Читать книгу Какой ужас! Повесть - Василий Варга - Страница 15

Валентина Ивановна, кубанская казачка, сухопарая, невысокого роста женщина, вертлявая, как озорной мальчишка, тут же принесла кучу потрепанных носовых платков и сунула в оба кармана халата своего знаменитого мужа.

– Тебе, Ники, двадцать платков в день и то мало. Ты иногда сморкайся в туалете, а то у тебя мокрот, как у слона: выдул одну ноздрю – платок хоть выбрасывай, отстирать невозможно, – выпалила она, и побежала на кухню.

– Я когда партизанил, – никаких платков не знал. Честно признаюсь. И это правда. Это я так покривил душой перед Валей. Мы уж привыкли с ней шутки пускать в адрес друг друга. Так вот, бывало—ча, оторвешь кусочек от портянки и тем пользуешься. Просохнет, опять в дело пускаешь. А вы, молодой человек, где учЖенесь? – обратился он к Борису—философу.

– На философическом факультете в Москве. Заочно, – солгал Борис.

– На философском, дурак, – поправил Леша.

– Я знаю то, что ничего не знаю, – изрек Борис.

– Я, когда партизанил, усвоил одну философию: империалистам нет места на этой земле. Мы их изнистожим. Ап—чхи! Форточки закрыты, али нет?

– Папуль, а папуль, надень кЖенель по случаю Нового года. У тебя там столько орденов, столько орденов! Пусть мальчики посмотрят, позавидуют, – просила Зоя, ласково глядя на хмурого и периодически чихающего отца.

– Если бы не металлургогический институт, я, может быть, тоже пошел бы в милицию, – сказал Леша. – Уже дослужился бы до плутковника, а там и до енерала.

Никандр Иванович тяжело поднялся со скрипучего стула и никому ничего, не сказав, ушел к себе в комнату читать военные мемуары. Валентина Ивановна тем временем, подобно челноку, сновала туда – сюда, с кухни в столовую из столовой на кухню, таскала блюда на огромном подносе. Стол вскоре оказался заполненным различными яствами, а Женя сидел и думал, за что же браться в первую очередь, поскольку хозяйка, дабы подчеркнуть свою зажиточность, собрала все в кучу: и холодные и горячие блюда, и даже литровую банку абрикосового варенья, которую следовало подать в конце праздника. Благодаря большой площади стола, удалось пристроить бутылки с водкой, коньяком и шампанским.

Философ не выдержал такой пытки и утащил отбивную, обжаренную в яйце. Он только собрался отправить ее по назначению, как Таня, что сидела рядом с Евгением, обратилась к нему с вопросом:

– Вы уже прошли Бэкона? На каком курсе вы его изучали?

– Мне этот Бекини не очень, поэтому я его не изучал, я его просто игнорировал, руководствуясь принсипом: я знаю то, что ничего не знаю, – отчеканил Борис, засовывая отбивную в широко открытый рот, и подобно голодному бульдогу тут же проглотил ее и дважды икнул.

– А кто произнес эту знаменитую фразу, на которую вы все время ссылаетесь? – не унималась Таня, заподозрив философа в бесстыдной лжи.

– Как кто? я произнес, – сказал Борис, хватая очередной кусок отбивной.

– А, тогда все ясно, а скажЖене, когда жил Сократ? – спросила Таня весьма серьезно.

– Сократ? Что—то не припомню такого, – почесал затылок Борис. – А, вспомнил. Он живет в общежитии МГУ. Я могу передать ему от вас привет.

– Прошу к столу! – пропела Зоя радостным голосочком, захлопав в ладоши. – Папуль, тащи свои ордена, не скромничай! Мы тебя все ждем. Без тебя праздник не начнется. Ребята, давайте поаплодируем обладателю орденов! У него их столько – ужас, целый мешок.

Раздались аплодисменты, а когда вошел Никандр Иванович в кителе, застегнутом на одну верхнюю пуговицу и в кальсонах, аплодисменты усилились, а Леша дважды прокричал ура. Обе половины кителя были увешаны пятиконечными звездами, медалями с изображением полководцев и бородкой Ильича.

– Ты, почему брюки не одел? – спросила Валентина Ивановна, всплеснув руками. – Опять забыл, черт старый.

– На пузе не сходятся, я пробовал, – сердито пробурчал Никандр.

– Так это старые брюки не подходят, они с прошлого года у тебя бесполезно висят в шкафу, а новые по специальному заказу сшиты и пинжак ты надел тоже старый. Брюхо—корыто надо убирать, – лепетала жена, тоненькая как тростиночка возле своего мужа, такого массивного, имеющего огромный не только служебный, но и телесный вес.

– Мам, не трогай папу, пусть сидит уж, тут все свои, – сказала Зоя. – Он и в кальсонах неплохо смотрится. Если у меня когда—нибудь будет такой знаменитый муж, я ему и в кальсонах разрешу за стол садиться. А то и без кальсон.

– Ладно, пущай так, – процедил Никандр сквозь зубы. – Когда я партизанил, всякое бывало. И без кальсон приходилось удирать, то есть наступать. Как вчерашний день помню, как драпали, ах ты черт, заговариваться стал, как наступали в окрестностях Барановичей…

Но тут Леша вскочил, как хозяин дома, схватил рюмку, полную коньяка и произнес:

– Я предлагаю тост за наше советское студенчество, интеллигенцию нашей страны. Нам строить коммунизм, нам жить при коммунизме, за нами будущее, а все старое на мусорную свалку истории!

– Очень хороший тост, – сказала Зоя, глядя на Лешу сверкающими глазами, полными очарования и бурей невысказанных чувств. Ее пятая точка все время пританцовывала, а то место, которое между, между, ах выговорить трудно, словом это место воспалилось, долго горело и все время требовало одного – крепкого массажа— Я поддерживаю. За этот тост надо пить до дна и только до дна. Глубоко, до дна, туда—сюда, туда— сюда, до дна —так, чтоб в мозгах звенело, – и она опрокинула рюмку с коньяком до дна одной из первых и топнула ножкой.

Глаза ее бесстыдно пожирали металлурга Лешу, а он, после второго тоста, стал ей подмаргивать и поглядывать, где же этот свербеж.

– Рунда все это, – проворчал Никандр Иванович, строго окидывая всех недобрым взглядом. – Рано стариков списывать, да на мусорную свалку истории выкидывать. А кто, позвольте узнать, революцию делал? Старики. Вся старая гвардия во главе с Лениным. Только один молодой затесался; это Сталин, царствие ему небесное, понимаешь. Я когда партизанил, у нас тоже одни старики были, а что молодежь? сопляки одни. Как что, так в кусты. Тут одна мо'лодежь сидит, так вот знайте: без стариков коммунизьму не построить! Не построить! вы слышЖене меня? не построить! Я помню, когда партизанил…

– Папуль, да ты впереди бригады всей! Мы все твои цыплята за твоей спиной и прямо в коммунизм плюхнемся, как в кроватку в ночной рубашке, правда Лешенька? Тебе и без рубашки можно, поскольку ты металлург. А папе металлурги нравятся. Правда, папуль? Пойдем на балкон, там воздух свежий.

– Истинно так, – пропел Леша, который с каждой минутой становился смелее и величественнее. Теперь он уже стал пожирать глазами Зою с такой прытью, что все заметили и удивлялись, как быстро Зоя переориентировалась. Зоя радостно моргнула ему левым глазом и незаметно послала воздушный поцелуй.

– Папуль, а папуль! спляши, а? Ну, сделай это для молодежи, мы все просим тебя. Ребята, давайте поаплодируем герою нашему— партизану, все же он воевал за нашу счастливую молодость.

Раздались бурные аплодисменты, и Никандр Иванович в кальсонах вышел из—за стола.

– Партизанскую! – потребовали гости.

– Чичас, – сказал Никандр Иванович, – давайте вспомним. Валя, скалку! Срочно!

Валя принесла скалку. Он взял ее как ствол автомата на изготовке и изобразил партизана, крадущегося в зарослях на врага.

– Тра—та—та, тра—та—та, – произносил он притоптывая. Зоя бросилась, поцеловала его в мокрую от струящегося пота щеку и, сопровождаемая аплодисментами, присела рядом с Лешей.

Но Никандру Ивановичу молодежь вскоре смертельно надоела, он тяжело поднялся, надутый, как лягушка на мороз, и ушел к себе в комнату. Он прилег на кровать, включил настольную лампу и стал читать военные мемуары. Это было куда интереснее той компании, где собралась одна молодежь. «Когда я партизанил, – сказал он себе, – мы новый год встречали по—другому. Эх, было время. Тогда делалась история, и я был участником этой истории. А сейчас что? Подумаешь, пижон из металлургического: старики ему не по душе».