Читать книгу Какой ужас! Повесть - Василий Варга - Страница 5

Осенью 1945 года на Кубани появился Никандр Иванович в чине подполковника и спустя трое суток вместе с женой и дочерью, которой уже исполнилось девять лет, уехал в далекую Алма—Ату для дальнейшей службы на благо социалистической Родины. Здесь тоже предстояли кровавые чистки: казахи, как и русские, во всяком случае, половина из них, как считал товарищ Джугашвили— Сталин, состояла на службе нескольких империалистических разведок одновременно —японской, американской, французской. Честь и хвала гению: он делал все, чтобы обескровить не только русскую, но и другие нации.

Как и все жены советских чиновников крупного и среднего ранга, в особенности военных, Валентина Ивановна не работала: не было такой необходимости. Никандр Иванович приносил домой пять тысяч рублей ежемесячно, а прокормиться, по советским меркам, можно было и на три. Начальники начальников, чьи жены участвовали в строительстве коммунизма на кухне, смотрели на такое положение, прямо скажем, не свойственное социалистическому пониманию образа жизни, сквозь пальцы. За таких жен работали мужья. И это было оправдано: Никандр Иванович всегда появлялся на работе с начищенными пуговицами, отглаженными брюками, белым как снег воротничком на кителе. Его можно посылать на смотр хоть в Москву. И не только. Никандр Иванович всегда был на работе собранным, боевитым, правда, стал несколько полнеть, глаза стали заплывать, бычью шею он поворачивал медленнее, и сверлил собеседника тупым сталинским взглядом до тех пор, пока последний не опускал глаза.

Валентина Ивановна блестяще справлялась с работой по дому, прекрасно стряпала и воспитывала единственную дочь. Она души в ней не чаяла. Девочка ходила во второй класс, была принята в октябрята, носила пятиконечную звезду с миниатюрным изображением отца всех детей Ильича и к каждым выходным требовала подарка.

– Мам, а мам, сегодня утром, пока ты писала в тувалете, я сама надела сапоски на ножки, поэтому с тебя подарок, – сказал Зоя матери, отводя ручки назад, чтобы мать могла одеть ей ранец.

– Зачем ты это делала, золотце? ты не могла подождать? Больше так не делай: я люблю ухаживать. Я за папой ухаживаю, я ему ботинки чищу, расшнуровываю, когда он приходит с работы и зашнуровываю, когда он отправляется на работу. Я и тебе все так же буду делать. И подарок тебе будет. Я сейчас позвоню папе на работу. Чтобы ты хотела, доченька?

– Я хочу лисапед, – потребовала Зоя.

– Так у тебя уже есть один.

– Фи, он мне надоел. Я его подарю своей подружке в классе. На заднем колесе спица погнулась.

– Давай я выпрямлю, – предложила мать.

– Не хоцу, не буду! Сказала: не буду, значит, не буду, – уже пищала Зоя.

– Что ты, что ты, доченька, зачем так волноваться?

– Вот тебе, вот тебе, – выпалила Зоя, снимая сапожки. – Сама одевай.

Мать опустилась на колени, начала поглаживать ножки дочери, приговаривая:

– Стройненькая ты у меня, касатка. Вся в папу. Будешь высокой, как он, не то, что я, коротышка. Ну, подними ножку.

– Не буду, сказала: не буду, значит, не буду, коротыска, хи—хи! Если лисапед не подарите, не пойду в школу. Я не хоцу учиться. Зоя Михайловна дюже строгая, а еще кричит на меня, сука старая.

– Доченька, так нельзя об учреждении говорить, это некрасиво.

– Написать мне на учреждение, она не учрежденица, а училка, я папочке пожалуюсь, пущай он ее заберет и посадит, – уже утирая личико, говорила Зоя.

– Давай сначала подними левую ножку, а потом правую, я одену тебе сапожки, отправляйся в школу, а то опоздаешь. Будет тебе велосипед, что с тобой поделаешь. Я сама тебе куплю. Пойду сейчас и куплю. А с твоей учительницей Зоей Михайловной я поговорю, – ублажала мать дочку.

– Намыль ей шею, нет, намажь гуталином, а мы все посмеемся.

– Ну, хорошо, дитя мое, отправляйся, с Богом.

– С каким ессо Богом, ты что? с Лениным надо говорить.

– Забылась, прости, доченька.

Зоя влетала в класс, чаще не раздеваясь, снимала с себя ранец и швыряла в угол и если учительница делала ей замечание, этот ранец летел от угла до середины класса, и только потом она поднимала его, и запихивала в парту.

– Сковордко, достаньте учебники, ручки, тетради. И пальто снимите, – предлагала Зоя Михайловна.

– А ваше где пальто? – нагло спрашивала Зоя.

– В шкафу.

– И я хочу в шкаф.

– Ты должна раздеваться на первом этаже в раздевалке, – говорила учительница.

– Не буду я в раздевалке.

– Почему?

– В раздевалке воняет, – заявляла Зоя.

Тут поднимался всеобщий хохот. Другие девочки и мальчишки крутили пальчиком у виска, а это значило: ты дура, тогда Зоя, крепя сердце, а иногда и плача, отправлялась в раздевалку снять пальто.

И классный руководитель, и директор понимали, чья дочь Зоя, и старались обходить острые углы, как только могли.

Но в пятом классе, когда уже преподавал не один, а несколько учителей и все, как будто сговорились, стали выставлять ей двойки, потому, что она ничего не знала, получалось, что Зоя Сковордко, дочь зам начальника КГБ – двоечница.

Директриса схватилась за голову. Она быстро собрала малый педсовет, но преподаватели, все как один, заявили, что пойти на сделку с совестью не могут. Тогда, чтобы обезопасить себя от ночного визита сотрудников, она отправилась на прием к начальнику области генералу Шкирия. Ее приняли, очень вежливо обошлись с ней. Генерал маленький пузатенький выслушал ее, встал, потрепал ее по плечу и сказал:

– Иды, спи спокойно. Этот Никокандра много работает, воспитывать дочь не имеет возможности. Эх, дэти, дэти, куды вас дети. Ну, женшина, ви свободэн. Но ти у меня нэ был, поняла?

– Так точно, товарищ генерал, не была. Огромное вам спасибо. Да здравствует товарищ Сталин.

– Да здравствует товарищ Берия! – сказал генерал.