Читать книгу Уходить будем небом - Татьяна Свичкарь - Страница 7

Она не знала, не успела узнать, что семья их считается необычной. Красавица мать с цыганскими корнями… Но волосы у нее были медно-рыжие, а глаза светлые. Она была не из таборных цыган, семья уже несколько поколений жила в городе, отец работал кузнецом на заводе, и младший брат Вася впоследствии пошёл туда же.

Одна Галя была беспутная, всё время точно искала себе место: где она придётся свое. Двое детей – это мало для цыганской семьи, но их было только двое. Девочка и мальчик, чему родители радовались. Они бы и не против были, чтобы Галя рано вышла замуж. Но до этого времени ей полагалось быть у материнской юбки, учиться хозяйству. Но уж это точно было не про неё.

С начальных классов Галя прогуливала школу, предпочитая занятиям всё, что угодно: хоть сидеть дома, хоть шляться по улице, жадно всматриваясь в лицо жизни своими зелёными глазами. Курить за школой она начала ещё раньше, чем мальчишки.

Учителя скрежетали зубами, когда Галя бесстыдно заявляла об очередном невыученном уроке, не написанном сочинении. Ругать её было бесполезно – всё скатывалось «как с гуся вода», как однажды в сердцах сказала завуч. Отца в школу заполучить не удавалось, он приходил с работы, ужинал и тяжело засыпал. А когда один или два раза таки его всё-таки вытащили в класс настойчивыми звонками – тут уже учителя закаялись. На другой день Галина появлялась в школе со следами ремня не то что на руках (а значит и везде), но даже на лице. Она осторожно садилась на своё место – крайняя парта в третьем ряду, у двери, но взгляд у нее был такой же насмешливый, а уроки так и не выучены. Мать же, появляясь в школе, смотрела замученными глазами и повторяла:

– Да что ж, я с ней, Господи, могу сделать? Научите…

– Из дома не выпускайте.

Мать махала рукой:

– Так она из окна высигнет. Прямо с третьего этажа, пробовала уже.

Оставалась одна надежда, что после девятого класса, Галина и школа с наслаждением расстанутся друг с другом. И уж своего ребёнка – если он у нее появится – эта оторва приведёт в какое-нибудь другое учебное заведение.

Так почти и получилось. В пятнадцать лет Галина окончательно ушла из семьи, но не на улицу, а вышла гражданским браком за человека, о котором в городе говорили с боязливым восторгом:

– Ну, он и даёт… Убьют его когда-нибудь. Да что когда-нибудь – скоро. Сам ведь нарывается.

Саша Петушков действительно нарывался. Он был главным реактором и ведущим журналистом единственной в городе независимой газеты. Он и его команда писали про то, про что писать больше не решался никто. Начиная от расстрелов бездомных собак (никакого смягчения фактов и щадящих фотографии) и заканчивая делами чиновников и бандитов. Удивительно, как он везде находил осведомителей. Более того. Отчего-то пообщаться с ним считали за честь сами бандиты, и нередко приглашали его в элитный ресторан, чтобы красочно – едва ли не с слезами – пожаловаться на какого-нибудь беспредельщика Махмуда и обрисовать структуру его незаконного бизнеса. Наябедничать, так сказать.

Удивительно, но Сашу в милиции жаловали гораздо меньше. Там, где можно было договориться с преступившими закон, и дальше сидеть на попе ровно, после Сашиных статей, вытаскивавших всю подноготную на свет Божий – договориться с этими отморозками было уже нельзя. Приходилось что-то делать.

Галину Саша тоже увидел в милиции, в детской комнате. Как всегда дерзкую и не собиравшуюся сдаваться. Она уверяла, что стрельнула у прохожего на вокзале только пачку сигарет, а дядька убеждал, что она покушалась и на кошелёк тоже.

– Да не нужны мне твои сраные деньги! – кричала Галина, – Ты на хайло своё посмотри, чмо бородатое. С тобой даже блядь даже за миллион спать не ляжет!

– Почему вы позволяете этой малолетней твари меня оскорблять, – кипятился дядька.

– А что я сделаю, если у нее рот, как помойка, – устало и безразлично говорил мент, и поворачивался к Галине, – Ну а в карман за сигаретами залезть – это такая же кража, как кошелёк…

– Ну, так пусть подавится, сволочь, – и Галина норовила исполнить своё пожелание в прямом смысле, – хватала со стола злополучную пачку и пыталась засунуть дядьке в рот.

Саша на всё это внимательно посмотрел, прошёл в кабинет начальства, и десять минут спустя, Галина была отпущена. Штраф, который ей полагалось выплатить, заплатил Саша, а деньги поделили между обиженным дядькой и ментами.

– Я ее домой отвезу, – сказал Саша.

Они вышли вместе, и Галина только было собиралась устроить скандал на тему – никуда я с тобой не поеду, очкарик грёбаный. Сцена должна была развернуться у машины, в которую Саше полагалось её посадить. Но оказалось, что он этого делать не собирается.

Он открыл дверцу, сел за руль, и уже тогда сказал Галине:

– Ты рвешься в том мир, который гораздо более жесток, чем ты думаешь. Хорошо, если пару лет протянешь, а потом влипнешь по крупному. А теперь – брысь!

Захлопнул дверцу и уехал, оставив Галину стоять с открытым ртом.

А пару дней спустя, когда он возвращался домой – а возвращался он всегда поздно, часа в два ночи, потому что новости в редакцию стекались до позднего вечера – он увидел эту рыжую наглую девчонку на своей лестничной клетке. Видно, что она уже измучилась, ожидая его, и хотела спать. На площадке было надымлено так, что если бы здесь была пожарная сигнализация, она бы сработала.

– На меня уже твои соседи хотели опять милицию вызывать. Прикинь, тебе бы подарочек был, – похвасталась Галина.

– Зачем ждала? – спросил он, вставляя ключ в замочную скважину, – Я мог бы не вернуться,

– Не, мне бабка из той квартиры сказала, – Галина ткнула сигаретой в крайнюю дверь на площадке, – Что ты всегда будешь среди ночи приходишь.

Прекрасно. Значит, завтра весь подъезд будет знать…

Сколько лет Галине – Саша был в курсе, в милиции его просветили. Но он знал, что в этом возрасте, да ещё при такой красоте, всё могло бы быть гораздо хуже. Ему пришлось готовить не один материал о пропавших подростках, которых если и находили потом, то в аду какого-нибудь борделя. С изломанной навсегда психикой.

Он открыл дверь и сказал:

– Заходи. Делай что хочешь, только не мешай. Не до тебя мне.

Ему ещё сегодня нужно было непременно послушать одну диктофонную запись.

Все Галинины попытки поиздеваться над ним – что ж ты, мол, за мужик, если тебе не до меня, если тебя упрашивать надо, потерпели полное фиаско. Саша не повёлся на её насмешливый тон, ушёл в кухню, достал из портфеля ноутбук:

– Я тебе сказал – будешь мешать, выкину за дверь…

И работал, пока голова окончательно не перестала соображать. На дворе уже светало. Он пошёл в комнату, успел заметить на кровати, под покрывалом маленькую фигурку, с наслаждением рухнул на диван и отключился мгновенно.

…Галина привыкала к жизни у него, как дикая кошка, которая постепенно всё ближе подходит к блюдцу с молоком. Причём молоко в блюдце было налито всегда, но человеку, похоже, было абсолютно по фигу, станет кошка его пить или нет.

Саша приносил продукты, засовывал в холодильник. Ничего Галине не говорил, не проверял – сколько осталось. Отламывал кусок колбасы, бросал на хлеб, запивал сладким чаем, и снова погружался в работу.

Родные Галину не искали – она и раньше без конца гуляла где-то по нескольку дней, а то и по неделе.

– У меня сигареты кончились, – как-то сказала она, стоя за его спиной, и поправилась, – У тебя, то есть, кончились. А я «Винстон» курю.

Он мельком, но цепко посмотрел на неё. Он не прятал деньги. Они лежали на самом банальном месте – в шкафу. Но она их не взяла. Хотя тысячу раз могла бы. И он не стал бы её искать, если бы она исчезла вместе с его невеликими деньгами.

– Возьми в куртке на вешалке, – сказал он, – У меня там есть начатая пачка.

Она помолчала, потом невзначай бросила:

– Я там борщ сварила…

Он не понял:

– Чего?

– Борщ, говорю. Вон, в синей кастрюле. У меня мама такой варит. Будешь?

Он осторожно кивнул. Она налила тарелку – только ему, поставила на стол нарезанный хлеб. И не садилась. Смотрела.

– Спасибо, – сказал он, испытывая чувство неловкости, – Давай, садись ты тоже… Я тебя ж даже не спросил, что ты любишь есть…

– Мороженое, – сказала Галина.

Через несколько дней она спросила осторожно:

– Что ты всё пишешь?

– В Дон Кихота играю, – сказал он. И увидев, что она не поняла, добавил с жёсткой усмешкой, – Подлые дела, Галочка, творятся в городе нашем. На том заводе, что весь город кормить должен – всё куплено-перекуплено, всё бандюками схвачено. Одна десятая на продажу идёт, и работяги получают одну десятую от того, что могли бы. А остальное уплывает в бандитские карманы, и их пахану, еврею-миллиадеру.

– Воруют? – уточнила Галина. Так ей было более понятно.

– Вагонами, – сказал Саша, – Машины и запчасти, это, знаешь ли, везде и всегда в цене…

– А что ж начальство…

– А начальство или свою долю имеет, или как на фронте живёт, выстрела в спину ждёт. Скольких из тех, кто пытался трепыхаться, уже отстрелили.

– И тебя тоже могут пристрелить? – вдруг спросила Галина.

Он серьёзно посмотрел на неё:

– Запросто. Только когда это всё на свет вытащишь, уже вроде как поздно стволом махать.

…Когда Галина всё-таки сообщила родителям, где живёт, мать, едва не расплакавшись от облегчения, тут же засобиралась к ней в гости.

Долго искала нужный дом, и не порадовалась тому, что он такой неказистый, в глубине двора. Принесла с собой домашнего печенья к чаю, и едва не упала в обморок, увидев дочку в халатике и фартуке. И на столе в кухне стояло такое же печенье.

Саша, конечно, был на работе, он почти всегда был там.

– Замуж вышла? – спросила мать оглядывая абсолютно незнакомую Галину. В роли хозяйки дома её ещё никто не видел, даже мать.

Галина покачала головой:

– Он мне пока просто как старший. Но я за него выйду, по-другому и не будет.

– Ты так гордишься, точно цыганский барон тебя в жёны берёт.

– Он круче барона, – сказала Галина.

…Они поженились, когда ей исполнилось восемнадцать лет, за несколько месяцев до рождения Саньки.

Это была странная свадьба.

– Ну на фига это всё, – говорил Саша, – Мы что, клоуны, сидеть как ряженые во главе стола?

И хотя Галине очень хотелось чтобы всё было как положено: с её многочисленными родственниками, с рестораном, с фатой и слезами, но теперь она с ним не спорила. Совсем.

Её вообще нельзя было узнать. И если Саша оставался обычным – высокий крепкий парень в очках, с лицом почти всегда усталым, то Галине теперь вслед оборачивались. Медные волосы кольцами ниже пояса, а глаза так горят, так сияют… что остальным девчонкам только удавиться от зависти.

И в ЗАГСе Галину запомнили. Невеста была в джинсовом комбинезоне для беременных, с сигаретой в руках и с коротенькой белой фатой на гриве рыжих волос. От такой вот, самой маленькой фаты, Галина всё-таки отказаться не могла.

Саша хотел дочку, а Галина – сына, чтобы был копия, как муж. И родив девочку, она едва не расплакалась от досады. Она же придумала для девочки имя, Александра, как отец.

– Плохо два человека в семье с одним именем, – сказала Галине мать, – Кто-то один уйдёт…

– Тьфу на тебя! – и Галина как когда-то смачно плюнула на пол, Всплеснула руками и схватилась за швабру – вытереть.

А получилось так, что ушли – оба.

Санька росла полненькой, ничем не выдающейся девочкой. Не удивляла ни внешность, ни умом, ни талантами. И ходить и говорить научилась вроде бы в положенное время, но когда уже положенное готово перейти в задержку.

Галина разговаривала с ней непрерывно, смеялась, пела дочке русские и цыганские песни. Наряжала её в платьица с оборками. Белые колготки, пухлые ножки, а уж щёки…

– Ух, затискаю, – кричала Галина, сажая дочку на колени и прижимая к себе, – И в эту щеку поцелую, и в эту, и опять в эту.

Санька радостно хихикала и прижимала подбородок к шейке, чтобы мать до шейки не добралась – щекотно.