Читать книгу Уходить будем небом - Татьяна Свичкарь - Страница 8

О том, что, когда и от кого Саньке передался дар, они стали задумываться позднее. Пухлая девочка была умилительно серьёзной и сосредоточенной для своих лет… Но вот это…

Началось всё с того, что Саша пришёл домой, как это часто у него бывало – смертельно усталый. В комнате возле двери стояло старое кресло, которое Галина давно порывалась выкинуть, а Саша не давал – в нём сидеть очень удобно. Вот он в него и сел, откинул голову. И не было сил встать, сбросить тяжёлые ботинки, сходить в кухню, налить себе большую кружку сладкого и очень горячего чаю.

Санька рисовала. Девочка сидела за столом. Довольно длинный уже хвост золотисто-рыжих волос перехвачен бантом. Перед Санькой лежала целая горка цветных карандашей. Она рисовала большую неуклюжую, но очень яркой расцветки бабочку.

Санька подбежала поздороваться к отцу, потом вернулась было к своему рисунку. Но почти тут же отложила его, вздохнула и отправилась в кухню. Зашумел включённый электрочайник. Через некоторое время Санька появилась с большой отцовской чашкой, полной дымящегося чая.

– Пап, – позвала она тихонько.

Саша открыл глаза, потянулся за чашкой.

– Вот прямо мечтал об этом… Как ты догадалась? – в его голосе была благодарность.

Санька чуть дёрнула плечами:

– Так ты же сказал, что об этом мечтаешь, – сказала она и вернулась к рисунку.

Тогда родители почти не обратили на это внимания.

Но дальше в стало проявляться гораздо заметнее. Санька могла даже не поворачиваться. Всё так же, не отвлекаясь от своих дел, она говорила вернувшейся из магазина матери:

– Нет мам, папа не звонил. Хорошо, что ты купила сосиски, каша мне уже до чёртиков надоела.

Галина в растерянности опускала на пол сумку, которую ещё не успела открыть.

– Пап, не покупай мне на день рождения велосипед, как вы собирались. Я хочу котёнка. Любого, ну пожалуйста…

– Может она слышала, как мы обсуждали подарок? – Саша поворачивался к Галине.

– Да ничего она не могла слышать – всплёскивала руками та, – Мы же на улице об этом говорили!

Галина поехала к своей матери и выплакалась ей.

Та отнеслась к словам дочери с большой тревогой:

– Это наше… Говорят, у меня в роду когда-то такая бабка была. Взглянет не человека – и сразу знает, что у него на душе, до донышка знает. Настолько она сильная была, что и про тех могла правду-матку сказать, кто за тридевять земель от неё. Вот знаешь….Боялись мои родичи тогда одного начальника милицейского. Потому что нелегалами были, как сейчас говорят культурно. А если проще сказать – то почти бомжами.

Жили они в доме, который на снос готовился, и погнать их оттуда собирались. Они с детьми там без света и газа обретались. На костре во дворе готовили ребятам поесть. Идти им просто было некуда. А бабка рукой махнула – не бойтесь, говорит, этого хлыща, не до нас ему. На операцию он собирается ложиться, боится не знай как, только об этом все его мысли… Да только из больницы он не выйдет.

Так и вышло. Помер этот начальник в больнице, даже операции не дождался.

И за деньги бабка этот дар не продавала. Хотя знаешь, что наша братия готова с три короба любому встречному наврать, лишь бы заработать. А она только своим говорила, всё что видела… И потому свои ее уважали и боялись.

Галина тоже испугалась проснувшегося дара своей маленькой девочки. Словно уже тогда уже предчувствовала плохое. И даже в детсадик её не отдала, чтобы не привлекать к Саньке внимания.

А потом Саша взялся за ту статью о рабах. О том, что есть в нынешнем обществе рабы, да ещё сколько! Только вот обычный обыватель над этим не задумывается, и плывёт поверху, по тёплой воде своих мелкозаботных дней, над этим страшным глубинным течением.

Саша начал собирать материал о том, как у них в области пропадают люди. И вышел на страшные цифры. Сотни таких. Сколько лет уже каждый из них числится пропащим, и полиция руки опустила, не ищет их никто. Или считает, что бесполезно уже, или не хочет искать, зная, при этом, где найти.

Саша ездил к родным пропавших, хотя обретались они иногда в дальних городах и сёлах. Отцы и матери, жёны и дети до сих пор жадно ловили хоть малую весточку о близком человеке, исчезнувшем для всех, только не для них. Родные строили какие-то версии. Говорили, что были свидетели исчезновения… Саша находил этих свидетелей.

И всё больше материала копилась у него.

– Ничего ведь нового, – говорил он Галине, – схема старая как мир. Нет работы в деревне, в посёлке маленьком. Приезжает мужик сюда, надеется заработать. И – вот так удача! – работу ему сразу предлагают. Хорошие деньги, тысяч тридцать-пятьдесят – это ж для него закачаешься. А опыт есть? Конечно, радостно докладывает он – сызмальства строил, а может – слесарил, или топором махал. Ну, вообще замечательно – прорабом будешь. Пошли, вон, в чайную, посидим, договоримся. А может, водочки?

И приходит человек в себя, уже в какой-нибудь машине, со связанными руками. И везут его на кирпичный завод, где не полста тысяч, а работа по двадцать часов в сутки, да черпак каши, да полхлеба, и колючая проволока. Документы отобрали, ни денег, ни телефона. Попробуешь сбежать, хорошо, если удастся, а поймают – изобьют смертным боем. Мол, куда ты гнида, лыжи намылил, за тебя перекупщикам деньги плачены. А то ещё хуже, кинется человек к ментам – мол, помогите, раб я, и в рабстве этом совсем дохожу. А менты тоже купленные – покивают, поржут, а потом под белы рученьки – да к прежнему хозяину. И ему накажут – следи за своим добром лучше.

– А с девчонками еще хуже, сама понимаешь, – Саша мрачнел лицом, – И маме весточку не подашь. Ещё в своей стране если… Хотя тоже – беда… А уж в случае, когда за кордон продадут… Да не зная языка, без документов, без денег… За полгода-год девчонки уже до края доходят, только подыхать. Тогда, может, на улицу вышвырнут, а, может, и добьют.

Бабки… Они мечтают к пенсии крохи какие подработать. Дом чужой убирать, детей нянчить… Понадеется такая, приедет в город, а её там искалечат – и на улицу, милостыню просить. Помогите, мол, на операцию собираю. Добрые люди такой калеке за день накидывают – тысяч десять, пятнадцать. А на ночь её запрут, а утром она ещё жальче выглядеть будет. И так – пока не сдохнет…

Саша откинул голову, закрыл глаза:

– Дети – самые дорогие на этом рынке. Их – куда хочешь. Можно продать бездетным, можно извращенцам – для проституции или детского порно, а можно и попрошайками сделать. Кто откажет, когда голодный пятилетний ребёнок к тебе руку тянет, и есть со слезами просит? А со слезами, потому что знает – мало соберёт за день – изобьют.

Вот так вот Галочка, – Саша взлохматил волосы, – И человека из этих сетей вырвать очень-очень трудно. Ребёнка особенно. Очень страшно мне было с одной женщиной говорить. Впервые так страшно за всю мою работу.

У неё в магазине дочку украли пятилетнюю. Побежала девчоночка туда, где конфеты на полках, когда мать подошла – её уже и нету. И было это восемь лет назад. Сперва, конечно, отчаянье, крик… Все ищут, весь город на уши подняли – листовки, волонтёры, телевидение… А девочка как в воду канула. Неделя, другая, месяц, полгода, год… И самое страшное было, когда мать смирилась, что никогда больше она дочку свою не увидит. Это уже страшнее, чем если бы та умерла. Знать, что девочка ее живёт сейчас где-то, и кто и как с ней обращается – Бог весть… Вот что ужасно! Что за жизнь матери теперь….

– Да что ж за люди такие, без сердца, – не выдержала Галина, – А еще про нас, цыган, говорят, что мы детей крадём…

– Деньги за этим стоят. Как за наркотиками – большущие деньги…

Галина неожиданно спросила:

– А вот ты сейчас по всё про это писать будешь – значит, ты этим большим деньгам поперёк дороги встанешь?

– Ну что ж, – вздохнул Саша, – Мало ли кому я поперёк вставал. Я уже привык к мысли – если застрелят…

– Что ты! Что ты! – перепугалась Галина, – Нельзя! Накликаешь – не дай Бог, правда, застрелят! Сказанное слово, оно, знаешь…

Но его убили иначе. Это случилось в то, последнее перед школой, Санькино лето. Друзей у девочки почти не было – она ж в детский сад не ходила. Но имелась подруга Лена из соседнего подъезда, с которой они мечтали попасть в один класс и сидеть за одной партой.

У Лены был день рождения. И её мама, решила повести обеих девчат в торговый центр. Купить им по игрушке, сводить в кафе, а потом в кино. До центра этого, даже примериваясь к мелким шагам детей, идти было минут десять. И больше никуда они не собирались, всё было под одной большой стеклянной крышей – и магазины, и кафе, и кинотеатр.

Девочки созвонились, и Лена сказала, что они с мамой выходят вот прямо сейчас, мама её только причешет, и косички заплетёт.

И Санька, в своём клетчатом платье с большим белым воротником, чинно спустилась во двор – дожидаться. Она уже думала, что скажет Лениной маме: «Мне не надо Барби, она же дорогая! А я кукол совсем не люблю, я в них не играю!» И та, наверняка, будет очень довольна, что ей не придется покупать дорогущую игрушку подружке дочери.

День был солнечный и тёплый. Но не успела Санька и нескольких шагов сделать от подъезда, как вдруг её захлестнуло чувство такой тревоги, что она бы побежала, если бы от страха не отнялись ноги. Она замерла, широко распахнув глаза, и прижимая к груди книжку со сказками – подарок Лене. Там были такие сказки, что не оторвешься – про русалочек, страшных ведьм, и всяких чудовищ, которых побеждали или добрый молодец, или прекрасная девушка – смотря, о ком история.

В этот момент у подъезда на несколько секунд затормозила машина, Саньку втащили в открытую дверцу – точно чудовище из сказки слизнуло её языком, – и машина рванула прочь, сразу набирая большую скорость.

Галина, смотревшая в окно – она хотела увидеть, как девочки встретятся – зажала рот руками…

…Она еще долго будет казнить себя, что не вывела дочку сама, чтобы сдать подружкиной маме с рук на руки.

– При мне бы ничего такого не случилось! Я бы их всех переубивала!

– Это они бы тебя убили, – сказал почерневший от горя Саша.

В страшном сне ему не могло привидеться, что за его бесстрашие будет расплачиваться его шестилетняя беззащитная дочь. Он боялся задать себе вопрос – отступился бы он от своей судьбы, от своих слов – если бы знал заранее, что расплата будет именно такой?

Нужно ли говорить, что все силы, все знакомые, все связи – всё-всё, что можно было, бросили на розыски девочки. Даже дальняя цыганская родня Галины принимала в этом участие.

Наконец, человек, которого Саша считал надежнейшим среди тех высших чинов, к которым мог подобраться, попросил его зайти на пять минут, выпить коньячка. И после второй рюмки, которую Саша проглотил, не ощущая вкуса, и прожигая собеседника глазами (он догадывался, зачем его позвали) он услышал:

– Мне велели передать тебе одну фразу: «Ты мне дорогу перешёл».

– Кто передал?!

– А уж это ты догадывайся сам. Что и о ком ты писал. Мне этого говорить не велено. Я, понимаешь, не хочу, чтобы и мои мальчишки…

Саша сглотнул, помолчал и через силу спросил:

– Что мне нужно делать?

– Ничего.

– То есть?

– То есть, такие люди не торгуются, и не воспитывают своих врагов. Они – казнят. Они видимо, хорошо знают, что ты казни не боишься. Своей. Той казни, которую ты для себя видимо уже представлял… Застрелили бы в подъезде, пырнули ножом, взорвали машину. Они придумали тебе другую казнь. Которая одновременно – и контрольный выстрел.

И Саша понял, что с этим человеком, которому он – идиот – всё-таки доверял, дальше говорить всё равно, что с тем, кто поднял руку на его девочку.

– Посмотрим, – сказал он, вставая…

Что он успел за последующие две недели, и куда пропадал в это время надолго – Галина так и не узнала. Через две недели Саша умер от сердечного приступа на руках у врачей скорой. Сердце у него давно уже было больное. Видимо, на это и шёл расчёт.

Галина около года маялась в опустевшей квартире – надеялась получить хоть какие-то известия о пропавшей дочке. Но даже Сашины коллеги, и прилетевший из Москвы следователь – после Сашиной смерти дело о пропаже его ребенка получило широкий резонанс – ничего сделать не смогли, хотя по их выражению – и «поставили весь город на уши».

– Я почти на сто процентов уверен, что девочку вывезли из города, – сказал следователь Галине при последней встрече, – Мы не закроем дело, мы будем искать, и можете быть уверены, что…

С тем всё и заглохло. И Галина уехала из города – куда, даже родным не сказала. Став той колючей, не доверяющей никому, какой была когда-то до встречи с Сашей. Исчезла, как умеют исчезать только цыгане.