Читать книгу Сказание о Доме Вольфингов (сборник) - Уильям Моррис - Страница 5

Сказывают, что случилось это, когда пшеница уже заколосилась, но ещё не пожелтела, когда молочных коров давно перевели из стад в хлева, а коней и овец пасли по ночам, и вечерами всадники по одному или по двое направлялись через пшеницу и рожь к лугу. Одним летним вечером вокруг невольничьих хижин собрались и мужчины, и женщины, как невольники, так и свободные. Одни переговаривались, другие слушали песню или сказание, кто-то сам пел, кто-то танцевал. От группы к группе перебегали дети, что-то выкрикивая пронзительными голосами, похожими на голоса молодых дроздов, ещё не научившихся петь. Здесь же были и дымчатые собаки с длинными лапами и острым носом, худые и высокие, не обращавшие внимания на детей, которые довольно бесцеремонно играли с ними. Собаки лежали или медленно, безо всякого дела бродили с места на место, словно уже позабыв, что такое охота в диком лесу.

В это прекрасное время года всем было весело: ожидали сбора урожая и радовались жизни. Оружия с собой не носили, разве что какой-нибудь пастух или пастушка, поздно возвращающиеся с луга, прихватят рогатину. Собравшиеся мужчины и женщины были высокого роста и почти все миловидны, со светлыми волосами и серыми глазами, немного высокими скулами и здоровой, обычно светлой, но теперь потемневшей от солнца и ветра кожей. Невольники же были несколько ниже и темнее своих хозяев, черноволосые и темноглазые, с тонкими руками и ногами, что придавало некоторым из них особую прелесть, но иногда ноги у них были кривыми, а руки узловатыми. Встречались и такие, что по виду ничем не отличались от свободных и, без сомнения, принадлежали к какому-нибудь племени готов, разбитому людьми Марки либо их отцами.

Более того, были и свободные, не походившие на своих родичей. Стройные, невысокие, черноволосые и сероглазые, иногда они даже превосходили красотой остальных Вольфингов.

Солнце закатилось, и начало смеркаться. Землю освещал тот тусклый вечерний свет, при котором не бывает теней. На лесной опушке беззаботно пели соловьи. Трава под деревьями, на которых они сидели, была короткой – здесь часто кормились кролики. Несмотря на пение птиц и людские голоса, доносившиеся от хижин, в этот вечер хорошо были слышны даже очень далёкие звуки – в такое время года они разносятся на большие расстояния.

И вот стоявшие поодаль от других, а также те, кто разговаривал не очень громко, начали прислушиваться. Тогда прислушалась и группа, собравшаяся около менестреля. Умолк и прислушался сам менестрель. Это заметили некоторые из танцующих и поющих. Они замерли на месте и тоже прислушались. И так постепенно все вокруг смолкли в ожидании новостей. К этому времени далёкий звук услышали и те, кто тогда был занят работой. Пастухи повернули домой, быстро гоня стадо между рядами высокой пшеницы, а табунщики уже даже скрылись из глаз, сразу же пустившись галопом к дому, – они торопились поставить кобылиц в конюшни, ибо звук, донёсшийся до жителей Средней Марки тем вечером, означал приближение войны.

Звук этот напоминал гудение шмеля, пролетающего близ уха спящего у реки человека, хотя был более резким. Он напоминал далёкое мычание коровы, пасущейся днём на лугу, когда приближается время доения, хотя был более гулким. Вечер стоял безветренный, и звук, меняясь, не прерывался ни на секунду. Он доносился издалека, но любой, кто его слышал, понимал, что это мощный, могучий звук, и никто не сомневался в том, что это такое. Все признали в нём рёв большого боевого рога Элькингов, чьё жилище стояло вверх по течению реки сразу же за землями Вольфингов.

Группы людей тотчас же распались, и свободные, а также доброе число невольников, и мужчины, и женщины, собрались у Врат Мужей бражного зала. Вошли они туда тихо, без лишних слов, ибо знали, что услышат все вести в свой черёд.

Там, на возвышении, под Солнцем Крова, в окружении шпалер с вытканными на них сказаниями стародавних времён, восседали старейшины и самые славные воины. Там сидел и высокий сильный человек сорока зим с тёмной, слегка тронутой сединой бородой и большими серыми глазами. Пред ним на столе лежал огромный боевой рог Вольфингов, вырезанный из бивня чудища* Северных морей. С причудливыми узорами (в самом центре был изображён волк), с золотым мундштуком и ободком, украшенным изящным цветочным орнаментом, рог лежал, будто ожидая своего часа. А люди считали минуты до того мига, когда гонец разъяснит им, о чём трубил рог Элькингов.

Звали темноволосого вождя Тиодольф*, что означало «волк народа», и считался он мудрейшим из Вольфингов и искуснейшим из их воинов, и было у него самое храброе сердце. А рядом с ним сидела девушка по имени Солнце Крова, считавшаяся приёмной дочерью вождя, темноволосая и сероглазая, как и её приёмный отец. Ей едва исполнилось двадцать зим, и не было в мире никого прекраснее её.

С ними рядом сидели и воины, и старейшины, а вокруг молчаливо стояли родичи и невольники – все ожидали правдивых и точных вестей. Кто желал войти в зал – уже вошёл, и тогда установилась такая тишина, что казалось, будто соловьи на опушке леса поют слишком уж громко, и слышался писк летучих мышей, доносившийся сверху, от окон. Но вот эту тишину прорезал новый звук, и все взгляды обратились к двери – по высушенной летним солнцем земле к бражному залу бежал человек. Приблизившись к Вратам Мужей, топот стих, двери распахнулись, и толпа расступилась пред гостем, пропуская его вперёд. Он немедля прошёл к середине стола, стоявшего на возвышении поперёк зала, и остановился, пытаясь отдышаться и протягивая какую-то вещь. В тусклом свете бражного зала, погружённого в вечерние сумерки, не все могли разглядеть её, но, впрочем, все знали, что это. На гонце, молодом, гибком и стройном, были лишь льняные штаны да кожаная обувь. Пока он стоял, пытаясь отдышаться, Тиодольф поднялся, налил в питьевой рог мёду и, протянув его гостю, размеренно и плавно молвил:

Но гонец отодвинул рог в сторону. Никто не проронил ни слова, пока, наконец, отдышавшись, он не произнёс:

Произнеся это, гонец протянул вверх руку, показывая всем обгорелую и окровавленную Стрелу Войны. С минуту он стоял так под пристальными взглядами всех собравшихся в зале, а затем, продолжая держать в руке знак войны, развернулся и вышел, и никто не попытался его задержать. После его ухода некоторое время всем казалось, будто стрела ещё висит над головами живых и над вытканными на шпалерах воинами. Все знали, что сулил этот знак. И тогда Тиодольф вымолвил:

После этих слов бражный зал опустел, и только Солнце Крова осталась сидеть под светильником, чьё имя она носила. Вольфинги шли к самому высокому холму в округе, к кургану, который люди своими стараниями сделали ещё выше. На его вершине Тиодольф, повернувшись лицом по течению Реки Бранибора, остановился, взял рог и, поднеся его к губам, громко протрубил, затем ещё раз и ещё. Казалось, звуки наступавшей ночи стихли от рёва боевого рога Вольфингов, и род Бимингов, услышав его, собрался в своём бражном зале в ожидании вестей, которые должен был принести им гонец.

Когда же последний отзвук рога стих вдали, Тиодольф произнёс:

Молвив это, Тиодольф спустился с кургана и пошёл обратно, к бражному залу. Люди заволновались и зашумели. Некоторые из воинов уже были готовы выступить в поход, но большинство хотело осмотреть своё оружие и коней, и потому лишь некоторые вслед за Тиодольфом вернулись в бражный зал.

К этому времени уже наступила ночь и было темно, ведь луна только поднималась на небо. Многие из табунщиков закончили работу и теперь возвращались домой через ряды пшеницы, гоня перед собой кобылиц: те играли друг с другом, лягались, кусались и ржали, не обращая внимания на зерно по бокам от дороги. В невольничьих хижинах загорались огоньки, но самый яркий огонь пылал в кузницах. Оттуда доносились звуки молота, бившего по наковальне, – воины готовили своё оружие к бою.

В ожидании похода самые уважаемые мужи и жёны сидели в бражном зале. Мёд плескался в кувшинах, юные девы наполняли и разносили рога, а мужчины ели, пили и веселились. Время от времени какой-нибудь воин, закончив дела в кузнице, входил в зал и садился с теми, кто был ему больше всего по нраву и кому был по нраву он. Кто-то разговаривал, кто-то пел под арфу, и в окна светила взошедшая луна. Перед походом было много смеха, веселья и разговоров о бранных подвигах прежних дней. Но вскоре все пошли спать, и на зал опустилась тишина.