Читать книгу Какой ужас! Повесть - Василий Варга - Страница 11

К огорчению Зои подобные случаи происходили и потом. Костя был явно расстроен и все больше потягивал православную. Дошло до того, что Зоя, будучи в сердцах, сказала ему страшное, оскорбительное для мужского достоинства и самолюбия слово.

– Ты, Костя, импотент. Сходи к врачу, может, он окажет тебе помощь. Каждая баба немного сука и…

– Ты конечно, сука, я это давно понял. Я сам не знаю, что происходит. Давай так. Я попытаюсь уложить другую бабу. Если и с ней ничего не выйдет, пойду к врачу.

– А если получится с другой сукой, что тогда? – спросила Зоя.

– Тогда, сама понимаешь: прости, прощай, козочка.

– Ты сволочь, – бросила Зоя и убежала. Костя не обиделся, он только расхохотался.

Зоя снова осталась одна. На какое—то время она затаила обиду на весь мужской пол, сосредоточилась на учебе, аккуратно посещала лекции в стала вести конспекты по литературе и истории партии.

Вдруг, неожиданно появился парень скромно одетый, стройный с черной шевелюрой и умным красивым лицом. Она и ее однокурсницы стали пожимать плечами, делать удивленные глаза и каждая студентка спрашивала друг дружку, кто это? Но никто не знал. Староста курса Алла Пеклина подошла к незнакомцу, спросила можно ли вписать его фамилию в журнал, но Женя отрицательно покрутил головой и вежливо произнес:

– Я посещаю лекции из любви к У вас тут несколько профессоров, которые излагают материал просто великолепно, – как не послушать такую лекцию.

Алла из вежливости не стала уточнять, спрашивать вы откуда, кто вы, поэтому она не могла ответить на многочисленные вопросы своих однокурсниц после занятий.

– Девочки, если надо, я подключу своего папу, он бывший сотрудник КГБ, – предложила Зоя, полагая, что ее предложение будет воспринято на ура.

– По—моему, насколько нам всем известно твой папочка милиционер, всего лишь, а совать милицейское рыло в учебное заведение неприлично, – саркастически произнесла Жанна Оводовская, дочь полковника ракетных войск.

Зоя надула ноздри и глубоко вздохнула. «Погодите, чувихи, я этого загадочного мужика захомутаю», подумала Зоя и на этом успокоилась.

Женя появился и на следующий день. Хотя он старательно конспектировал лекцию профессора Иванова, но краем глаза все же шарил, как всякий представитель пола, попавшего в бабье царство. Алла показалась ему прелестной девушкой, но когда он увидел Жанну, сердце его упало и стало колотиться где—то там внизу, на дне души. Вечером в тот же день, неся службу по охране милицейских мотоциклов, сочинил стихи, посвященные Жанне.

После передачи стихов посыпались записки приблизительно одного и того же содержания: кто вы, откуда, из какого университета вы к нам перевелись, сколько сборников вы уже издали?

– Ну, Жанна, – говорили подруги, – отхватила ты себе поэта. Интересно, сколько книг он уже издал? Кто он, ты узнай лучше. Если он тебя так полюбил с первого взгляда, помучь его, это полезно. Чем выше ты начнешь задирать свой прелестный носик, тем лучшие стихи будут вылетать из—под его пера. Ты вспомни Данте. Если бы не было его возлюбленной, которую он всего несколько раз видел, не было бы и самого Данте. Не подпускай его близко к себе: ты его можешь погубить, учти. Только неразделенная любовь рождает великие творения.

– Я и сама об этом думала, Зоя, – сказала Жанна, с некоторой грустью.

– Ты не только наша красавица, наша гордость, но еще и большая умница, а это такое редкое сочетание. Я просто завидую тебе, – сказала Зоя Сковордкина.

– Ну, тебя внешностью тоже Бог не обидел. К тому же ты дочь полковника и твой папочка большой человек в городе, – певучим голосом произнесла Жанна.

– Моему папочке скоро присвоят звание генерала, – похвасталась Зоя.

– Твой папочка будет комиссар полиции, – сказала Стела Костюковская.

– Какой еще полиции? Милиции, – добавила Лина Шевякова. – А мой папа в ракетных войсках служит, это далеко не милиция.

– Девочки! Звонок, давайте займем места, – скала Жанна.

– А какая у нас пара? – спросила Стела.

– Аллах ее знает, – сказала Зоя. – Девочки, смотрите, поэт к нам на лекцию пожаловал. Жанна, держись.

Доцент Колбовский преподавал русскую 19 века. Он излагал материал несколько поверхностно, но достаточно эмоционально, не заглядывая в конспект. Этим он и нравился студентам. Женя сел на последнюю парту, Жанна сидела впереди и не оглядывалась. Зоя Сковордкина уселась рядом с Женей и не сводила с него глаз. Почти перед концом лекции она передала ему записку.

«Как вам не стыдно пропускать лекции? Почему вас вчера весь день не было на занятиях? Заместитель помощника старосты по посещаемости Зоя С.». Женя прочитал записку, стал смотреть по сторонам, а когда его взгляд задержался на девушке, сидевший рядом, понял: записка, адресованная ему, от нее. Она весело улыбалась, волновалась и это волнение, передалось ему. Их глаза встретились, но Женя первый опустил глаза. Не может быть, чтобы такая девушка обратила на него, голяка, внимание. Это была сдача позиций представителя сильного пола. Зое это не очень понравилось, однако верховенство стало ее забавлять. Она еще никогда не руководила поэтом, а теперь случай подвернулся. Ее взгляд задержался на лице Вити, он как бы требовал ответа, как бы говорил: ну давай, мой поэт, отвечай на мою записку, делай встречный шаг, чего молчишь, краснеешь, как девица.

«В следующей пятилетке обещаю исправиться, с уважением Женя» – написал он на бумажке и передал Зое.

Прогремел звонок. Зоя тут же оккупировала Жанну и увела ее куда—то в конец коридора, не удостоив Женю ни единым взглядом.

«Жанна избегает меня, – думал Женя, – стихи ей наверняка не понравились. Да и не в стихах дело. Дело во мне самом. Разве я могу быть ее кавалером? Она не только слишком красивая для меня, но и слишком хорошо одета, а значит, родители у нее далеко не простые люди. Ее отец, если не слуга народа, то, наверняка, военный и в чине полковника или генерала. Эх, Жанна, если бы ты знала, где я работаю, но, может быть, ты чувствуешь и потому так высоко задираешь носик. Это правильно. Так и надо».

Женя зашел на кафедру истории КПСС. При кафедре был небольшой читальный зал. Вскоре здесь появилась и Зоя. Она уселась рядом и, глядя на него маслеными глазами, сказала:

– По—моему здесь не хватает воздуха, а на улице небольшой снежок. В отсутствии ветра он летит легко, как маленькие кусочки ваты. Пойдем в снежки поиграем.

– Вы уверены, что вам этого хочется? – спросил Женя.

Ее белое личико покрылось легким румянцем, ноздри стали смешно расширяться, но она приятно улыбнулась, а улыбка получилась очаровательной и даже какой—то робкой.

– Я сейчас ни в чем не уверена, – ответила она, – но мне кажется, вы такой одинокий… такой не ухоженный, вы, наверное, здесь в этом городе, один.

Женя тем временем собирал свою сумку и молча направился к выходу. Зоя последовала за ним. Она шла смело, зная, что Жанна на занятиях, на последней паре, не увидит ее в обществе Вити.

В раздевалке она надела дорогое пальто с меховым воротником и меховую шапку и в этом наряде казалась еще более красивой. Женя облачился в легкое пальтишко из дешевого сукна и кроличью шапку—ушанку.

– У нас на курсе самые красивые девушки, не правда ли? – сказала Зоя.

– Вы, конечно же, правы. Только мальчиков мало: скучно, небось.

– Как сказать. У многих есть мальчики, а Жанна скоро выйдет замуж.

– Да?!

– Кто—то ей стихи посвятил. По—моему ты. Мы так хохотали…

– Почему хохотали? – спросил Женя, заливаясь краской.

– Ну, там есть строчка «ты грелась одна у костра». Как это одна? Я бы, например, одна ни за что не торчала у костра. Кавалеров так много… отбоя от них нет. Вон горный институт, транспортный институт – одни мужики. Это только у нас женский монастырь. Я глупость сделала в свое время, что сюда поступила.

Они пешком дошли до парка Чкалова, погуляли вокруг пруда, постояли у ивы, и Женя набрался небывалой храбрости: поцеловал Зою в пухлую молодую, пахнущую каким—то дурманом щеку. Он понял, что совершил оплошность и стал извиняться. Глаза Зои наполнились, каким—то поглощающим блеском, прелестные немного полноватые губки задергались и немного раскрылись. Они просили настоящего поцелуя.

– Ну, иди, дурачок, поцелуй свою Зою, что ты извиняешься? когда нас целуют, – мы цветем, разве ты еще не усвоил этого? а еще поэт.

Женя прилип губами робко, осторожно, как к чему—то священному, так щедро дарованному ему судьбой. В этом поцелуе утонула самая красивая и благородная девушка на курсе Жанна Оводовская.

Зоя улыбнулась, красивой, завораживающей улыбкой, сняла перчатки и подала ему левую руку с тонкими горячими пальчиками, покрытыми бархатной кожей.

Женя каждый пальчик покрывал поцелуями. Зоя щедро улыбалась, а потом сама наградила его затяжным страстным поцелуем. Это был первый универсЖенетский поцелуй в этом городе. Это был неземной поцелуй. Так могут целовать только эти прекрасные феи, студентки университета.

– Жанна красивая девочка, ничего не скажешь, – произнесла она как бы между прочим, – но немного суховата. Стихи для нее все равно, что мертвому гимн Советского союза. А я, вот, стихи обожаю. Надеюсь, что мой поэт, если я имею право так тебя называть отныне, что—то сочинит в мою честь.

– О да! У меня уже есть строчка! – воскликнул Женя.

– Какая, прочти.

– Белое, нежное тело…

– Ничего, ничего. А дальше я буду вся раздетая? вся в твоих объятиях?

– Когда—нибудь и это будет, если судьбе будет угодно, – восторженно произнес Женя.

– Этого никогда не будет, – сказала она, вскидывая голову.

– Почему, но почему, скажи!

– Я замуж не собираюсь. А потом, пока не увижу твой сборник стихов, хотя бы такой, как у Евтушенко, о том, чтобы мы были в объятиях друг друга в обнаженном виде, не может быть и речи. Так что давай, трудись, поэт. А сейчас мне уже пора. А то папочка всю милицию города поднимет на ноги.

– А кто у вас папа – секретарь обкома? – с приятным ужасом спросил Женя.

– Хуже. Он комиссар милиции. Папа у меня большой человек. Правда, он еще носит погоны полковника, но уже вот—вот ему дадут звание генерала. Так что вот, мой поэт, ты должен знать, с кем имеешь дело. Милиция это во! милиция – это все, это власть в городе… таком крупном городе, как Днепропетровск – оборонная база страны. Кстати, как ты сюда пробрался? это же закрытый город. Даже когда я сюда приехала, а приехала позже папы, так как задержалась в Алма—Ате в связи с переводом в университет, отцу пришлось попотеть, чтоб доказать, что я его дочь.

Женя стал пожимать плечами, ему явно не хотелось описывать свои приключения. Зоя увидела и смилостивилась.

– Ладно, не рассказывай. Попал, значит попал. Может ты сочинил поэму для начальника паспортного стола. Мой папочка запросто может это проверить…, если потребуется. А сейчас мне уже пора. Столько дел, столько дел – ужас.

Робость Вити куда—то подевалась, и он решился на невероятное.

– Когда же мы увидимся Зоя…

– Никандровна.

– О, какое экзотическое отчество.

– Это отчество древнеримское. Все полководцы носили такие отчества, – величественно произнесла Зоя, награждая бедного поэта многозначительной улыбкой. – А что касается… тусовки, то это может быть только завтра на лекциях. Думаю: ты мне передашь записку, а там стихи… лучше, чем у Евтушенко. В прошлом году здесь Евтушенко был, клеился, стихи обещал, но папа сказал: плюгавый дюже. Однако все девчонки на курсе стали мне завидовать. И сейчас завидуют. А папа наложил вето на мои отношения с Евтушенко, потому, что собирается выдать меня за дипломата.

– Вы сказали… завтра на лекциях, а я имел в виду вечернее время…– фонари, звезды, луна, пруд в парке.

– Фи, какая проза! Я лучше в горный институт пойду кадриться, там знаешь, сколько чуваков, один другого лучше. Проходу мне не дают; даже на руки хватают и кружатся посреди танцевальной залы.

– Значит, у меня шансы на нуле, – трагически произнес Женя опуская голову. – А тут еще дипломаты…

– Ну, почему? Ты борись, возьми в руки свою лиру и ударь ею по моему молодому сердцу. Там что—то про милицию, я и отцу покажу, правда, он поэзу, как он ее называет, не очень—то любит. Лучше бы, конечно сборник твоих стихов. Даже, если папан ни одного стихотворения не прочитает, но посмотрит на обложку, а на обложке красуется твое имя. Тогда он скажет: веди его к нам, я на его погляжу и нутром почуйствую, чем он дышит.

– Зоя Никандровна, вы конечно девушка оттуда, – произнес Женя, показывая пальцем в небо, – и я…я…

– Чао, бамбино, – произнесла Зоя и убежала к остановке трамвая.