Читать книгу Уходить будем небом - Татьяна Свичкарь - Страница 6

Летом, если ехать по дороге, стук копыт звучат сухо, как выстрелы. Но зимой по снегу… хотя… их тоже можно услышать и скрыться. Тому не раз приходилось искать заблудившихся. Безбашенный народ, дорвавшись до здешней природы с её красотами, вёл себя хуже детей малых. Здесь следы на снегу – ой, кажется олень, мы щаз догоним и сфотографируем. А тут птица села на ветку, а то кто – орёл или дятел? Ой, а что тут топает – надо спрятаться, вдруг – волк?! Или – полный звиздец – кабан!

Причём все точно «знали», в какой стороне море, а в какой – река Ахо. И с той же точностью можно было предсказать, что они заблудятся непременно. Дальше все зависело от того, где они потерялись, и сумеют ли дозвониться. И, конечно, кто из способных оказать помощь окажется ближе. Иной раз бедолаг выводили ребята-спасатели, у них база была на берегу. В другой раз – кто-нибудь из лесников. Но нередки были и случаи, когда Том седлал коня, и ехал спасать заблудшие души. И, надо сказать, относился он к этим дурням без малейшей нежности.

И где тут очередная придурошная?

Подъезжая, Том приподнялся в стременах, огляделся. Где тут прятаться-то? Он увидел девушку быстро, но все-таки не сразу. Пёстрая шапочка, да… Она сливалась с сухой травой, как птица перепёлка.

Андрей предупредил, что она, кажется, запугана до жути. Но Тому некогда было возиться с чужими страхами. В конце концов, он не убивать её собирается, а просто проверить, что к чему, и не стряслось ли беды.

Он поднял руку, в знак того, что увидел её.

Девушка смотрела на него внимательно и тревожно, но видимо ожидала, что он проедет мимо.

Не дождётесь. Нечего разгуливать… рассиживаться на лесной дорожке… почти голышом… среди зимы. Он даже вспомнил, как выглядит корпус психиатрии в городской больнице. На случай, если придётся туда отправиться.

Том спрыгнул с коня, и в два шага оказался около девицы. Он сразу заметил и обнаженные руки, и тонкую, серую, расстегнутую на груди рубашку. Ну, точно, Андрей не ошибся – придурок на все сто процентов…

– Давно сидим? Кого ждём?

Он сразу стал растирать ей плечи, руки. Он знал – в такие минуты не до вежливых сантиментов. На руках, кстати, следов уколов не было. Если наркоманка, так нюхачка. Да и вообще не похоже. Глаза ясные такие… обжигают… Он сбросил куртку – лёгкую, но тёплую, нагретую ещё и его телом, быстро надел, укутал в неё девчонку. Она сжималась в комочек под его руками.

– Не надо… не трогайте меня… – почти шёпотом.

– Всё! Всё, слышишь! Насиделась. Встаём быстро, поехали…

– К-куда? – голос у нее был очень хриплый, вопрос задать получился со второго раза.

– Туда, где я живу. Нагреешься, оденем тебя во что-нибудь, и – на все четыре стороны.

В конце концов, пусть психиатры или наркосбытчики сами за ней гоняются. Что-то уж очень её запугали.

Она стояла, и теперь смотрела на него с той же настороженностью. Чуть приоткрыв рот как маленький ребёнок. Но ребёнок, который готов подчиняться. На грудь упали светлые косы. Волосы были чистые. Тоже непохоже на наркоманку – те не помнят, когда мылись, им это на фиг не надо.

Он перехватил Дарьяла за повод, подвёл.

– На коне ездила когда-нибудь? Забраться сможешь? Да не эту ногу в стремя, вон ту… Ты задом наперёд сидеть собралась?

Девушка была маленького роста. Она попыталась закинуть ногу. Дарьял возвышался перед ней как неприступная скала. Даже хуже. Огромный зверь. Непонятный. Дышит вон как шумно. Сейчас укусит или лягнёт…

Том будто прочёл её мысли:

– Да не тронет он тебя! Нашла хищника! За седло теперь хватайся, подтягивайся.

Девчонка прижалась к лошадиному боку, вскинула руки. Какое там – подтянуться!

– Всё. Понятно. Сделаем так.

Голос у Тома был – не ослушаешься. Он заметил, что с испуганными, растерянными, плохо соображающими людьми нужно говорить только так – приказывать. И к чёрту вежливость.

Том обошёл коня, как всегда, прыжком взлетел ему на спину, перегнулся, протянул руки:

– Хватайся!

Маленькие её ладони тоже, конечно, были как две ледышки. Она ещё путалась, пыталась помогать Тому, зацепиться ногой за стремя, подтянуться… Но только мешала, конечно.

Она почти беззвучно ахнула – один его рывок, и она уже сидела перед ним в седле.

– Так. Шагом мы не пойдём. Тебя сейчас отогревать надо. Мы поскачем. Я тебя держу. Ничего не бойся. Держу, слышишь?…

До дома было всего ничего, и Том пустил Дарьяла галопом. Девушка не взвизгнула, как он ожидал, не вцепилась в него, или – ещё хуже – в Дарьяла. Окаменела.

Одной рукой он крепко держал девчонку поперёк груди. Всё-таки перемёрзла она сильно, соскользнуть могла запросто. Руки-ноги, наверное, ещё не больно-то слушались.

Нюши сегодня не будет – отпросилась. Том не знал, хорошо это или нет. С одной стороны – пусть бы возилась с девчонкой. Она бы ей и одежду лучше подобрала, и может, разговорила… С другой стороны – мало ли что кроется за этой историей. Том был осторожным, очень осторожным.

Когда они приехали на хутор, девочка начала оглядываться по сторонам.

– А там что? – она указала на темный лес, поднимавшийся за хутором.

– Деревня. Ты оттуда сбежала или туда идёшь? Погоди, не рыпайся…

Том сперва спрыгнул сам, потом сгрёб свою находку в охапку, и понёс в баню. Нечего в одних носках по снегу шляться. У него было чувство, что он несёт маленькую девочку. Не только потому, что она была лёгкая… Он сам не мог понять почему.

Он ногой открыл дверь. На ходу зажёг свет. Опустил девчонку на пол.

– Так, я включаю сауну, заходи, раздевайся и грейся. Терпи до самой невозможности, потому что иначе с пневмонией вон сляжешь. Да запирается зверь изнутри, не бойся. Я пока подберу, чего тебе одеть. Вернусь – поговорим.

– В-в-возьмите, – девчонка протягивала ему его куртку.

Он усмехнулся, взял и отправился по своим делам. Он не спешил, Увёл в конюшню Дарьяла, покормил всю лошадиную братию.

Потом с большим сомнением подошёл к своему шкафу. Судя по всему, его гардероб будет велик девушке размеров этак на десять, если не больше. Его осенило, и он решил заглянуть в ту комнату, которая у них именовалась «спортзалом». Нюша часто сушила там на верёвке свою рабочую одежду.

Спортзал был большой, темноватый, обшитый деревом. Чем они только здесь ни занимались! И качались на тренажёрах, и чинили сбрую лошадям. И гости, когда их приезжало много – размещались тут – на матах. Тому повезло. В дальнем углу на верёвке как по заказу сушился Нюшин тренировочный костюм, и курточка, про которую он давно говорил, то по ней плачет помойка, а Нюша отвечала: «Навоз таскать – самое то». Всё это было развешано ещё вчера, и, соответственно уже высохло.

Он сгрёб вещи и вернулся в баньку. Постучал, но никто не откликнулся, и он вошёл. Предбанник напоминал комнату. Здесь стоял диван, был и стол. Тут гости пили чай. Следующая комната – душевая, а дальше уже сауна. Том прошёл в душевую, постучал:

– Эй, ты там живая?

– Ага, – тихий, испуганный голос.

– Верю на слово. Я вот тут на стуле кладу, чего тебе надеть. Как будешь готова – выходи. Чай станем пить.

Он вернулся в предбанник, поставил чайник. Достал из шкафа печенье, чашки, забытый кем-то апельсиновый джем в банке. Вся история эта ему определённо не нравилась. Эта девица сбежала из дома? Или она и вовсе сумасшедшая, весеннее обострение, из больницы рванула? Странно, что Андрея девушка испугалась. А его, Тома, вроде бы не очень. Впрочем, он ей и испугаться-то не дал времени. Вон, сгрёб в охапку и притащил. Но что она теперь может наплести про него своим друзьям?…

Пахнуло теплом из открывшейся двери, по полу прошлёпали босые ноги. Том обернулся. Девчонка стояла на пороге. Рыжеватые волнистые волосы до пояса, на лбу колечками чёлка. Капли пота на лице. Глаза опухшие, как будто плакала. И губы тоже пухлые, детские.

– Садись, – сказал он, – Бери чашку. Чай прямо кипяток. То, то надо. Ты есть хочешь?

Она нерешительно прошлёпала через комнату, села. Робкая, как собачонка, которой в любую минуту могут указать на дверь. Стойте-ка, а она, кажется, прислушивается к чему-то и испуганно поглядывает в сторону двери и окна.

– Ты от кого прячешься? – прямо спросил он.

Она тут же поднялась:

– Я пойду. Спасибо. Вы сказали, что я смогу уйти куда захочу.

– Да не бойся ты, ёлки-палки. Никого я не собираюсь звать, чтобы тебя забрали. Но я-то должен знать, от кого ты убегаешь, и куда тебе надо добраться. Может, я помогу.

– Вы помогли. Спасибо. Я так нагрелась! А было так холодно!

Он покивал:

– Так куда ты все-таки идёшь?

– Мне… мне наверное надо в милицию… Но я туда тоже боюсь идти.

– Эх ты… Где ты теперь милицию возьмёшь? Полиция уже давно…

Девчонка смотрела на него во все глаза, как будто он сказал, что единственное место, куда ей можно идти, теперь недоступно.

– А она тем же самым занимается, что и милиция?

– Ну да. Говорят, вроде бы профессиональнее немножко. Но я не знаю. Не проверял. Тебя как зовут-то?…

Она помелила, прежде чем сказать, как будто её имя было тайной, дорого стоило. Потом сказала, но неразборчиво. Он переспросил:

– Соня?

– Саня. От Александры. А вы… вы давно тут живёте?

– Так. Сейчас соображу. Четвёртый год… а что?

– И что вы здесь делаете?

– Да ничего особенного. Лошадок вот держу. Туристов катаю. Рассказываю им про наши леса-горы. А ты чем занимаешься?

Лицо девочки стало жёстче. Он не мог определить, сколько ей лет. Четырнадцать? Шестнадцать? Связываться с несовершеннолетними было опасно. В это время у них всплеск дури в голове. И люди о тебе Бог знает что подумают, если ты ввяжешься в историю с такой малолеткой. Он помнил, как пришлось долго извиняться перед матерью, когда он вынес из храма девочку, потерявшую сознание от духоты. Поди докажи, что ты не извращенец, не педофил, а просто на свежем воздухе в себя приходят быстрее.

– Сколько тебе лет? – уточнил он.

– Шестнадцать.

Значит, он угадал. Наверное, башню снесло. Может, кто уговорил наркотики попробовать. Или с близкими из-за парня поругалась.

– И что ты, Саня – из дома сбежала?

– Нет. Я была в плену.

Он вздрогнул. Заметила ли она, как изменился его взгляд?

– Рассказывай.

– А может не стоит? Это опасно… для вас опасно. Я сейчас уйду, а вы никому не расскажете, что вы меня видели…

И она уже сделала движение, готовясь встать. Он удержал её за руку.

– Погоди. Я не боюсь. Я тоже был в плену, я тебе потом расскажу.

Если бы он мог не рассказать всё это, а забыть! Эти два года, проведённые в подвале, откуда его выпускали только делать кирпичи. Или драться…

– Так что с тобой случилось? Чего молчишь? Боишься рассказать?

Она помедлила:

– Вы не знали такого… Александра Петрушина? Не помните? Журналист… Его не стало… несколько лет назад, – девочка сглотнула.

– Подожди, кажется, помню… Он был спецкором в «Обозрении»? Он всё о бандитах писал… Такие статьи были, у меня тётка всё удивлялась – как его до сих пор не убили?…Но он, кажется, сам умер? Трагедия у него в семье была какая-то. Жена ушла. Дочка…

– Я его дочка, – сказала девушка, – Я Саня, как и он. И меня держали в плену. А теперь папы нет, и мамы. И Гоген сделает всё, чтобы вернуть меня обратно. Я его талисман.

…А его не называли талисманом. Он был «пробником». Или приживётся, или сдохнет. Последнее было гораздо вероятнее.

– Меня украли у папы на глазах. Мне тогда шёл восьмой год, – сказала Санька, трудно сглотнув.

И замолчала, как будто сказанного было достаточно.