Читать книгу Какой ужас! Повесть - Василий Варга - Страница 14

«Студенты» приехали в дом полковника в половине одиннадцатого вечера 31 декабря. До Нового года оставалось полтора часа. Лучше всех выглядел Леша Филимонов. На нем было зимнее пальто с теплой ватной подкладкой, шапка из заячьего меха черного цвета, вязаные рукавицы из кроличьей шерсти и серебряная цепочка на шее с маленьким изображением Ильича. Он заставил каждого купить по одной гвоздике, а когда Женя нажал на незнакомую кнопку звонка на втором этаже, отобрал и от имени всех, вручил букет из трех гвоздик хозяйке дома Валентине Ивановне.

– С новым годом, с новым счастьем! Пусть всегда будут цветы в этом доме, и пусть всегда в нем будет полно гостей! – торжественно сказал Леша, и только потом, стал, не спеша, снимать свое пальто. Зоя сразу бросилась показывать вешалку в просторной прихожей и как кошка незаметно протиснулась поближе к Леше, взяла от него пальто и повесила на самое почетное место.

– Очень рады гостям, – сказала она, сверкая глазами. – Я Зоя, это Таня, а это Женя. А ты, чувак, ничего. Что—то ни разу тебя не видела на нашем факультете.

– И я не видел, – бесцеремонно произнес Леша, приближаясь, чтобы чмокнуть в пухлую щеку.

Девушки тут же вернулись в большую комнату, стали рассматривали альбомы с фотографиями, где больше всего фотографий принадлежало Зое. Здесь она была и с многочисленными кавалерами в обнимку, и на пляже в Сочи, Адлере, Хосте, Сухуми. В пляжном костюме она выглядела не так привлекательно, как в одежде. Ее фигура немного смахивала на мешок с крупой, потому что не было ярко выраженной талии, и ножки казались, слегка толстоваты. Но это мог разглядеть только опытный глаз, а Жене и Леше казалось все хорошо и шикарно. Ни тот, ни другой не видели – ни таких ножек, ни такой фигуры, а что касается Зои и особенно ее отца, то ее фигура, даже если бы она была мешковатая, пузатая, а ноги бочонками – все это было бы верх красоты и изящества.

– О, какая прелесть! – восторженно произнес Леша, подпрыгивая. – Вы знаете, Зоя, лучше уберите эти альбомы, а то я могу сразу влюбиться. У нас на курсе ни одной девушки, одни мужики, скукотища невероятная, неописуемая!

– А у нас одно бабье, – с грустью в голосе произнесла Зоя. – А вы где учитесь, если не секрет, чувак симпампулечка?

– В металлоургическом, на четвертом курсе, – сообщил Леша так громко, что в другой комнате услышал и сам хозяин Никандр Иванович. Он вышел, такой высокий, такой широкий в плечах и ниже плеч, поздоровался и сказал:

– Да, нынче металлургия, понимаешь, в почете, она не то, что какя—то там фулология, яма, понимаешь, и хищений меньше в металлургии, чем в фулологии. Металлургия, понимаешь – это во! – он вытянул указательный палец, Зоя приложила свой пальчик к губам. – Металлургия это не фулология, иде готовят одних трепачей. Вот, дочка, ты это на ус мотай. Ты передо мной реабилитируешься только в том случае, ежели книгу напишешь о том, как я партизанил, понимаешь. А потом надо, куда—то на металлургию, с киркой и тачкой. Свой взор направить уперед, за металлургией. Металлургия – это ракеты, это космос, это оборона, а оборона это передышка, накопление сил, понимаешь, а с накопленными силами – в поход на империализм: трах—бабах! жопы в прах! Ленин тоже был металлургом. Опосля его в нашей стране металлургия начала развиваться и достигла мирового уровня, понимаешь.

Он протянул руку Леше, наградил его кислой улыбкой и пробасил:

– Как вас, молодой человек именуют, понимаешь, давайте знакомиться и дружить. Фулолог и металлург, это да, понимаешь, – он покосил свои рыбьи глаза на дочку, в руках которой плясал альбом, и которая все ближе придвигалась к Леше с новой фотографией, где она стояла, обнимая толстое брюхо отца на морском берегу, – могли бы подружиться и заключить союз. Такой союз мы бы могли благословить. Тут можно было и дупломатов отбросить, понимаешь.

– Ура! – захлопал в ладоши Филимонов – новоиспеченный студент и будущий зять Никандра. – А зовут меня Алексеем, а по—простому Лешей. Я рад знакомству с вашей прелестной дочкой и уже знаю, как ее зовут. Ну, Зоя, царица, позволь мне твою пухлую щечку наградить поцелуем. Пущай произойдет скрещивание металлургии и фулологии. А там и самим не грех скреститься.

Зоя охотно подставила пухлую щечку для поцелуя и тихо, чтоб никто не услышал, шепнула: выйдем в коридор.

Леша подпрыгнул при этих словах от радости. Он уже собирался открыть рот, чтобы произнести «идем», но Зоя, сверкая глазами, перебила его.

– Папуля, да я уже план составила будущий книги. Если хочешь, – покажу, – сказала она, расплываясь в гордой улыбке.

Сразу установилась тишина. Даже Леша втянул голову в плечи, и какое—то время сидел не шевелясь. Лицо у Никандра Ивановича широкоскулое, рябое, суровое, нос большой, картошкой, подбородок массивный, тяжелый.

– Мг, – прорычал он, – нынче молодежь не та, мы бывало—ча… воевали. Так—то. В лесах Белоруссии партизанили. Ап—п—чхи! Ап… – он не успел достать носовой платок и потому первый чих пришелся на Лешу и на девушек, скромно сидевших на диване и с восторгом смотревших на Никандра Ивановича, а попытку выпиравшего второго чиха он уже прикрыл рукавом длинного домашнего халата. Одна из девушек, кажется Татьяна, все прыскала, прикрывая свой прелестный непокорный ротик, но никак не могла удержаться.

– Танечка, что с тобой моя дорогая? – спросила Зоя, глядя на подругу с укором.

– Пусть Леша еще раз произнесет имя института, в котором он учится, – потребовала Таня.

– Металлоургический, темнота, – с обидой в голосе произнес Леша. Все заржали, кроме Никандра и Зои.

– Папуля, ну папуля, посмотри план моей будущей книги, – настаивала Зоя. – Это просто пшик, а не план. Жень, хочешь, посмотри и ты, ты же будущий великий поэт, почти Байрон.

– Что за Барон, никада не слыхал, понимаешь. Лучше форточки позакрывайте, сквозняк устроили, холод понимаешь, на улице. А Барона или Буйрона засуньте себе в одно место. – Эти слова относились к Жене, он их мужественно проглотил, но план великого произведения Зои смотреть отказался. – Когда я партизанил, под открытым небом ночевать приходилось – никакого начморка и в помине не было, ну и по моложе, конечно был. Так—то. Эй, Валя! Платок носовой тащи! С платками что—то туговато стало, но партия примет решение об увеличении производства носовых платков, в этом нет сомнения. За пятилетку носовых платков будет в изобилии, бери— не хочу. Я свяжусь с Хрущевым, понимаешь, и подброшу ему идею насчет носовых платков.

– Ну, папульчик, я зачитаю тебе отрывок из третей главы. Это как раз тот период, когда ты партизанил в лесах Белоруссии.

– Ты мине уже много раз читала и прямо надо сказать: расстроила меня.

– Почему, папульчик?

– Мои подвиги достойны более масштабного описания, чем у тебя на одной странице. Валя! носовой платок! Ап—чхи!

Но Зоя уже глядела в раскрытую тонкую ученическую тетрадь и не могла отказаться от впечатления, которое могло бы произвести на слушателей.

– Вот болото, – начала она читать, – в болоте комары жу—жу—жу. И Никандр Иванович с двустволкой за плечами и котелком в руках, в резиновых сапогах шлеп, шлеп по лужам и тут комары в страхе разлетаются во все стороны, да так далеко, что тучей накрывают немцев. Те обороняются руками и не могут нажимать на курки своих ружей. А папа их трах бах из винтовки. Немцы гибнут как мухи, а комары улетают следующих немцев поражать. Я кончила. Ну и как?

Никандр Иванович нахмурился и, вытирая сопли рукавом, пробурчал:

– Чтой—то ты тут маненько смухлевала, дочка. Да не было такого, – я был преданный родине и товарищу Сталину партизан, а преданных партизан комары не трогали. Бывало—ча, лежишь в зарослях после боя с голым пузом, и ни один комар тебя не тронет. Переделай, дочка, свой знаменитый абзац. Валя! носовой платок, черт бы тебя побрал. У меня платки всегда были, когда партизанил.