Читать книгу ДеньГа. Человек в море людей. Часть 2. На конь! - Валерий Леонтьевич Семисалов - Страница 19

Это на работе.

А дома её ждали муж и дочь.

И вот приходила она, избитая работой, измочаленная бешенным азартом делания денег, приходила нервная, взвинченная, желающая только одного – отдыха, покоя…

А семья тоже требует работы. Работы рук, работы души. И если с первой, благодаря помощи мужа, проблем не возникало, то со второй их становилось всё больше и больше.

Как-то непонятно жил муж. Точнее, в его-то жизни непонятного ничего не было: инженер-технолог (не выдающийся конструктор, не руководитель, не выдвиженец по партийной или профсоюзной линии – просто инженер, рядовой ИТР), кажется, на неплохом счету там, у себя на заводе, по вечерам возится с дочкой, иногда ходит во двор играть в шахматы, любит кино, большой книгочей. Всё привычно, всё понятно, обычно, размеренно, живёт и доволен уже тем, что живёт. Фронтовик, он не растерял, как многие вернувшиеся живыми, радости от того, что вернулся. И жил почти в таком же накале радости, в каком вернулся с фронта. Он даже признавался, что ему просто жизни вполне достаточно. Это уже само себе – подарок такой, что мало только идиоту покажется. А этого-то и не понимала Зимнякова: что, уже всё достигнуто? всё всем доказано? а тогда впереди-то что? то же, что и сегодня? говоришь, всё тебя устраивает? работу любишь? почему же вверх не стремишься? ах, тебе и здесь неплохо? не всем же вверху сидеть? но хоть чего-то ты хочешь? здоровья дочке, говоришь? любви жены? любимой работы? Свободного личного времени? и всё? это – всё?!!

Так вот непонятно жил муж.

Непонятно жила и дочь. Казалось, каждый новый сантиметр в её росточке выливался в новые метры между ней и матерью. Она росла и уходила. Она уходила от матери, а мать этого не видела. «Доча, как ты там, в детсадике?» – «Хорошо, мамочка». «Доча, как ты там в школе? Уроки сделала? – «Да, мама». Хорошо, мама, да, мама, нормально, мама…

Зимнякова совсем не умела с ней играть. Сама скучала в процессе, и Аля скучала. И скучала до тех пор, пока не появлялся отец – мордашка дочери оживала, и мать с удивлением обнаруживала, что во вмиг завязавшейся глупой возне на полу она как-то сразу оказывалась лишней. Алька понимала отца с полувзгляда, они болтали на каком-то своём тарабарском наречии и играли в игры, понятные только им двоим, чему-то непонятному радовались, над чем-то непонятным смеялись. Они и её тормошили и добросовестно тащили в игру, но мать не умещалась в их игре, она выпадала из неё, оттого терялась, от растерянности злилась и вымещала злость на них же – на муже, на дочери.

И они стали уходить, отдаляться от неё уже вместе.

Не вдруг, не сразу – годами.

Ещё не осознав толком этого, она уже ревновала. Свою Альку – к её отчиму, своего мужа – к его падчерице. Хотя какой отчим, какая падчерица? Отец и дочь. Дочь и отец. Что есть такое родная кровь? Один с родной кровью сбежал ещё от младенческой люльки, другая с родной кровью стала в конце концов чужой. А место их занял третий, с неродной кровью, но отчего-то родной по жизни. Так что же тогда есть такое, эта самая родная кровь?

Когда Зимнякова наконец разглядела, что происходит, она, естественно, обвинила во всём мужа.

– В чём же я виноват? – спросил он однажды, пожав плечами. – В том, что отношусь к Але, как к своей родной дочери?

– Да! – кричала она, совершенно глупея от злости и обиды. – Да! Ты приручил её к себе, ты воспользовался моей занятостью! Она ведь жить без тебя не может, а без меня обходится совершенно спокойно! Ты забыл, что я мать?

– Нет! – взъерошился обычно такой спокойный муж. – Это ты забыла, что ты – мать!

– Что? Что?!

– Да, ты, а не я, ты забыла, что ты мать! Ты когда последний раз в школу к дочери ходила? Ты хоть знаешь, чем живёт твоя дочь? Как она ждала тебя раньше каждый вечер! Ты… – Он вдруг запнулся, только-только разогнав себя на пути к тому, чего старался избегать всю их супружескую жизнь. Запнулся, мучаясь глазами, которые продолжали говорить то, что он не досказал словами. Потом отвернулся и махнул рукой.

– Как ты сказал? – растерянно переспросила она. – Ты сказал – ждала меня? Ждала меня раньше?

Муж молчал.

– Ждала меня раньше?!! А теперь что же, не ждёт?!!!

Алине шел тогда десятый год. И она действительно по вечерам уже не ждала мать, она ждала его, своего отчима, которого знала, как своего отца.

– Вот значит как… – Зимнякова закусила губу. – Значит вот так… Я, значит, работаю, сил не жалею, себя гроблю, а…

И это было правдой. Она действительно гробила себя работой – безоглядно шла к цели, жила реваншем. Закончив техникум, она чуть больше года походила в заместителях завмага – той самой Антонины Ивановны, что грозилась однажды «вышибить» её. Если бы та знала, кому она так неосторожно грозила! Тайными стараниями Зимняковой Антонину Ивановну потихоньку, с почётом выдавили на пенсию. Райпо заняла её кресло и засела там прочно – монолитом.

Совесть её не мучила, ибо к тому времени она уже напрочь забыла о том, что именно Антонина Ивановна впоследствии приблизила её к себе, допустила к кускам пожирнее и вообще, всячески благоволила и прощала многое из того, чего другим не прощала; да и, в конце концов, заместителем своим Зимнякову сделала тоже она. А забыла всё это Раиса Поликарповна потому, что обладала счастливой для карьериста чертой характера: в людях она помнила только плохое. Всё хорошее в своей жизни она считала делом своих и только своих рук и своих достоинств, всё, чего она добилась, она добилась сама – в это она верила свято, до точки.

Оснований для такого гамбургского счёта имелось у неё превеликое множество, и одно из главных – сам мир торговли, каким он предстал для Зимняковой, каким она его поняла, а затем и приняла. «Ты мне – я тебе», или «баш на баш», «дашь на дашь» – не имели принципа бессрочности.

Подобно обмену товаров на деньги, и денег на товар – всё здесь и сейчас.

Ценность таких сделок – здесь и сейчас. Ты же не придёшь в магазин, не скажешь: знаете, я у вас вчера купил диван, а сегодня мне нужен шкаф, но денег у меня пока нет. Вы не могли бы?.. Не могли!

Для чего, спрашивается, Антонина Ивановна в свое время облагодетельствовала Зимнякову? Да для своей же выгоды: Зимнякова оказалась надёжным и эффективным орудием делания денег. Вот она, цена хорошего отношения людей к другим людям: люди делают другим людям добро только тогда, когда ждут от них ответного добра для себя. То есть, дают с отдачей.

Нет отдачи – нет благодеяний. Вот он, корень добра – отдача!

За всем стоит корысть и расчёт. В чём, в чём, а уж в этом-то Зимнякова убедилась до точки. Учила её жизнь, и как учила!

Но, видимо, всё же плохо выучила… Человек, которого она пустила в семью, единственный человек, которому она имела глупость довериться, в конце концов обобрал её. Дочь украл.