Читать книгу Бородинское знамение - Васса Царенкова - Страница 17

Высокий, сужающийся кверху стеклянный готический потолок пропускал много яркого света. Библиотека впечатляла своими покачивающимися шкафами, которые, казалось, вот-вот обрушатся. Все здесь находилось в движении: птицы, кружащиеся под потолком, вьющиеся по стенам растения, хлопающие нижние дверцы шкафов, скользящие туда-сюда стекла верхних полок. Павел пробирался сквозь строй этажерок. Через пару-тройку этих шатких конструкций он запросто перемахнул, но остальные приходилось обходить: они так и норовили подсунуть ему для прочтения старую газету.

Наконец, Павлу удалось добраться до добротного конторского письменного стола, за которым восседал сухопарый седой старик в пенсне и подпоясанном стеганом бордовом халате поверх белой рубашки и синих бархатных брюк.

– Добро пожаловать, юноша! – поприветствовал он Павла знакомым голосом недавнего врача. –

Павел плюхнулся в кресло, невесть откуда взявшееся справа от него. Он был страшно зол. По всему видать, он попал не туда, куда нужно. Нет здесь ни Бородинского сражения, ни метеорита. Ему хотелось что-нибудь расколотить, пальцы его правой руки нервно бегали по ручке кресла, а голова работала в том усиленном режиме, который называется яростью.

– Вы кто? – брякнул Павел в адрес доброжелательного хозяина.

– Я профессор.

– Это в смысле врач что ли?

– Скорее учитель.

– Мне учителей при жизни хватило! – хамским тоном отреагировал Павел.

– Что значит «при жизни», юноша?

– А то и значит, что я вроде как умер! И учитель мне уже не нужен!

– Тот, кому учитель уже не нужен, сам становится учителем, – парировал собеседник. – Но выглядите вы вполне живым, друг мой. И весьма юным, кстати. Сколько вам лет? Двадцать два? Двадцать три?

– Мне? Мне тринадцать…

– Отнюдь, молодой человек!

Профессор порылся в кармане халата и извлек на свет божий зеркальце в серебряной оправе. Он протянул зеркальце Павлу, тот глянул и ужаснулся: у него пробивались усы! Мальчик вскочил с места, выхватил зеркальце у старика и попытался увидеть в нем себя целиком. Лицо, бывшее, очевидно, его собственным отражением, никак не могло быть лицом Пал Палыча Самого Младшего. Не знай Павел, что видит сейчас сам себя, он решил бы, что встретил отца.

– Но я же… но мне… не понимаю ничего!

Павел, наконец-то, обрел вожделенный бьющийся предмет и с силой шваркнул зеркальце об пол. Осколки брызнули во все стороны. Пожилой мужчина за столом тихо позвал:

– Машенька!

Словно по волшебству из-за его спины появилась низенькая крепенькая старушка, одетая как маленькая девочка из русской народной сказки – в красном платьице и платочке в белый горошек, с совочком и веничком в руках. Она живо замела осколки на совок, зыркнула из-под длинной седой челки на дрожащего от гнева Павла, и пропала за шкафами.

– Да-а-а… – протянул старик. – Ведете вы себя, юноша, аккурат на тринадцать лет. Но если вам на самом деле тринадцать, то вы действительно умерли, причем недавно. А нам с вами пора познакомиться. Как вас звать-величать? Фамилия, имя, отчество, анкетные данные, так сказать?

Павел плюхнулся обратно и оглядел свои ноги и руки, ставшие непривычно длинными. Да уж, необъяснимым образом прибавил он не только в возрасте, но и в росте. Он дернулся, потому что порезал правую ладонь осколком зеркала, отскочившего в кресло.

– Лукьянов моя фамилия, Пал Палыч – имя и отчество.

– Замечательно, Павел Павлович! Будем знакомы! – старик на мгновение сунул правую руку в карман, поморщился, а потом встал из-за стола и протянул Павлу ладонь.

Парень не ожидал от старого человека столь крепкого рукопожатия – тот сжал его руку с такой силой, что порез на ладони снова начал кровоточить. И вдруг, неожиданно для себя самого, Павел выкрикнул:

– А я вас знаю! Вы – Дитерлих! Кирилл Христианович! Кирин дедушка!

– Верно! – обрадовался старик и позвал: – Машенька! Салфетки!

Из-за шкафа высунулась сморщенная ручка, протягивающая хозяину два тонких полотенца. Кирилл Христианович, поблагодарив, взял оба, одно дал Павлу, другим аккуратно обернул руку.

– Сядьте, Павел Павлович, прошу вас.

Дважды Павла просить было не нужно. Как подкошенный он рухнул в то же кресло, прижимая чистую тряпку к раненой ладони. Перед глазами у него по-прежнему сидел седой старик, но видел его Павел нечетко, как сквозь прозрачный экран. По этому экрану будто неслись кинокадры. Он видел Дитерлиха, рядом с ним – молодую женщину, видел голубые стены и серый линолеум, какой бывает в больницах, видел яркие вспышки и множество людей в белых халатах… А потом картинка стала размываться.

– Ну? И что вы поняли? – Кирилл Христианович внимательно вглядывался в сидящего перед ним юношу.

– Я видел вас. И вашу, скорее всего, дочь. В больнице. И много врачей. Она умерла? Как мой отец?

– Вы и правы, и не правы. Да, моя дочь умерла. Но вы видели не больницу, а научно-исследовательский институт. И не врачей, а сотрудников Лаборатории имени Симашко. Не задавайте мне сейчас вопросов, в свое время вы все узнаете. Ответьте, а как получилось, что вы вдруг увидели все это? И откуда, позвольте спросить, вы знаете меня?

– Я не знаю, как вы сделали это. Чтобы я увидал такое, нужно…

– Что же?

– Постойте… Я, кажется, понял… Зеркало… Я им поранился… А вы – перед тем как пожать мне руку – вы сунули ее в карман… У вас там нож?

– Перочинный, – Дитерлих выложил на стол красиво инкрустированный ножик. – А вы умны, Павел Павлович, и на редкость догадливы!

– Но откуда вы узнали? – ошарашенно допытывался Павел.

– Это нетрудно. Я ведь знал вашего батюшку. Но мои объяснения будут позже. Сейчас я хотел бы услышать ваши. Как вас сюда занесло?

– Ну… сначала я, ваша внучка, Мишка Лисицын и Зойка Швец играли в ночные прятки… – неуверенно начал Павел.

– Так-так, – ободрил его профессор.

И Павел подробно рассказал Кириллу Христиановичу все, что с ним случилось. Дитерлих оказался на редкость хорошим слушателем. Раньше Павел считал, что учителя – самые несносные перебивальщики, не умеющие слушать других людей. Но Кирилл Христианович кивал в нужных местах и задавал короткие наводящие вопросы, облегчавшие течение рассказа.

– И когда я понял, что умираю, – закончил Павел, – то даже не испугался, только пожалел, что не могу успокоить маму. И еще я удивился, что совсем не чувствую боли. Профессор, почему так?

– Видите ли, Павел Павлович – медленно заговорил Дитерлих, – смерть в нашем с вами случае не является смертью в полном смысле этого слова. Прежде всего, раз вы оказались в этом мире во плоти, то в вашем мире ваше физическое тело невозможно похоронить. Ведь так?

– Я спрашивал маму, где могила моего отца, – отреагировал Павел, – но она сказала, что могилы нет. А вот у Мишки Лисицына, у того родители похоронены на деревенском кладбище.

– Нет!

– Постойте… вы хотите сказать, что надгробие там есть, а тел нет? Что там пустая могила?

– Именно!

– Зачем? А-а-а, понимаю, чтобы все подумали, что они там. И Мишка не знает? Идиотизм какой-то! – возмущению Павла не было предела.

– Семейство Лисицыных поступило всего лишь разумно, – улыбнулся Дитерлих. – Порассуждайте сами. И вы поймете, что сделать вид иногда разумнее, чем давать постоянные разъяснения.

– Это я понимаю, но…

– Но понимать и одобрять – не одно и то же, верно? – профессор склонил голову набок, ожидая реакции Павла, но тот молчал. – Кое-что в вашем рассказе остается для меня неясным. Кое-что я могу объяснить. Например, почему вы так внезапно выросли. Вы поступили как взрослый человек: пытались спасти друзей, с жалостью вспоминали о матери. Это отразилось на вашем преображении. Скажу сразу: вернетесь ли вы обратно в свой мир, мне неизвестно, я не волшебник. Знаю наверняка лишь то, что во многом это будет ваш собственный выбор. В свое время я выбрал эту библиотеку.

Павел вопросительно посмотрел на профессора.

– Да, Павел Павлович, я старый эгоист. Я выбрал существование в этом мире. Мире, который принесет наибольшую пользу моей душе на пути к вечности. Ибо человек ответственен за то, что обладает душой, неким высшим даром, который по смерти его физического тела отправляется в высшие сферы. Я склонен видеть в вас друга. Учитесь! Моя библиотека – в вашем распоряжении, я готов помогать вам в науке. Самообразование – неизмеримо более высокая ступень познания, чем все вместе взятые академические учреждения, начиная от начальной школы, и кончая всеми мыслимыми университетами. Принимайте решение самостоятельно, юноша. Машенька приготовит вам комнату. Она удивительная – вот кто у нас волшебница! Отдохните сегодня, погуляйте в саду, а поговорим мы с вами позже. По рукам?

Профессор поднялся из-за стола. Павел протянул было руку для пожатия, но вспомнил о порезе. Дитерлих шутливо отсалютовал ему, приложив пальцы к голове, и покинул пределы библиотеки. Из-за шкафа высунулась Машенька и поманила Павла тряпочкой.