Читать книгу Избранные труды - Валерий Гапеев - Страница 11

§ 1. Стороны – главные лица гражданского и арбитражного процесса

В порядке искового (спорного) производства рассматриваются все арбитражные конфликты и свыше 90 % гражданских дел[185]. Закон СССР «О государственном предприятии (объединении)» от 30 июня 1987 г.[186] (ст. 9, п. 3) установил новую важную гарантию хозяйственных прав предприятия, предусмотрев положение о том, что в случае издания министерством, ведомством, другим вышестоящим органом акта, не соответствующего его компетенции, либо с нарушением требований законодательства, предприятие вправе обратиться в государственный арбитраж с заявлением о признании такого акта недействительным полностью или частично[187]. Представляется, что такие заявления должны будут рассматриваться в рамках специальной (неисковой) процедуры арбитражного процесса. Это может создать предпосылку для формирования в структуре арбитражного процессуального законодательства самостоятельных правил, аналогичных по своему характеру производству по делам, возникающим из административно-правовых отношений гражданского процесса (ст. 1 Основ гражданского судопроизводства Союза ССР и союзных республик[188]).

Любой спор предполагает обязательное участие в нем двух субъектов, отстаивающих свое мнение перед соответствующим юрисдикционным органом. Процессуальные фигуры истца и ответчика имманентно предполагают друг друга, и в определении каждой из сторон противопоставленность ее другой составляет атрибутивное качество любой из них.

Генетически это качество производно от того элемента гражданского (хозяйственного) правоотношения, который характеризует его участников (субъективному праву одного из них обязательно корреспондирует юридическая обязанность другого). Однако стороны в процессе – это самостоятельная категория самостоятельных отраслей процессуального права, она не является «бездушным слепком» с обусловливающих его институтов материального права. Спорному процессу в свою очередь сопутствуют институты, отражающие природу данного вида производства, динамику развития спора на различных стадиях процесса. Важнейший из этих институтов – иск.

В настоящее время вывод А. А. Добровольского о том, что иск служит средством защиты права не только в суде, но и в арбитраже, в третейском и товарищеском суде, в некоторых других органах, уполномоченных рассматривать споры о праве с соблюдением определенных процессуальных гарантий, разделяют большинство исследователей.

Но из этого факта не следует, что все существующие в советском праве разнообразные ее виды надо объединить в рамках единого гражданского процесса[189]. Сущность иска в каждом из юрисдикционных производств раскрывается с помощью особенностей, характеризующих, например, участников спора – сторон. Обратимся к этим особенностям.

1. Компетенция государственного арбитража в самой общей (а потому и наиболее принципиальной) форме определена Конституцией СССР (ст. 163). В ней указано, что арбитраж рассматривает «хозяйственные» споры, и отсюда следует, что участие граждан в качестве истца или ответчика исключается в этой юрисдикционной процедуре. И, наоборот, когда в актах высшей юридической силы определяются задачи и функции правосудия, то речь идет прежде всего о гражданах (ст. 57, 156 Конституции, ст. 3 Основ законодательства Союза ССР и союзных республик о судоустройстве в СССР, ст. 2, 4, 7 Основ и аналогичные им статьи ГПК союзных республик).

В то же время одной из потенциальных сторон в гражданском процессе могут быть и главные участники арбитражного процесса – коллективные субъекты права. В обоих случаях законодатель, характеризуя их, использует хорошо известный термин гражданского и хозяйственного права – юридическое лицо. Однако полного совпадения в характеристике этих участников процесса не наблюдается.

В ст. 24 Основ указано, что сторонами в гражданском процессе могут быть коллективные субъекты права, пользующиеся правами юридического лица. А ст. 15 Закона СССР «О государственном арбитраже в СССР» от 30 ноября 1979 г.[190] подчеркивает, что сторонами в спорах, разрешаемых государственным арбитражем, могут быть предприятия, учреждения и организации, являющиеся юридическими лицами[191].

Одно важное обстоятельство вынуждает обратить пристальное внимание на особенности приведенных формулировок. Ст. 20 Правил рассмотрения хозяйственных споров государственными арбитражами[192], утвержденных постановлением Совета Министров СССР от 5 июня 1980 г.[193], предусмотрела возможность участия в арбитражном процессе производственной или структурной единицы объединения (комбината).

Еще раньше вопрос об участии в арбитражном процессе производственных (структурных) единиц объединения положительно был решен в инструктивных указаниях Госарбитража СССР от 27 декабря 1976 г. № И-1-38 «О некоторых вопросах, связанных с применением органами арбитража положений о производственном и научно-производственном объединениях»[194].

Закон о предприятии использует лишь одно наименование единиц объединения – структурные. В дальнейшем применяется именно это наименование.

Основы и ГПК союзных республик не имеют упоминаний о возможности участия в гражданском процессе структурных единиц объединения. Для того чтобы оценить эту странную и довольно «консервативную» позицию, следует ответить на такой вопрос: имеется ли ясность в процессуальном положении структурной единицы в арбитражном процессе?

В ст. 20 Правил указано, что хотя структурная единица и пользуется правами и несет обязанности соответствующей стороны, но стороной не является. Чем же она является?

По вопросу о правосубъектности структурных единиц имеется уже довольно обширная литература[195], которая утверждает, что единицы являются достаточно активными участниками хозяйственных материальных связей, но не показывает их самостоятельную процессуальную правосубъектность.

Высказано мнение, что структурная единица представляет объединение в органах суда и арбитража[196]. Против подобного взгляда можно было бы привести несколько возражений, но одно из них сразу опровергает его. Фигура представителя – коллективного субъекта права – в принципе возможна, но при условии, что такой представитель является юридическим лицом. А структурная единица юридическим лицом не является.

По мнению О. И. Садикова, структурные единицы – это квазиюридические лица, их следует относить к нетипичным, незавершенным институтам гражданского права[197]. Это подтверждает, что правовое положение структурной единицы пока определить трудно, особенно когда речь идет о ее процессуальном положении.

В. С. Щербина приходит к выводу о том, что структурная единица не выступает как самостоятельный субъект арбитражного процесса и ее участие в процессе в смысле ст. 20 Правил есть участие самого объединения в специфической форме, обусловленной особенностями хозяйственной компетенции структурных единиц[198]. Однако и в этом утверждении не содержится ответ на вопрос, каково же все-таки процессуальное положение самой структурной единицы.

В теории процесса существует правило, удачно высказанное Н. А. Чечиной: «Любой участник процесса занимает в нем самостоятельное место – истца, ответчика, эксперта, свидетеля; никто не может не занимать в процессе определенного места, заранее предусмотренного законом, как не может занимать двух или нескольких мест одновременно»[199]. (Это положение в части, касающейся невозможности соединения в участнике судопроизводства различных процессуальных положений, нуждается в уточнении).

Таким образом, в процессе нельзя занимать (в отличие от материальных правовых отношений) положение промежуточное, нетипичное, квазипроцессуальное. В этом смысле данная группа общественных отношений формализована правовыми нормами в наибольшей степени.

При наделении индивидуальной правосубъектностью новых возможных участников процесса законодатель должен руководствоваться принципом, известным под названием «бритвы Оккама»: «Сущности не следует умножать без необходимости»[200]. Применительно к учению о лицах в процессе это значит, что введение в ту или иную процедуру нового субъекта нецелесообразно, если достижение процессуального результата (в частности, вынесение правильного решения) достигается с помощью известных, традиционных средств.

В настоящее время нет надобности вводить в процесс фигуру структурной единицы, ибо защита прав хозорганов достигается с помощью обычных представительских отношений.

Развитие законодательства привело, однако, к тому, что хозяйственная самостоятельность структурных единиц была расширена. Согласно ст. 5 п. 5 Закона о предприятии объединение может предоставить структурной единице право заключать хозяйственные договоры от имени структурной единицы и нести по ним ответственность закрепленным за нею имуществом. При его недостаточности ответственность по обязательствам структурной единицы несет объединение.

Возможность участия структурной единицы от своего имени в гражданском обороте предопределяет участие структурной единицы в гражданском и арбитражном процессе в качестве стороны, ибо структурная единица, не будучи юридическим лицом, пользуется его правом.

Есть лишь одна особенность участия структурной единицы в таком хорошо известном процессуальном качестве.

Как видно из содержания ст. 5 Закона о предприятии, ответственность объединения по обязательствам структурной единицы является субсидиарной (дополнительной). При субсидиарной ответственности на ответной стороне не образуется обязательное процессуальное соучастие. Это значит, что суд или арбитраж не должны во всех случаях предъявления иска к структурной единице привлекать в качестве соответчика объединение. Однако возможность такого привлечения высока. Она может быть реализована по ходатайствам истца, структурной единицы, объединения, а также по инициативе арбитража. Но если иск в рассматриваемой ситуации предъявлен к объединению, привлечение структурной единицы в качестве соответчика обязательно.

Таким образом, развитие законодательства показало, что формулировка ст. 24 Основ о признаках сторон – коллективных субъектах права – оказалась более гибкой, приспособленной к потребностям сегодняшнего дня. Она позволяет регулировать участие в качестве сторон в процессе организаций не только являющихся юридическими лицами, но и пользующихся правами юридических лиц.

На эту особенность формулировки гражданского процессуального законодательства уже давно справедливо обращали внимание И. М. Зайцев и М. А. Викут[201].

Аналогичные изменения необходимо внести в ст. 15 Закона. Ст. 20 следует исключить из Правил, ибо самостоятельная процессуальная правосубъектность структурной единицы, выступающей в хозяйственном споре от имени объединения, не доказана.

2. Среди различных субъектов процесса гражданское судопроизводство особо выделяет лиц, участвующих в деле, перечень которых определяется самим законодателем (например, ст. 29 ГПК РСФСР)[202]. В основу выделения данной группы субъектов процесса кладется ряд признаков, важнейший из них – материальная или процессуальная заинтересованность участника гражданского процесса в исходе дела.

В арбитражном процессе законодатель не использует понятие «лица, участвующие в деле» не потому, что среди его участников нет заинтересованных лиц, а потому, что их круг с точки зрения действующего законодательства ограничивается сторонами и вышестоящими органами в тех случаях, когда последними предъявляется иск в интересах подчиненных им предприятий, учреждений и организаций (ст. 3, 24 Правил). В такой ситуации сущность Участия того или иного субъекта процесса выводится из анализа тех прав и обязанностей, которыми наделяет их законодатель. Права и обязанности сторон в арбитражном процессе определены ст. 18 Правил.

Хотя права сторон в сравниваемых процедурах во многом совпадают, в арбитражном процессе стороны наделены особым правом участия в принятии решения. Это немыслимо для сторон гражданского судопроизводства, которые имеют право принимать участие в рассмотрении дела, но ни в коем случае не могут участвовать в его разрешении. Последнее является прерогативой суда. Она гарантирована даже особой, специфической для судопроизводства нормой о тайне совещания судей (ст. 193 ГПК).

Именно по этой же причине законодатель не придает соглашению сторон в арбитраже того распорядительного эффекта, который присущ судебному процессу, где заключение мирового соглашения (само словосочетание «мировое соглашение» неизвестно хозяйственно-процессуальному законодательству) в случае утверждения его судом прекращает производство по делу (ст. 41, п. 5 Основ). Согласно ст. 77 Правил решение по спору принимается государственным арбитражем и участвующими в деле представителями сторон по результатам обсуждения всех обстоятельств дела в заседании государственного арбитража. При этом государственный арбитраж способствует достижению соглашения между сторонами. В арбитражном процессе, таким образом, соглашению сторон придается подлинно решающее значение.

Такое исключительное право сторон в арбитражном процессе дает основание выделять специфический принцип данной процедуры – принцип арбитрирования. Возражения против его существования обычно высказывают в связи с тем, что соглашение сторон как основа арбитражного решения на практике носит характер исключения, а не правила, а потому и сами Правила (ст. 77) предоставляют право арбитру принимать решение единолично в достаточно широком спектре ситуаций[203].

Подобного рода утверждения верны, но принцип арбитрирования ими не подрывается, ибо его квинтэссенцией является само право сторон участвовать в принятии решения. Нереализация этого права не подрывает самого права, из наличного существования и содержания которого и выводится сам принцип. Как справедливо отмечает В. Ф. Тараненко, спор следует считать разрешенным методом арбитрирования как в тех случаях, когда арбитру удается согласовать позиции сторон, так и в тех, когда соглашение не удается достигнуть и решение по спору принимается самим арбитром[204].

Важно, что Правила впервые предусмотрели право госарбитра не только признать явку представителей сторон в арбитраж необязательной, но и вообще разрешить спор без вызова представителей сторон (ст. 70). Такая сугубо упрощенная процедура разрешения хозяйственного спора дает основание рассуждать о возможности выделения в рамках арбитражного процесса самостоятельного его вида: единоличного рассмотрения хозяйственного спора арбитром. А разбирательство любого гражданского дела происходит в судебном заседании с обязательным извещением лиц, участвующих в деле (ст. 144 ГПК). Ни при каких обстоятельствах судья не может ограничить право сторон на непосредственное их участие в судебном заседании (случаи рассмотрения дел без вызова ответчика, указанные в ст. 144, ч. 2 ГПК, немногочисленны и носят характер исключения).

3. Интересен сравнительный анализ обязанностей сторон в гражданском и арбитражном процессах. В судопроизводстве обязанности для всех лиц, участвующих в деле, и, следовательно, для сторон сформулированы в ст. 30, ч. 2 ГПК: «Лица, участвующие в деле, обязаны добросовестно пользоваться всеми принадлежащими им процессуальными правами».

Ст. 18 Правил добавляет, что стороны обязаны взаимно проявлять уважение к правам и законным интересам другой стороны, принимать меры к всестороннему, полному и объективному исследованию всех обстоятельств дела. Это согласовано со ст. 65 Конституции СССР, которая, в частности, обязывает граждан СССР уважать права и законные интересы других лиц. Хотя в Конституции субъектами этой обязанности являются граждане, она тем более актуальна для юридических лиц – сторон арбитражного процесса. Законодатель подчеркивает, что в любой, даже спорной и конфликтной ситуации следует твердо стоять на доминирующем значении общегосударственных интересов, ибо субъекты спора управляют выделенной им частью общегосударственной собственности в интересах приумножения ее в целом. Именно поэтому проявление, например, уважения к правам и законным интересам своего процессуального противника выражено в виде юридической обязанности.

Необходимо обратить внимание, что послеконституционные изменения, внесенные в гражданское процессуальное законодательство, не коснулись формулировки, определяющей обязанности сторон и лиц, участвующих в деле, и в ней отсутствует указание на то, что стороны обязаны взаимно проявлять уважение к правам и законным интересам другой стороны (см.: ст. 24 Основ, ст. 30 ГПК). Это не случайно, ибо для граждан – типичных участников судопроизводства – введение такой нормы имело бы характер ярко выраженной декларации.

Почтительное отношение, основанное на признании чьих-нибудь достоинств (именно так толкуется термин «уважение» в словарях), не может быть внедрено в межличностные связи с помощью правовых норм. Тем более нельзя обязать уважать интересы своего процессуального противника в судопроизводстве. Стороны, как это нередко бывает в жизни, уже давно не только потеряли уважение, но и чувствуют взаимную антипатию к даже враждебность по отношению друг к другу. И было бы иллюзией думать, что такое положение может быть изменено с помощью правовых императивов.

Вообще круг жестко сформулированных обязанностей для сторон в арбитражном процессе шире, чем в гражданском, причем за неисполнение этих обязанностей устанавливаются специфические санкции.

Так, согласно ст. 59 Правил ответчик обязан не позднее пяти дней после получения копии искового заявления направить государственному арбитражу, истцу и другим ответчикам отзыв на исковое заявление и все документы, необходимые для рассмотрения хозяйственного спора. За неисполнение этой обязанности при принятии решения по хозяйственному спору государственный арбитраж вправе взыскивать в доход союзного бюджета с ответчика штраф в размере до 100 рублей (ст. 79, п. 6 Правил).

Нормы подобного рода отсутствуют в гражданском процессе по принципиальным соображениям. К. С. Юдельсон писал, например, по этому поводу: «Состязательный советский гражданский процесс рассматривает личное участие сторон в суде… а также дачу объяснений по делу, как право стороны, которое гарантируется законом, но к осуществлению которого стороны не понуждаются карательными мерами»[205].

Многолетняя практика применения гражданского процессуального законодательства показала, однако, что стороны подчас злоупотребляют этим принципиальным и в целом демократическим установлением. Ответчики (особенно те из них, кто хорошо знает «слабости» судебной процедуры) нередко в суд не являются и даже не представляют возражений против иска. Суд вынужден или бесконечно откладывать дело, приглашая ответчика в суд, или принимать решение об обстоятельствах дела при дефиците информации. Если решение принимается не в пользу ответчика, он представляет дополнительные материалы, обжалуя судебное решение, которое отменяет вышестоящий суд. Нельзя не видеть, что такой вариант волокиты лишь следствие недобросовестности ответчика.

Можно воспользоваться возможностью, предусмотренной ст. 92 ГПК, согласно которой на сторону, недобросовестно заявившую неосновательный иск или спор против иска или систематически противодействовавшую правильному и быстрому рассмотрению и разрешению дела, суд может возложить уплату в пользу другой стороны вознаграждения за фактическую потерю рабочего времени в соответствии со средним заработком, но не свыше 5 % от удовлетворенной части исковых требований. Однако эта норма применяется в судебной практике очень редко. При решении вопроса о модели совершенствования гражданского процессуального законодательства в этом направлении нормы арбитражного процесса должны быть изучены самым тщательным образом.

Например, одной из эффективных норм арбитражного процесса является положение, согласно которому государственный арбитраж оставляет иск без рассмотрения, если истец без уважительных причин не представил истребованные арбитражем материалы, необходимые для разрешения спора, или представитель истца не явился по вызову в заседание арбитража и неявка его препятствует рассмотрению спора (ст. 75 п. 5 Правил).

В гражданском процессе суд оставляет заявление без рассмотрения, если стороны, не просившие о разбирательстве дела в их отсутствие, не явились без уважительных причин по вторичному вызову на суд не считает возможным рассмотреть дело по имеющимся в деле материалам (ст. 221 п. 5 ГПК). Эта процессуальная санкция применяется редко, ибо необходимо одновременное наличие многих условий-слагаемых для реализации права суда оставить заявление без рассмотрения.

Думается, что надо расширить круг оснований к оставлению заявления без рассмотрения из-за неправильного поведения сторон – в данном случае истца. При этом могут быть использованы аналогичные нормы арбитражного процесса.

Можно предложить и иные меры, направленные против лиц, недобросовестно использующих свои процессуальные права, изучив при этом богатый опыт зарубежных социалистических стран.

В соответствии с Законом НРБ об изменении и дополнении ГПК НРБ от 8 апреля 1983 г. (в силу важности содержащихся в нем Норм болгарские исследователи говорят о проведенной им в НРБ реформе процессуального законодательства) установлено такое заслуживающее пристального внимания правило: если сторона при жалобе представляет в суд второй инстанции доказательства, которые она могла представить в первую инстанцию, но не представила, то с нее взимается дополнительная государственная пошлина в размере 1/3 от первоначально оплаченной по делу[206].

Меры, направленные на борьбу с недобросовестным поведением сторон в гражданском процессе, должны применяться осторожно. Непосредственное процессуальное принуждение по отношению к сторонам следует вводить только как редкое исключение, с тем, чтобы обращение или привлечение к суду по гражданским делам не сопровождалось возможным применением к субъектам процесса «карательных мер». Нельзя поэтому согласиться с мнением М. Юкова о том, что суду целесообразно предоставить право принудительного привода ответчика по всем видам гражданских дел, а не только по делам о взыскании алиментов[207].

Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 24 января 1985 г. «О внесении изменений и дополнений в Уголовно-процессуальный и Гражданский процессуальный кодексы РСФСР»[208] были приняты дополнительные меры по обеспечению явки главных участников процесса в судебное заседание, повышена их ответственность за срыв и необоснованное затягивание судебного разбирательства. Но законодатель, как и прежде, не установил для сторон процессуальной обязанности явки в судебное заседание[209].

Лишь по делам, возникающим из административно-правовых отношений, в соответствии с новым Законом СССР от 30 июня 1987 г. «О порядке обжалования в суд неправомерных действий должностных лиц, ущемляющих права граждан» (ст. 6) при рассмотрении жалобы суд может признать явку гражданина, подавшего жалобу, и должностного лица, чьи действия обжалуются, обязательной[210]. Закон не установил, однако, санкции за несоблюдение этой обязанности.

Стороны в гражданском и арбитражном процессе наделены такой специфической совокупностью прав, наличие которой наиболее ярко отличает их от других участников процесса.

Согласно ст. 24 Основ истец вправе изменить основание или предмет иска, увеличить или уменьшить размер исковых требований или отказаться от иска. Ответчик вправе признать иск. Стороны могут окончить дело мировым соглашением. Суд не принимает отказа истца от иска, признания иска ответчиком и не утверждает мирового соглашения сторон, если эти действия противоречат закону или нарушают чьи-либо права и охраняемые законом интересы.

Аналогичная по своему содержанию ст. 19 Правил в числе прав сторон не указывает лишь право сторон на окончание дела мировым соглашением.

Наличие таких, распорядительных по своему характеру, прав доказывает существование принципа диспозитивности – важнейшего элемента двигательного начала в гражданском судопроизводстве и арбитражном процессе[211]. Он сочетается с другим важнейшим элементом этого начала: инициативой и активностью суда и арбитража. Это сочетание в целом характерно для любого юрисдикционного производства и даже для уголовного процесса, который, будучи в целом официальным, публичным, служебным, не может обойтись без диспозитивного элемента, определяющего его движение[212].

Существует обширная литература о системе, классификации, содержании, наборе принципов гражданского и арбитражного процессов. В ней высказываются подчас диаметрально противоположные взгляды о существовании (или несуществовании) того или иного принципа. Это касается в равной мере принципов диспозитивности сторон и активности суда (арбитража). Так, в противовес многим авторам, Я. П. Федоров утверждает, что диспозитивность не занимает самостоятельного места в арбитражном процессе и ее нельзя отождествлять с одноименным принципом гражданского процесса[213]. Подобный взгляд игнорирует то важное обстоятельство, что в настоящее время в подавляющем большинстве случаев возбуждение и движение дела предопределяется именно волеизъявлением сторон. Тот факт, что само это волеизъявление может быть сформировано под влиянием обязанности предъявить претензию и иск, не меняет существа ситуации: арбитражный процесс и в этом случае чаще всего возникает и развивается по инициативе организации, право которой нарушено или оспаривается.

Р. Ф. Каллистратова считает, что нет оснований для того, чтобы превращать принцип активности из принципа, общего для всех правоохранительных органов, в специфический прием деятельности арбитража по разрешению споров[214].

Между тем правы именно те авторы, которые выделяют и в судебном, и в арбитражном процессах принцип активности суда и арбитража[215]. Этот взгляд не может быть отвергнут на том основании, что в такой ситуации нет ничего особенного, ибо (и это совершенно правильно) активна вся система правоохранительных органов в нашей стране. Но «дозировка» активности существенно различна для каждого из юрисдикционных органов и, главное, механизм «сцепления», взаимодействия принципов (например, диспозитивности сторон и активности юрисдикционного органа) в каждой из правоохранительных систем различен по существу, что и превращает эту систему в качественно обособленную процессуальную форму.

Думается, что специфику отдельного процессуального образования с точки зрения характеристики его принципов нужно находить не при поиске специфически отраслевых принципов (хотя и это необходимо), но в нахождении «неожиданностей» в окраске того или иного общеюрисдикционного начала в функционировании данной конкретной процедуры. Причем сама эта «окраска» наиболее ярко обнаруживает себя в момент взаимодействия с другими принципами.

Умение выявить обусловленность нюансов в принципах особенностью защищаемых отношений составляет непременное условие эффективности результатов такого анализа. Таким образом, двигателем и судебного и арбитражного процессов является сочетание двух начал: диспозитивности сторон и активности суда (арбитража). Но природу каждого из этих процессов составляет не сам по себе доказанный факт этого сочетания, а соразмерность, пропорциональность в их распределении и взаимообусловленности. И когда мы начинаем находить и объяснять различия в сочетании двух начал в данных процедурах, мы выявляем такого рода обстоятельства, которые свидетельствуют в пользу качественной обособленности каждой из процессуальных систем. Покажем это на примерах сравнения ряда соотносимых норм.

В ст. 19 Правил указано, что правом изменения основания и предмета иска пользуется не только истец, но и государственный арбитраж. Следовательно, позиция истца может при этом вообще игнорироваться. В гражданском процессе суд таким правом не наделен, а судебная практика категорически формулирует правило: «Предмет и основание иска может изменить только истец»[216].

Анализируемое право Госарбитража производно, в сущности, от другого более «острого» и «мощного» права – возбуждения дела по своей инициативе (ст. 3, 65 Правил). Суд и судья таким правом не наделены, ибо возбуждение гражданского дела по инициативе суда противоречило бы структуре и характеру гражданских процессуальных правоотношений и принципам гражданского процессуального права[217].

Так же объясняется и другое, более частное право Госарбитража, касающееся положения сторон в данной процедуре: до принятия решения по хозяйственному спору привлечь соответствующее предприятие, учреждение и организацию к участию в деле не только в качестве ответчика, но и истца (ст. 23 Правил). Нормы судопроизводства по аналогичному вопросу сформулированы более осторожно. В ст. 141 ГПК указано лишь, что судья в стадии подготовки дела к судебному разбирательству «выясняет вопрос о вступлении в дело соистцов». Таким образом, в любом случае судья должен известить о начатом процессе остальных заинтересованных граждан и организаций, чтобы дать им возможность присоединиться к предъявленному иску. Тем не менее, хотя судебная практика и ориентирует суды привлекать по некоторым категориям дел по своей инициативе обязательных соистцов в процессе[218], законодатель не формулирует общего правила о возможности властного привлечения в процессе других истцов.

Арбитражный процесс не знает нормы о возможности замены ненадлежащей стороны. В то же время институт замены составляет неотъемлемую составную часть учения о сторонах в гражданском процессе. В ст. 36 ГПК указано, что суд, установив во время разбирательства дела предъявление иска не тем лицом, которому принадлежит право требования, или не к тому лицу, которое должно отвечать по иску, может с согласия истца, не прекращая дела, допустить замену первоначального истца или ответчика надлежащим истцом или ответчиком.

По мнению ряда исследователей, необходимо и в арбитражном процессе допустить замену ненадлежащей стороны и специально урегулировать этот вопрос в Правилах[219].

Думается, что содержание Правил в этом отношении не нуждается в каком-то совершенствовании. Согласно принципу диспозитивности, имеющему более глубокое и широкое внедрение в гражданском судопроизводстве, замена ненадлежащей стороны в ходе разбирательства дела допускается лишь с согласия истца. Специальное регулирование данного вопроса в ГПК обусловлено необходимостью подчеркнуть это главное, по существу конститутивное условие замены первоначальной стороны надлежащей.

Более активное положение арбитража в процессе позволяет принципиально по-иному регулировать ряд вопросов, связанных с заменой первоначальных сторон. Так, согласно ст. 66 Правил, Госарбитраж уже при подготовке материалов к рассмотрению дела в заседании не только разрешает вопрос о привлечении к участию в деле в качестве сторон предприятий, учреждений и организаций, указанных истцом, но и исключает из числа ответчиков предприятия, учреждения и организации, которые в соответствии с законодательством не могут быть ответчиками по спору.

Но Госарбитраж СССР специально подчеркнул, что сторона не может быть исключена из числа ответчиков по делу по мотивам необоснованности предъявленных к ней требований[220].

То есть заменить первоначального ответчика другим арбитраж может без согласия истца. Он же в случае необходимости может привлечь по собственной инициативе других соистцов. Замену же первоначального истца другим, надлежащим истцом, арбитраж не может произвести в ходе разбирательства дела[221], но если он считает, что по характеру субъективного состава спорного правоотношения этому первоначальному истцу не принадлежит право требования, он может выйти из затруднительного положения с помощью предоставленного ему права привлечения в процесс в качестве соистца той организации, которой такое право, по его мнению, принадлежит.

При этом с теоретической точки зрения можно было бы обосновать необходимость замены первоначального истца надлежащим истцом с согласия первоначального истца, но практически реализация такого предложения едва ли оправдана. Она привела бы к излишне детализированному регламенту процессуальной ситуации, лишенной серьезного практического значения (необходимость в замене первоначального истца другим, надлежащим, возникает сравнительно редко). Если такая ситуация все же возникла бы, то выйти из нее просто, используя при этом именно тот имеющийся специальный арсенал процессуальных средств арбитражной процедуры, который неведом судебному процессу.

Таким образом, отсутствие в Правилах норм о замене ненадлежащих сторон не только не просчет законодателя, но хорошо продуманное решение, учитывающее потребности практики и особые свойства процессуальных арбитражных отношений.

§ 2. Проблема участия в гражданском и арбитражном процессе третьих лиц

К числу лиц, участвующих в деле, гражданское процессуальное законодательство (ст. 29 ГПК) относит так называемых третьих лиц. Хотя в ст. 29 ГПК упомянуты просто «третьи лица», анализ последующего нормативного материала приводит к выводу, что речь может идти о двух различных процессуальных фигурах: третьих лицах, заявляющих самостоятельные требования на предмет спора (ст. 37 ГПК), и третьих лиц, не заявляющих самостоятельных требований на предмет спора (ст. 38, 39 ГПК). Их объединяют только внешние признаки: они вступают в уже начавшийся процесс и носят поэтому одно название – третьи лица, так как к моменту их появления в деле исковой процесс уже имеет двух главных действующих лиц – истца и ответчика. Что же касается характера юридической заинтересованности, порядка вступления в процесс, объема прав и обязанностей, влияния на них решения суда по первоначальному иску, то положение одного и другого вида этих лиц значительно отличается. Именно поэтому вряд ли возможно выработать единое определение понятия «третьих лиц», которое бы имело самостоятельное научное и прикладное значение.

Проблемы участия в процессе третьих лиц, заявляющих самостоятельные требования на предмет спора, и третьих лиц, не заявляющих самостоятельных требований на предмет спора, лежат в различной плоскости и требуют самостоятельного рассмотрения.

Институт третьих лиц, заявляющих самостоятельные требования на предмет спора, тесно связан с общепроцессуальной проблемой охраны лиц, не участвующих в данном конкретном споре, но решение, по которому может затронуть их субъективные права или охраняемые законом интересы. Законодатель создает достаточно эффективные гарантии защиты охраняемых законом интересов таких лиц.

Одна из этих гарантий сформулирована в ст. 15 Основ. Указывается, что вступившие в законную силу решение, определение и постановление суда обязательны для всех государственных предприятий, учреждений, организаций, колхозов, иных кооперативных организаций, их объединений и других общественных организаций, должностных лиц и граждан и подлежат исполнению на всей территории СССР, но делается существенная оговорка о том, что обязательность решения, определения и постановления не лишает заинтересованных лиц возможности обратиться в суд за защитой прав и охраняемых законом интересов, спор о которых судом не был рассмотрен и разрешен.

Это значит, что законная сила судебного решения имеет свои объективные пределы и не распространяется на не участвующих в деле лиц, хотя бы решением суда и были затронуты их интересы. Это же положение косвенным образом можно вывести и из содержания ст. 31 Основ. Так, судья отказывает в принятии заявления, если имеется вступившее в законную силу, вынесенное по спору между теми же сторонами, о том же предмете и по тем же основаниям решение суда или определение суда о принятии отказа истца от иска или об утверждении мирового соглашения сторон (п. 3). Таким образом, если в суд обращается лицо, не участвовавшее в споре, по которому вынесено решение или определение о принятии отказа истца от иска или об утверждении мирового соглашения сторон, то судья не вправе отказать в принятии заявления, даже если тождественны предмет и основание иска этого не участвующего в деле лица.

Аналогичное правило действует и в арбитражном процессе. В ст. 20 Закона указано, что решение государственного арбитража вступает в силу немедленно после его принятия и обязательно к исполнению всеми предприятиями, учреждениями, организациями, министерствами, государственными комитетами, ведомствами. И хотя в указанной статье нет оговорки, аналогичной части второй ст. 15 Основ, тем не менее, арбитр может отказать в принятии искового заявления только в том случае, если имеется решение суда, арбитража, третейского суда или ярмарочного комитета по хозяйственному спору между теми же сторонами, о том же предмете и по тем же основаниям (ст. 62 Правил).

Таким образом, не участвующие в данном споре лица могут защитить свое право в самостоятельном процессе путем предъявления иска к одной из сторон, в пользу которой, скажем, состоялось решение суда. Но такой вариант защиты не участвующих в деле лиц может привести к нежелательным последствиям: предмет спора может быть утрачен стороной, в пользу которой вынесено решение, не исключается вынесение двух противоречащих друг другу судебных решений относительно одного и того же предмета спора[222].

Вследствие этого ст. 27, ч. 1 Основ предусматривает, что третьи лица, заявляющие самостоятельные требования на предмет спора, могут вступить в дело до постановления судом решений Они пользуются всеми правами и несут все обязанности истца.

Арбитражное законодательство никогда не упоминало третьих лиц в качестве возможных участников процесса. В литературе неоднократно отмечалось, что отсутствие регламентации в Правилах этой процессуальной фигуры является недостатком данного акта[223]. Проект Правил рассмотрения хозяйственных споров государственными арбитражами 1963 г. содержал статью, предусматривающую, что до вынесения решения в дело могут вступить в качестве третьих лиц организации, заявляющие самостоятельные требования на предмет спора. Р. Ф. Каллистратова признавала удачной эту статью[224], однако в окончательно утвержденной редакции Правил эта статья отсутствует[225]. И новейшее процессуальное законодательство не упоминает фигуры третьего лица, заявляющего самостоятельные требования на предмет спора. Для такого законодательного решения существуют достаточно веские основания.

В гражданском судопроизводстве вопрос о процессуальном положении третьих лиц с самостоятельными требованиями решается просто: они пользуются всеми правами и несут все обязанности истца (ст. 27 Основ). Аналогично решался этот вопрос и в ГПК РСФСР 1923 г., ст. 169 которого указывала, что третье лицо с самостоятельными требованиями вступает в дело путем предъявления иска на общих основаниях.

О том, что гражданское процессуальное положение третьих лиц с самостоятельными требованиями мало чем отличается от положения истца, говорят многие исследователи.

Так, М. С. Шакарян утверждает: …третье лицо с самостоятельными исковыми требованиями по своему процессуальному положению является истцом, но, в отличие от первоначального истца, оно не возбуждает процесса, а вступает в уже начавшийся процесс. Поэтому третье лицо с самостоятельными исковыми требованиями пользуется всеми правами и несет все обязанности стороны в процессе. Исходя из этого, правильнее было бы (и практически удобно) именовать третье лицо с самостоятельными исковыми требованиями «третьим лицом-истцом»[226].

С. В. Аносова пишет: «…процессуальное положение третьего лица с самостоятельным требованием аналогично положению истца. В связи с этим следует отметить, что термин "третье лицо" применительно к лицу, предъявляющему самостоятельное требование на предмет спора, в лучшем случае имеет чисто техническое значение, а на наш взгляд, и вовсе не соответствует обстоятельствам вступления нового лица с самостоятельным требованием на предмет спора»[227].

Но не все специалисты разделяют подобный взгляд. Д. М. Чечот пришел к выводу, что при вступлении третьего лица в процесс суд должен рассмотреть два иска: иск первоначального истца и иск третьего лица, заявившего самостоятельные требования[228].

Разумеется, третье лицо с самостоятельными требованиями отличается от первоначального истца и соистца. Как правильно отмечала по этому поводу М. С. Шакарян, требования соистцов всегда адресованы к ответчику и не исключают друг друга. Иск третьего лица, в отличие от иска соучастников, не может быть заявлен совместно с первоначальным иском: он направлен, как правило, против первоначального истца и ответчика вместе. Тем самым требование первоначального истца и требование третьего лица исключают друг друга[229].

Однако все эти доводы не противоречат другому утверждению: третье лицо, заявляющее самостоятельное требование на предмет спора, – это истец, которому противостоит ответчик (или ответчики), у которого есть самостоятельные основания требования и которое оказывается в «чужом» процессе по той причине, что предмет спора по первоначальному иску и иску третьего лица совпали.

М. А. Викут правильно утверждает, что основания требования третьего лица могут быть такими же (не теми же, а такими же, аналогичными), или иными, чем у первоначального истца[230], но трудно согласиться с весьма категоричным заявлением М. X. Хутыза, что содержание понятий истца и третьего лица совершенно различно[231].

В процессуальной литературе общепризнано мнение о том, что участие нескольких истцов в деле может иметь место не только при соучастии, но и в других случаях, в частности при участии в процессе третьих лиц, заявляющих самостоятельные требования на предмет спора[232].

Итак, проблематика третьих лиц с самостоятельными требованиями в принципе совпадает с проблематикой истца в любом процессе.

Т. Е. Абова осторожно указывала: «Думается, что… в арбитражном процессе в принципе не исключается возможность вступления в дело организации, заявляющей самостоятельные требования на предмет спора (по существу третье лицо с самостоятельными требованиями)…»[233]. Это утверждение можно выразить более категорично, обосновав его существующими правилами арбитражной процедуры. Кроме того, можно определить процессуальное положение такого третьего лица в арбитраже.

В ст. 23 Правил указано, что государственный арбитраж при наличии достаточных оснований вправе до принятия решения по хозяйственному спору привлечь по ходатайству стороны или по своей инициативе соответствующее предприятие, учреждение и организацию к участию в деле в качестве другого истца или ответчика. Обратим внимание на то, что Правила не применяют в данном месте хорошо известную гражданскому процессуальному законодательству терминологию «соистец» и «соответчик» (см. ст. 141 ГПК). Они говорят о другом истце или ответчике.

Подобная терминология как раз и позволяет охватить регулированием не только случаи «чистого» соучастия в процессе на истцовой или ответной стороне, но и иные ситуации участия в процессе нескольких истцов или ответчиков. Таким отличным от соучастия на истцовой стороне случаем и может быть иск третьего лица, заявляющего самостоятельные требования на предмет спора[234] (по терминологии гражданского процессуального законодательства). В арбитражном процессе это всего лишь разновидность «другого» истца.

Следовательно, никакого пробела в Правилах нет: простым, но достаточно гибким приемом законодатель решил самостоятельную для гражданского судопроизводства проблему так называемых третьих лиц, заявляющих самостоятельные требования на предмет спора.

В арбитражном процессе ходатайство третьего лица, заявляющего самостоятельные требования на предмет спора (другого истца) о привлечении к делу, может быть удовлетворено при условии принятия сторонами мер к непосредственному урегулированию спора. Привлечение к делу истца или ответчика по инициативе государственного арбитража во время рассмотрения дела может производиться независимо от принятия таких мер (ст. 23 Правил). В то же время в гражданском процессе третьи лица, заявляющие самостоятельные требования на предмет спора, могут вступить в дело лишь по собственной инициативе. Их нельзя против их воли привлечь к участию в деле, но можно известить о производящемся деле и времени его разбирательства (ст. 141 ГПК)[235].

Таким образом, и судебный, и арбитражный процесс допускают осложнение производства вступлением (привлечением) к нему новых лиц, заявляющих претензии на предмет спора. Однако различие заключается не только в том, что в арбитражном процессе они охватываются наименованием «другого» истца, но и в том, что они могут оказаться в процессе не только по собственной инициативе, но и по инициативе государственного арбитража.

Согласно ст. 27, ч. 2 Основ, третьи лица, не заявляющие самостоятельных требований на предмет спора, могут вступить в дело на стороне истца или ответчика до постановления судом решения, если решение по делу может повлиять на их права или обязанности по отношению к одной из сторон. Таким образом, появление в гражданском процессе третьих лиц, не заявляющих самостоятельных требований на предмет спора, вызвано возможным влиянием решения суда на их права и обязанности в споре между истцом и ответчиком. В советской гражданской процессуальной литературе институт третьих лиц, не заявляющих самостоятельных требований на предмет спора, тесно связывается с материальным правом регресса[236]. Да и генетически рассматриваемый институт является процессуальной формой обеспечения регресса в материальном праве.

Каждый процессуальный институт, испытывая в своем происхождении непосредственное влияние норм материального права, тем не менее качественно обособлен от этих норм, имеет самостоятельное значение. Поэтому институт третьих лиц используется и тогда, когда права регресса нет, но затрагивается иная юридическая заинтересованность. Так, по алиментным делам получила широкое распространение практика привлечения к участию в деле в качестве третьих лиц граждан, уже получающих алименты с ответчика по данному делу. Но практика судопроизводства пошла еще дальше и в некоторых случаях Верховный Суд СССР и Верховный Суд РСФСР, обращая внимание на необходимость привлечения в процесс заинтересованных или третьих лиц, не указывают вообще, на чьей стороне они должны выступать[237].

В литературе справедливо отмечалось, что иные (кроме регресса) основания юридической заинтересованности третьих лиц в гражданском процессе слабо изучены и не систематизированы. Во всяком случае судебная практика ставит под сомнение категорическое теоретическое представление о том, что третьи лица обязательно должны иметь материально-правовую связь с одной из сторон и в силу этого должны быть «привязаны» к ней в гражданском процессе. Участие третьих лиц без самостоятельных требований на стороне ответчика или истца – это лишь одно из возможных проявлений интереса к делу. В ряде же случаев третьим лицам нет необходимости участвовать на истцовой или ответной стороне. Поэтому в качестве обязательных признаков третьих лиц без самостоятельных требований мы выделяем: а) заинтересованность в исходе дела; б) невозможность вступления в процесс в качестве процессуального соучастника (соистца или соответчика); в) влияние решения по делу на их права и обязанности по отношению к одной из сторон. В соответствии с этим следует несколько изменить редакцию первого предложения ст. 27, ч. 2 Основ, изложив ее в таком виде: «Третьи лица, не заявляющие самостоятельных требований на предмет спора, могут вступить в дело до постановления судом решения, если решение по делу может повлиять на их права и обязанности по отношению к одной из сторон».

Участие третьих лиц, не заявляющих самостоятельных требований на предмет спора, в арбитражном процессе не предусмотрено ни Законом, ни Правилами. И это может показаться совершенно необычным, ибо значение института регресса в отношениях социалистических предприятий и организаций возрастает по мере развития специализации и кооперирования, когда в изготовлении продукции или в исполнении подрядного договора принимают участие несколько предприятий[238].

В арбитражном процессе НРБ, где институт третьих лиц легализован, он используется чаще, чем в судебном исковом процессе[239]. Это объясняется структурой народного хозяйства, при которой правоотношения между данными социалистическими организациями почти всегда оказываются связанными с другими социалистическими организациями. Деятельность социалистических организаций кооперирована, благодаря чему правовой спор между ними рефлектирует в правовую сферу других социалистических организации[240].

Если рассматривать проблему участия третьих лиц без самостоятельных требований с точки зрения традиционной теории гражданского и гражданского процессуального права, то отсутствие этой фигуры в арбитражной процедуре едва ли может быть объяснено, соответствующее ее усовершенствование напрашивается как бы само собой. Рассмотрим, однако, не теорию данного вопроса в интерпретации цивилистов-процессуалистов, а имеющийся нормативный материал и некоторые потребности практики.

В нормах материального права термин «третье лицо» используется достаточно широко. Мы имеем в виду, прежде всего, большой круг сложных теоретических и практических проблем, связанных с применением ст. 38 Основ гражданского законодательства. Согласно этой статье, исполнение обязательства, возникшего из договора, может быть возложено в целом или в части на третье лицо, если это предусмотрено установленными правилами, а равно если третье лицо связано с одной из сторон административной подчиненностью или соответствующим договором. В этом случае ответственность за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязательства несет сторона по договору, из которого оно возникло, если законодательством Союза ССР и союзных республик не предусмотрено, что ответственность несет непосредственный исполнитель.

Возникает вопрос: можно ли при предъявлении иска к должнику по договору привлечь к участию в деле третье лицо (по терминологии ст. 38), на которое должник возложил исполнение обязательства?

Ответ содержится в инструктивных указаниях Госарбитража СССР от 6 октября 1969 г. № И-1-33 «О практике применения арбитражами ст. 37 Основ гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик»: когда ответственность за нарушение обязательства несет сторона по договору, привлечение к делу третьих лиц, на которых должником возложено исполнение обязательства, должно иметь место, когда это необходимо в интересах установления истины по делу[241].

Таким образом, хотя Госарбитраж СССР положительно отвечает на поставленный вопрос, он оставил без ответа тесно связанные с ним другие вопросы: в качестве кого привлекается это третье лицо, каков круг его процессуальных прав и обязанностей, можно ли возложить на него имущественную ответственность перед истцом?

По мнению В. Ф. Яковлевой, мыслимы два способа переложения ответственности с должника на третье лицо: 1) должник, удовлетворивший претензии кредитора, в свою очередь предъявляет регрессный иск к третьему лицу; 2) при предъявлении иска кредитором к должнику в процесс привлекается и третье лицо, виновное в неисполнении или ненадлежащем исполнении обязательства должником, и ответственность возлагается непосредственно на виновное лицо. Однако вопрос о том, какой из двух указанных выше путей является наиболее правильным, не решен ни в нормативных актах, ни в практике, ни в юридической литературе[242].

В настоящее время в связи с принятием нового арбитражного законодательства отмечается некоторая тенденция к сужению круга возможных случаев привлечения третьих лиц к участию в арбитражных спорах.

Правила (ст. 62, п. 4) установили положение, что арбитраж отказывает в принятии искового заявления, если иск заявлен к предприятиям, учреждениям и организациям, которые в соответствии с законодательством не могут быть ответчиками по такому спору. Это же обстоятельство, установленное в заседании арбитража, является основанием к прекращению производства по делу (ст. 74, п. 4 Правил). В связи с этими положениями в инструктивных указаниях Госарбитража СССР от 15 июня 1981 г. № И-1-2 «О некоторых вопросах практики применения Правил рассмотрения хозяйственных споров государственными арбитражами» разъяснено, что не может быть ответчиком по делу, в частности изготовитель (отправитель), не являющийся поставщиком, по иску о взыскании неустойки за просрочку поставки или недопоставку продукции и товаров[243]. Хотя приведенная Госарбитражем СССР ситуация – это частный случай, охватываемый действием ст. 38 Основ гражданского законодательства, нельзя согласиться с позицией тех авторов, которые в общей форме утверждают, например, так: «Часто (особенно в исках о взыскании неустойки за недопоставку продукции) иск предъявляется к поставщику – стороне по договору и грузоотправителю, на которого поставщик возложил исполнение своего обязательства. Теперь, согласно ст. 62 Правил, арбитраж отказывает в принятии искового заявления к отправителю (третьему лицу), поскольку последний в силу требований законодательства не может отвечать перед истцом в таком споре»[244].

Во-первых, подобное толкование Правил противоречит приведенному выше инструктивному указанию Госарбитража СССР от 6 октября 1969 г., которое не отменено в интересующей нас части.

Во-вторых, в инструктивном указании Госарбитража СССР от 15 июня 1981 г. имеется в виду ситуация, когда иск предъявляется только к третьему лицу с исключением поставщика из числа соответчиков. И даже при таком положении вещей инструктивная практика Госарбитража СССР неустойчива. Так, согласно п. 11 инструктивных указаний Госарбитража СССР от 29 августа 1985 г. № И-1 «О рассмотрении споров, связанных с заключением и исполнением договоров контрактации сельскохозяйственной продукции», Госарбитраж СССР со ссылкой на ст. 38 Основ гражданского законодательства разъяснил, что, если договором контрактации предусмотрено, что расчеты производятся между хозяйством и не являющимся заготовителем получателем, отказавшимся от оплаты полученной продукции, хозяйство вправе требовать от заготовителя оплаты не только установленного Положением о договорах контрактации штрафа, но и стоимости этой продукции. В случаях, когда хозяйство предъявило иск получателю о взыскании недоплаченной по счету стоимости продукции, арбитраж рассматривает спор на общих основаниях с учетом конкретных обстоятельств и материалов дела, привлекая к участию в деле в качестве ответчика заготовителя[245].

В-третьих, если даже арбитр признает совершенно необоснованным привлечение в качестве ответчиков помимо стороны по договору также и непосредственного исполнителя, он не может отказать в принятии заявления в части по требованию именно к исполнителю. В таком случае он может лишь в процессе подготовки материалов к рассмотрению дела в заседании исключить из числа ответчиков те предприятия, учреждения и организации, которые в соответствии с законодательством не могут быть ответчиками по такому спору (ст. 66, п. 2 Правил).

В связи с этим нужно согласиться с О. Н. Садиковым, который отметил, что, хотя новое арбитражное законодательство не дает оснований для того, чтобы сохранять ранее сложившуюся практику широкого привлечения к делу организаций – третьих лиц, полный отказ от привлечения третьих лиц к участию в арбитражных спорах и от вынесения против них решений был бы неоправданным[246].

Итак, привлечение в процесс непосредственных исполнителей по договору не исключается новыми Правилами, и потому круг тех проблем, которые волновали исследователей до издания этого нормативного акта, не перестал быть актуальным и в настоящее время.

Арбитражная практика не исключала возможности привлечения в процесс непосредственного исполнителя в качестве соответчика и возложения на него ответственности за неисполнение и ненадлежащее исполнение обязательства даже в тех случаях, когда законодательством не предусматривалось, что ответственность несет непосредственный исполнитель. А. А. Лукьянцев считал подобную практику порочной, ибо, по его мнению, третьи лица не могут быть соответчиками, так как никакими материально-правовыми требованиями они с кредитором по основному обязательству (истцом) не связаны. «Процессуальная форма, несмотря ни на какие доводы, не может существовать в отрыве от материального права»[247].

Действительно, с точки зрения теории гражданского процесса доводы А. А. Лукьянцева выглядят неотразимыми. Однако в данном случае законодатель столкнулся с ситуацией, при которой последовательная реализация устоявшихся теоретических представлений о третьем лице в гражданском процессе вступила бы в серьезное противоречие с сугубо практическими потребностями.

Во-первых, если бы фигура третьего лица без самостоятельных требований была бы внедрена в арбитражный процесс, то большинство подведомственных арбитражу споров пришлось бы рассматривать с их участием в силу развития специализации и кооперирования промышленного производства, увеличения и усложнения хозяйственно-договорных связей между предприятиями, возрастания взаимозависимости хозяйственных обязательств. Это значительно усложнило бы повседневную практику арбитражного разбирательства, и эта процедура могла бы утратить свои явные в настоящее время преимущества: быстроту и оперативность в рассмотрении дела.

Во-вторых, в гражданском процессе одновременное в рамках одного производства рассмотрение первоначального и регрессного исков, как правило, не допускается. Исключение составляют дела о восстановлении на работе незаконно уволенных или переведенных работников. По этим делам суд может по своей инициативе привлечь к участию в деле в качестве третьего лица на сторону ответчика должностное лицо, по распоряжению которого было произведено увольнение или перевод. Суд, установив, что увольнение или перевод были произведены с явным нарушением закона, в том же процессе должен возложить на виновное должностное лицо обязанность возместить государственному предприятию, учреждению, организации, колхозу, иной кооперативной организации, их объединению, другой общественной организации ущерб, причиненный в связи с оплатой за время вынужденного прогула или за время выполнения нижеоплачиваемой работы (ст. 39 ГПК). Подобное положение базируется на прочном принципиальном основании – доминировании в судопроизводстве (в сравнении с арбитражным процессом) начала диспозитивности. В соответствии с этим началом исключается, как правило, возможность возбуждения гражданского дела по инициативе самого суда, а при одновременном рассмотрении первоначального и регрессного исков в порядке ст. 39 ГПК последний как раз возбуждается по инициативе самого суда, хотя и в рамках одного производства.

В арбитражном процессе, если в деле участвует непосредственный исполнитель (третье лицо), то при констатации его вины в неисполнении обязательства ответственность перед своей стороной и – по цепочке – перед истцом может наступить в результате инициативных действий арбитра. Это не противоречит ст. 38 Основ гражданского законодательства, ибо переложение ответственности на непосредственного исполнителя осуществляется с помощью процессуального приема. Н. И. Клейн небезосновательно считала, что, если Правила не препятствуют рассмотрению в одном процессе прямого и регрессного исков, проблема привлечения к ответственности действительного виновника нарушения обязательств является процессуальной и не связана с применением ст. 37 и 38 Основ гражданского законодательства[248]. Принципиально допустимая с теоретической и нормативной позиций возможность одновременного рассмотрения основного и регрессного исков в арбитражном процессе дает возможность рассматривать в процессуальном отношении фигуру третьего лица в судебном процессе как фигуру обычного соответчика в арбитражном процессе.

Приведенный пример свидетельствует о том, что, хотя, как верно указывал А. А. Лукьянцев, процессуальная форма и не может существовать в отрыве от материального права, она, тем не менее, имеет вполне самостоятельное качественное наполнение, при котором связи с содержанием норм материального права бывают ослаблены очень сильно и прослеживаются с большим трудом. Это положение доказывает также и то, что природа и особенности того или иного процессуального института не могут быть вскрыты путем только выяснения влияния на формирование этого института той или иной группы норм материального права.

Обратимся к рассуждению, которое стало распространенным при анализе данной проблемы, но нуждается в разъяснении, в расстановке соответствующих акцентов принципиального характера.

К. Ф. Матвеева пишет: «Формально не признавая институт третьих лиц, органы арбитража по существу используют его в практике рассмотрения и разрешения хозяйственных споров. На практическое применение института третьих лиц, не заявляющих самостоятельные требования, указывает одновременное рассмотрение и разрешение основного и регрессного исков путем привлечения третьего лица в качестве соответчика по делу»[249].

Получается, что и в гражданском, и в арбитражном процессе третьи лица участвуют, но в арбитражном процессе они именуются ответчиками.

Солидаризируясь с Р. Ф. Каллистратовой в том, что привлекаемая к участию в процессе третья организация, по вине которой было не исполнено или ненадлежаще исполнено обязательство должника, может лишь условно именоваться ответчиком, В. Ф. Яковлева дополнительно аргументирует это соображение тем, что по существу процессуальное положение такого «соответчика» напоминает положение в гражданском процессе третьего лица без самостоятельных требований[250].

Согласиться с подобными рассуждениями нельзя, потому что процессуальное положение рассматриваемых лиц в процессе должно быть определено совершенно однозначно и категорично: они являются соответчиками в деле. Рассуждать по-иному – значит допускать явную и непозволительную двусмысленность в определении процессуального положения таких лиц: по форме соответчик, а по существу – третье лицо.

Источник такого рода заблуждения состоит, по-видимому, в том, что смешивается фигура третьего лица в гражданском процессуальном праве и в гражданском праве.

Яркий пример такого рода смешения мы находим у Н. А. Абрамова. Он пишет о том, что отсутствие третьих лиц в арбитражном процессе обусловливает несогласованность процессуальных норм с материальными, в которых широко закрепляется участие третьих лиц в имущественных правоотношениях; далее приводится ст. 38 Основ гражданского законодательства, где термин «третье лицо» действительно является ключевым[251].

Конечно, если бы законодатель вкладывал в различных отраслях права одинаковый смысл в термин «третье лицо», то отсутствие «третьих лиц» в арбитражном процессе выглядело бы лишенным всякого смысла, свидетельствовало бы не только о несогласованности норм материального и процессуального права, но и об их противоречивости.

Затронутый вопрос, несмотря на свою актуальность, слабо разработан в нашей литературе, и, по-видимому, только И. М. Зайцев впервые специально обратил на него внимание. Иллюстрируя трудности, которые могут возникнуть в нормотворческой деятельности при толковании и применении норм права в научных исследованиях, а также в учебном процессе, он сослался на то, что иногда в различных отраслях права один и тот же термин употребляется в различном смысле, в результате чего можно неправильно понять сущность выражаемого им понятия. По мнению И. М. Зайцева, именно с таким случаем мы сталкиваемся, встречая в гражданском и гражданском процессуальном праве термин «третье лицо»[252]. К сожалению, общая проблематика статьи И. М. Зайцева не дала ему возможности развить подробно эту идею и он не сделал обстоятельного анализа различий третьих лиц в двух указанных отраслях права.

Так, по подсчетам М. К. Сулейменова, только в ГК РСФСР термин «третье лицо» применяется 23 раза[253]. И мы даже с сугубо практической точки зрения должны знать, везде ли одинаковый смысл вкладывает законодатель в данный термин, совпадает ли он по значению с теми третьими лицами, о которых упоминает гражданское процессуальное право.

Указанная проблема типична и для законодательства других стран. Румынский исследователь А. Нашиц в сугубо теоретической работе отмечает особую важность определения используемых в законодательстве терминов, когда они в разных или даже в одной и той же отрасли права имеют неодинаковое значение, и в качестве такого примера приводится термин «третье лицо»[254].

Характеризуя признаки третьего лица в гражданском праве, М. И. Брагинский писал, что их два: отрицательный (оно не является стороной в первоначальном правоотношении) и положительный (оно юридически связано с одной из сторон первоначального правоотношения); отмеченные признаки присущи и третьим лицам в гражданском процессе[255].

С этим последним выводом нельзя согласиться.

1. В некоторых случаях с полной очевидностью следует, что упомянутое в материальном праве «третье лицо» заведомо не может занять в случае спора аналогичное место в процессе. Согласно ст. 250 ГК РСФСР, если третье лицо по основанию, возникшему до продажи вещи, предъявит к покупателю иск об изъятии ее, покупатель обязан привлечь продавца к участию в деле, а продавец обязан вступить в это дело на стороне покупателя. Ясно, что в иске об изъятии вещи третье лицо (по терминологии гражданского права) займет положение истца (по терминологии гражданского процессуального права). Третьим же лицом в процессе при такой ситуации окажется продавец. Аналогичная ситуация может возникнуть и в случае спора при применении ст. 167 ГК, регламентирующей некоторые особенности исполнения договора в пользу третьего лица.

2. Некоторые из видов третьих лиц в гражданском процессе могут быть и не связаны с одной из сторон в ходе рассмотрения дела.

3. Не во всех случаях право регресса может быть обеспечено институтом третьих лиц в процессе. Эта в целом нежелательная, негативная ситуация связана с наличием в стране двух самостоятельно сосуществующих юрисдикций. Так, при рассмотрении хозяйственного спора, подведомственного арбитражу, могут быть заинтересованы те или иные работники предприятия, к которым в случае удовлетворения иска может быть предъявлено регрессное требование, но занять в арбитражном процессе положение третьих лиц они не могут, ибо арбитраж не рассматривает споры с участием заинтересованных в деле граждан. Не может быть в подобном положении применена и ст. 28 ГПК, согласно которой при объединении нескольких связанных между собой требований, из которых одни подведомственны суду, а другие – органам арбитража, все требования подлежат рассмотрению в суде. В случае привлечения в процесс третьего лица рассматривается, тем не менее, одно требование, а не несколько связанных между собой требований.

Хотя институт третьих лиц в арбитражном процессе НРБ легализирован, граждане по соображениям принципиального свойства не могут принимать участие в арбитражном производстве ни в качестве сторон, ни в качестве третьих лиц[256].

4. Арбитражная практика вопреки некоторым устоявшимся традиционным представлениям широко привлекает в процесс в качестве соответчиков третьих лиц – непосредственных исполнителей по договору. Здесь третье лицо (по терминологии гражданского права) займет положение ответчика (по терминологии арбитражного процессуального права). В. К. Райхер справедливо видел в этой практике прогрессивно-новаторскую ломку старой цивилистической традиции, не допускающей привлечения к ответственности за неисполнение договорного обязательства лиц, не связанных по данному договору с истцом[257].

Таким образом, тот факт, что непосредственный исполнитель в ст. 38 Основ гражданского законодательства назван третьим лицом, вовсе не предопределяет его аналогичное положение в арбитражном процессе.

Согласно законодательству ВНР, хозяйственные споры между социалистическими организациями подведомственны суду. Но и при подобном положении вещей особенности материальных хозяйственных отношений самым серьезным образом влияют на «расстановку» лиц в процессе. Так, только по хозяйственным судебным спорам между социалистическими организациями вступившее в дело третье лицо может быть привлечено судом в качестве стороны[258].

От возложения исполнения обязательства на третье лицо следует отличать случай, когда должник не исполняет перед своим кредитором обязательства из-за нарушения обязательства его должником по отношению к нему. Такие случаи не подпадают под действие ст. 38 Основ гражданского законодательства[259]. Однако было бы неправильным утверждать, что они вообще не урегулированы[260]. Согласно инструктивным указаниям Госарбитража СССР от 6 октября 1969 г. № И-1-33, по общему правилу не являются обстоятельствами, освобождающими от ответственности за нарушение обязательства, в частности, ссылки ответчиков на неисправность поставщиков перед ними, поскольку устранение этой причины лежит на обязанности поставщика (п. 7)[261]. Разъяснение такого рода понятно, так как субъектом гражданско-правовой ответственности при нарушении обязательства является неисправная сторона по договору (в рассматриваемом случае – поставщик). Но это не исключает права поставщика переложить ответственность на виновных поставщиков сырья, деталей, узлов и т. д. в порядке регресса.

Привлечение в арбитражный процесс смежников, безусловно, имеет свои негативные стороны. Часто ответчик ссылается на вину третьих организаций, из-за которых он не мог выполнить обязательства. Эта организация также иногда ссылается на неисправность своих смежников. Возникает проблема ответственности «по цепочке». Ориентирование арбитража на привлечение смежников может привести к тому, что это будет толкать поставщиков на изыскание возможностей свалить вину на другого и освободиться от ответственности вместо того, чтобы принять все меры к надлежащему и своевременному исполнению обязательств[262]. Ссылки на неисправность смежников очень часто фигурируют в качестве пресловутых «объективных» причин, которые приводятся в оправдание срыва хозяйственных договорных обязательств.

Тем не менее, несмотря на столь весомые доводы в пользу сложившейся арбитражной практики, проблема цепочки ответственности до сих пор не решена. Есть весьма серьезные аргументы для некоторых ситуаций и в пользу установления такого порядка, при котором была бы по возможности установлена прямая ответственность непосредственного виновника в неисполнении обязательства.

Представляется, что речь идет именно об изменении арбитражной практики, ибо действующее арбитражное процессуальное законодательство предоставляет право арбитру привлекать смежников в качестве соответчиков по делу и возлагать на них прямую ответственность за неисполнение основного обязательства. Учитывая, что цепочка привлекаемых к процессу смежников может быть достаточно длинной и это приведет к затягиванию процесса, следует согласиться с В. Ф. Яковлевой, которая полагает, что решение вопроса о том звене, на котором следует разорвать цепочку, нужно предоставить арбитражу. Если арбитраж найдет, что привлечение очередного смежника значительно затруднит и затянет вынесение решения, он вправе не привлекать смежника к процессу[263].

Арбитраж даже при привлечении в процесс смежников может при неясности ситуации все же не возлагать на них ответственности, с тем чтобы не затягивать процесс. Это не может лишить права, скажем, головного поставщика привлечь в рамках самостоятельного процесса смежника к регрессной ответственности. В связи с этим нельзя признать обоснованным высказанное в общей форме суждение М. Ринга о том, что соответчики после рассмотрения первоначального к ним иска лишаются права на предъявление друг к другу регрессного иска[264]. Согласно ст. 31, п. 3 Основ (ст. 62, п. 3 Правил), судья или госарбитр отказывают в приеме заявления лишь в том случае, если имеет место тождество сторон, предмета и основания иска. Во всех остальных случаях нет оснований к отказу в принятии заявления. Ясно, что при предъявлении иска одним соответчиком к другому спорящие стороны не совпадут с первоначальным истцом.

Таким образом, инициативная природа арбитражной процедуры дает возможность обойтись без внедрения в арбитражный процесс фигуры третьего лица, что осложнило бы его без достаточных оснований. Это не противоречит тому, что нормы материального права используют фигуру третьего лица, ибо процессуальный и материальный закон вкладывают в данный термин различный смысл.