Читать книгу Какой ужас! Повесть - Василий Варга - Страница 12

Женю тоже вдруг понесло к трамваю, он едва успел заскочить до закрытия двери. Зоя оценила этот подвиг. Он благородно подействовал на нее. Что—то благородное есть в этом нищем мальчике, подумала она и обняла его. Пышне губы были лучшим вознаграждением, ведь ехать далеко, их дом у черта на куличках, а очью в полупустом трамвае могут быть нежелательные чуваки, еще приставать начнут, а это приставание закончится похищением кошелька, а подружка так и останется без массажа.

– Ну чувак, ты мне нравишься, обязательно матери расскажу об этом. Я вообще хочу привлечь ее на свою сторону. А вдвоем мы – сила. Начнем обрабатывать папу, а то он все дупломата мне в женихи пророчит. А мне этот дупломат пофигу. Кроме того за дупломатом в Москву надо ехать, а я никуда не поеду, от так вот. Пущай дупломаты сюда приезжают. Здесь не девки, а королевы. А в Москве одна шантрапа.

Зоя тискала Женю с такой силой, что у того начали хрустеть ребра.

– Лапочка, нельзя так сильно любить: ребра начинают выть.

– У, съем. Попадись ты мне голенький, да в комнате, где никого нет, кроме нас двоих, только один хруст от тебя останется, остальное будет съедено, клянусь тебе, мой сук.

– Шутишь ты все, я и сам могу съесть, только надо себя завести. Что делает голодный волк, когда почувствует запах мяса? Он набрасывается. Вот так. Вот так, вот так.

Зое так нравилось, она даже выгнулась, чтобы поводить бугорком по запретному месту кавалера. Почувствовав дрожь в спине и в том месте откуда растут ноги, она сказала:

– Раздену и изнасилую. Ничего, что тут несколько хорьков спят, посапывают. Это же естественное дело.

– Да нет, надо так, чтоб никого не было.

– Послушай, сними номер в гостинице. Голенькая плясать буду, сучок оторву и проглочу.

– Ну, ты современная, я еще таких не встречал. Ты не просто девушка, ты – чувиха, я от тебя без ума.

– А ты – чувак, чувак, без тебя —никак, никак. Дай, я ухвачусь.

– Зоя, нельзя. Милиция протокол может составить. Одного из нас могут увезти на обследование

Мягкие, горячие губы женщины, как считал Женя, основные достоинства Зои, от них—то он словно заново на свет народился… И это время, когда они снимут номер в гостинице, обязательно наступит, надо только дождаться получки. Первую получку он потратил на покупку рубашки и вот результат есть. Именно в этой рубашке Зоя его заметила на лекции и тут же написала записку, в которой были такие слова: «Чувак ты – мой и только мой, я увезу тебя в Гишпанию и у Ерманию на курорт для двоих»

Он тогда позеленел от радости и после звонка уже ждал ее внизу на первом этаже. Женя будто на свет народился: таких теплых губ, в которых он тонул как в глубоком озере, он, как ему казалось, не встречал нигде до этого. Женя был на седьмом небе от счастья. Ему хотелось плясать, петь и говорить всякие глупости. В этом романтическом восторге он направился к трамвайной остановке, подпрыгивая. Какой—то прелестной, завораживающей духовной пустотой веяло от его новой знакомой, будущей жены дипломата. Вот почему не Жанна решилась подойти первой к нему, а она. Кто знает, может она просто поиграет с ним как кошка с мышкой и брезгливо отвернется.

Минут сорок спустя, подкатила злополучная восьмерка с несколькими пассажирами, клюющими носом, он вскочил, видя перед собой не трамвай, а образ Зои, ни разу не взглянул на циферблат часов и очнулся только тогда, когда переступил порог казармы.

Эти и другие мысли, согревающие душу и сердце, будоражили его недюжинный ум, когда он вернулся в свою казарму в третьем часу ночи.

Здесь было накурено, хоть топор вешай. Ребята, кто все еще не спал, матюгались. Женя, не раздеваясь, улегся на свою кровать, чтобы хоть полчаса вздремнуть, ведь ему в три ночи идти на смену охранять мотоциклы.

Сейчас на посту Иван Яковенко. Уже, слава Богу, ноябрь, температура ночью опускается ниже нуля и дремать в каком—нибудь мотоцикле, когда начинают коченеть ноги, руки и потом весь дрожишь, как стебелек на ветру, нелегко.

«Чтобы чего—то достичь, надо учиться. Это единственный способ в жизни, стать независимым и главное, достойным такой девушки как Зоя. Благо, КПСС не препятствует, а наоборот, поощряет стремление к учебе. Ведь при коммунизме все будут иметь высшее образование, а пока сейчас, при социализме, граждан с высшим образованием не так уж и много. Инженеры хоть и получают мизерную зарплату, но они все же советская интеллигенция, элита общества. А что касается учителей, медиков, работников культуры, юристов, – их можно посадить на духовную пищу, ведь духовная пища —марксизм—ленинизм – самая богатая в мире! Учитеелей готовят педагогические институты, а университет здесь готовят поэтов, прозаиков, драматургов, ученых. Если я поступлю в университет, мне высылка в деревню не грозит, так же, как и остальным выпускникам». На этой мысли Женя и задремал. Именно задремал, потому что, через некоторое время, дежурный стал тормошить. Пора было отравляться на пост охранять мотоциклы.

Тут, на посту, Женя сочинил дешевые стишки, посвященные Зое.

К себе в казарму он вернулся утром. Его сослуживцы уже проснулись и наполнили свое жилище жирным матом. Еще более яркую окраску этот мат принял, когда в казарму ввалился матерщинник Попенко.

Он включил свет и, шатаясь, от передозировки спиртного, закричал во всю луженую глотку:

– Боевая тревога! Суки, е… вашу мать! Город подожгли американские империалисты, а вы дрыхнете и выпускаете пар из задницы! Фу, какая вонища! Ап—чхи! Ап—чхуи! – Он и сам поднял ногу и громко стрельнул, – это вам в общий котел, шоб не говорили, шо я скупердяй. Братва! Сука буду, город горит, поднимайте свои поганые задницы и надевайте свои мундиры с нечищеными пуговицами. Кому сказано: подъем?!

– Жора, успокойся, ты опять пьян. Мы только что с ночной смены, отдохнуть бы не мешало, а завтра готовиться к строевому смотру.

– На х… вы мне все нужны! Я вам говорю: город объят пламенем, а они мине строевой смотр под нос суют, дармоеды!

Жора, израсходовав весь свой матерный словарный запас, поплелся в умывальник, там свалился и захрапел.

– Надо искать квартиру, – сказал Женя самому себе. – В этом бардаке не отдохнешь. Когда бы ни зашел, слышишь одно и то же – сплошной мат. Я не могу больше.