пакет с очищенной морковкой. Они показывали, как надо давать лакомство – на открытой ладони.

– А он не укусит? Какой он огромный – как стена! Как вы на него забираетесь? Это же лестницу приставлять надо!

Но если в поход группу сопровождал Том на Дарьяле – не успевали уловить момент, когда он оказывался на спине коня. Один легкий прыжок – и вот уже всадник берёт поводья:

– За мной, по одному…

Впрочем, Том сопровождал, в основном, «продвинутые» группы, где ребята уже хорошо держались в седле, и им хотелось и рысью, и галопом… КЮРу это было бы тяжело.

– Значит, послезавтра он их поведёт? – уточнил Андрей, – В Чёрную рощу? Как я туда тоже хочу!…

Чёрная роща находилась на вершине горы, в месте весьма труднодоступном. Неподалёку было лесничество, так у лесника и света не имелось, а воду ему привозили. С десяток лет назад, тут, в заповедном лесу случился пожар. Вершина горы тогда рдела как рубин в перстне. Видно было за многие километры. С тех пор ущерб, нанесённый лесу, старались восстановить, сажали и сажали деревья. Но покореженные, чёрные после огня стволы никуда не делись, и представляли сюрреалистического зрелище.

– Там внизу ещё бомбоубежище заброшенное, – вспомнил Андрей, – Я маленьким был, все хотел залезть туда, посмотреть.

– Дурь всё это, – сказал Том, – Помнишь анекдот из нашего детства? Какое убежище? Нужно, когда объявят тревогу, завернуться в белую простыню и медленно ползти по направлению к кладбищу. Медленно, чтобы не создавать паники…

– Я и песенку помню… На мотив как из мультика про крокодила Гену.

Со слухом у Андрея было довольно таки неважно, но он не стеснялся, и пел так весело, что всё остальное прощалось:

Может, мы обидели кого-то зря,

Сбросили сто лишних мегатонн,

Всё, что от Америки останется —

Мы погрузим в голубой вагон.

– Сколько лет прошло, а люди не перестали сходить с ума, – Том отхлебнул чай, поморщился, добавил сахара, – У них же теперь, у элиты этой сраной – бункеры, как пятизвездочные гостиницы, Может, они как раз хотят очистить от нас, черни, землю…

Ядерный грибок висит, качается

Под ногами плавится песок,

Жаль, что радиация кончается

Я бы побалдел ещё часок

Андрей допел и тут же отвлёкся:

– Ты знаешь, я вчера так снял подснежник. Вот ты сказал про чернь, и про землю… А он у ручья вырос, первый. Там земли-то видно – чёрной, ну меньше блюдца, а снег стал такой рыхлый прозрачный, и сквозь него – солнце….Лучи солнца – косые, длинные… Через этот хрустальный снег.

– Ложись тут, в комнате, а я в баньку пойду, на диван… Тебе спать-то осталось сколько – часа два?

– Ёпрст – спохватился Андрей, – Я же обещался завтра… сегодня отослать фото свадебные, а мне ещё над ними посидеть надо, на компьютере довести до ума… Вечером опять съёмка…

В быту был он нетребователен абсолютно, и это их с Томом роднило.

– Тепло-то у тебя… Как хорошо! – Андрей расстегнул рубашку и с готовностью перешёл на кровать, вытянулся с наслаждением, – Фу-ух… класс…

Том всё-таки накинул на него одеяло. Печка не должна так быстро выстыть, но всё же…

– А ты там не замёрзнешь, в баньке-то?

– Да ты что, я в сауне электричество включу, будет просто Африка.

**

Несколько часов спустя, Андрей, не выспавшийся, конечно, но снова напившийся крепкого горячего чаю, шёл в город. Он шёл по горе, и это была лучшая часть пути. На вершине горы тянулась линия электропередач, и была расчищена дорога, чтобы электрики могли добраться до ЛЭП, в случае чего. Здесь редко кто бывал – зимой тем более. С двух сторон поднимался лес, и казалось, что не по горе ты идёшь вовсе, а по обычной дороге.

Но сколько тут было чудес для того, кто привык видеть чудеса, у кого был намётанный глаз! Андрей не переставал дивиться этому чудесному и благодарить Бога за то, что он всё это открывается ему.

Здесь небо было близко, летом – особенно. Так и казалось, что до кучевых облаков, напоминавших замки, можно дотянуться, если высоко подпрыгнуть с поднятой рукой. А иногда низкая облачность накрывала саму вершину горы, появлялось дивное ощущение: идёшь вроде бы в обычном тумане, а на самом деле – в облаках. По облакам.

Летом здесь росла непуганая земляника: непременно свернёшь кулёчек из лопуха и за дорогу наберёшь полный. Память услужливо подсовывала Андрею то, что уже не видели нынешние молодые – кульки из грубой серой бумаги. Купишь сахар, его продавали такими неровными кусочками, глыбками – полный кулёк – счастье… Идёшь, нежишь за щекой, сахар подтаивает…

И даже сейчас в самом конце зимы, или начале весны – Андрей находил красоту в здешнем пейзаже. Вот эти заросли сухих высоких трав – с грубыми стеблями. Так и представляется табор – цыганское, бесприютное кочевье, где дома, кроме кибитки нет, и не будет. И эта песня, под перебор гитарных струн:

– Утро туманное, утро седое,

Нивы печальные, снегом покрытые…

Андрей будто споткнулся и посмотрел вправо. Он увидел, но сперва не осознал, а потом…

Там в траве, шагах в десяти от дороги, сидел человек… Девушка. Сидела так, как будто хотела спрятаться за этими грубыми стеблями трав. И в то же время девушка полностью погрузилась в свои мысли, сжалась, обхватив руками колени, не замечая ничего кругом. Видно, давно она уже была тут. А больше всего Андрея поразила её одежда.

На девушке была расписная вязаная шапочка, по форме напоминавшая шлем, и расписные, в тон шапочке, тёплые гетры. А обуви не было. И серое какое-то платьице или длинная кофточка. И больше ничего не было. Щеки у девушки покраснели, но как она должно быть замёрзла! Наверное, не руки уже, а лёд.

Что же такое могло случиться? Он решительно свернул к ней:

– Э-эй!

Она точно проснулась, и отпрянула. Глаза широко распахнутые, полные ужаса.

– Не-не-не, – Андрей поднял руки, ладонями вверх, – Я тебя не трону. Я просто мимо иду. А ты чего такая раздетая?

Она стала пятиться от него, если можно пятиться сидя. Андрей присел на корточки, чтобы быть с ней одного роста. Пошарил в сумке:

– Смотри, у меня вот тёплый хлебушек. Ты хоть поешь… Надо есть, чтобы согреться..Эх, ведь вот… идти мне надо… Ну вот, возьми хлеб… Молодец! Может, тебя проводить куда? Или кому позвонить?

Она так отчаянно замотала головой, и видно снова готова была шарахнуться от него, что он поднялся:

– Всё, всё, ухожу я…. Если что… тут близко до города. Вот там, впереди, будет тропка вниз, с горы знаешь? Спустишься, и там остановка, автобусная…

Она всё так же мотала головой – нет-нет…

Андрей вернулся на дорогу и отошёл так, чтобы она не могла его видеть. Достал телефон.

Том ответил не сразу. Но он брал с собой телефон и в конюшню, так что не ответить не мог.

– Да?

– Слушай, тут, кажется, беда у девушки случилась. Сидит вот прямо чуть не нагишом в снегу… Странная такая… Я и остаться с ней не могу – Маринке обещал, что к десяти буду… Ты не подъедешь, не посмотришь? Мне кажется, ей помочь надо. Что-то случилось.

– Где сидит? – Том, как всегда, был немногословен.

– Так… Андрей обернулся, – Пятая опора… ЛЭП… если с твоей стороны считать. Направо смотри.. в траве… Шапочка у неё такая пестренькая, не сразу различишь…