Читать книгу Der Kamerad - Виктор Улин - Страница 12

* * *

Баров в «Романике» имелось несколько и работали они в разное время.

Сам отель был небольшим: построенный на рубеже восьмидесятых в вычурном псевдоримском стиле – красном с белой лепниной – и расширенный новым корпусом, бетонной коробкой для обуви, он насчитывал не больше ста номеров. А постояльцев тут насчитывалось сотни полторы, в то время как в иных отелях счет шел на тысячи.

Штат обслуживающего персонала соответствовал масштабам; имелось всего два ночных портье, чередовавшихся посуточно, и один дневной, которого раз в неделю заменял кто-то из ночных. Привратник, никогда не сидевший у ворот, украшенных парой уродливых львов из поддельной бронзы, по совместительству служил боем. Охранник – приятный невысокий турок, с гладко выбритой большой головой, чернотой похожий на негра, по вечерам обслуживал бассейн: рассыпал чистящие гранулы, через некоторое собирал осадок со дна водяным пылесосом.

Сам этот бассейн, протянувшийся между старым корпусом и стеной недостроенного соседнего отеля, составлял почти всю внутреннюю территорию. Кроме него тут имелись лишь зеленая полянка прудом и горбатым мостиком у входа, да мощеный пятачок перед эстрадой, ограниченный флигелем старого корпуса.

Кроме негритянской внешности, охранник имел белую Баскервильскую собаку: короткошерстную, похожую на дога, но не слюнявую. Собака постоянно находилась при хозяине; когда добродушный турок перемещался по территории, она трусила следом, склонив большую умную голову и с достоинством помахивая хвостом. Правда, ночью она работала всерьез: посаженная на цепь, сторожила на пляже ларек Шарифа. Постояльцы собаку боялись, вокруг нее всегда образовывалась пустота, но без привязи она была само добродушие и ко мне всегда ластилась – ложилась на бок и поднимала лапу, прося почесать живот.

Барменов тоже насчитывалось ограниченное количество, что для меня представляло факт чрезвычайного значения.

Ведь на отдыхе составляла основу моего бытия. Конечно, то же самое было и в России но за рубежом привычное наполнялось иным смыслом, причем не только потому, что там приходилось платить за каждую бутылку, а здесь по единожды предоплаченной путевке можно было пить до опупения. Кроме того, возникала проблема: в каждой стране находился лишь один вид местного напитка, пригодный для регулярного неумеренного употребления.

Я не любил пива в России и никогда не пил его в жарких странах: от него мне становилось плохо. В жару я мог употреблять только крепкие напитки, поскольку повышение внутреннего градуса уменьшало разницу с внешним и делало более комфортным пребывание. В Египте, например, я литрами лил в себя джин – и когда питоки вин обливались пОтом, как вытащенные из моря рыбы, оставался бодр и весел при шестидесяти градусах в кружевной тени финиковых пальм.

Турецкая выпивка не дотягивала даже до египетской, не говоря уж о российской.

Когда в один из первых дней добрый Кристиан по своей инициативе принес мне стакан местной анисовой, я его тепло поблагодарил за заботу, но сказал, зная, что он не поймет смысла слов:

– Если это водка, то я – кантор из Одесской синагоги.

Ему, конечно, можно было простить: я знал, что человеческой водки нет даже в Германии, а уж о Польше не стоило и говорить.

В Турции в любом отеле имелся джин. Но по «всё включенной» системе не предлагали ни «Гордонса», ни «Кроун Джуэла», ни «Бифитера», а наливали можжевеловую водку местной выгонки. Эта «джин» пах химией, после каждого глотка оставлял во рту какое-то прачечное послевкусие, а в ноги ударял неожиданно. Года три назад мы с женой, еще почти счастливые друг другом, отдыхали под Сиде в неплохом «закрытом» отеле «Клуб лунной красоты». Правда, Луны там я не заметил, запомнились только тучи крошечных летучих мышей, которые вечерами кружились над дорожками и нежно задевали нас бархатными крылышками. В этом «Клубе» я однажды, совершенно незаметно, напился джином так, что кровать в номере нашел с десятой попытки, утром оказался весь в синяках, а жена не разговаривала со мной до самого отъезда.

В «Романике» я нашел турецкое бренди неожиданно высокого качества: довольно крепкое, но приемлемое. Его я употреблял весь день и прекращал процесс, лишь почувствовав, что мне лень дальше пить.

Бренди я пил стаканами – обычными стаканами, в которые другим туристам наливали сок.

Во всех отелях меня всегда утомляла необходимость объяснять каждому бармену, что крепкое спиртное я употребляю без льда, тоника, кока-колы и еще чего-то подобного, убивающего смысл хорошей выпивки. Но здесь мне повезло: меня запомнили и уже на третий день молча наливали мне чистого бренди, сразу три четверти стакана.

Меня тут приняли легко даже в ночном баре, где бесплатная выпивка – мягко говоря – не приветствовалось. Я не раз видел, как при появлении русских бармен молниеносно прятал под прилавок бутылки с местными напитками, после чего пришедшим оставалось или развернуться или доставать кошельки, а мне наливали без неудовольствия. Более того, я стал своего рода достопримечательностью: ни один другой турист не пил так много и такими дозами, оставаясь внешне трезвым. Непьющие турки поражались и восхищались мною.

Хорошо относился ко мне даже один из поваров – здоровенный турок в черном пиратском платке, напоминавший индейца Стивена Сигала в лучших ролях. Его звали Осман – я выяснил это в первый день и стал обращаться к нему «Осман-бей»; уважительная прибавка к имени не стоила ничего, а человек испытывал благодарность и ее даже не скрывал. При раздаче горячих порционных блюд, случающихся на «шведских» столах, всегда давал мне самые прожаренные колбаски бараньего кебаба. А один раз, послав недобрую усмешку в сторону моих соотечественников, которые обращались с турками, как с говорящими обезьянами, положил мне на тарелку не мусорную зеленушку а невесть как сюда попавшую дораду.

В «Романике» меня не любил лишь один бармен, вкрадчивый очкарик с приторной сладкой улыбкой. Он наливал мне всегда на один палец, хотя и не отказывался повторить процедуру три-четыре раза в процессе обеда. Но когда ходил между столиков, собирая пустую посуду, всегда старался выхватить недопитый стакан у меня из-под носа. Не думаю, что бренди использовалось вторично; при мне много раз открывали новую бутылку. Вряд ли он боялся и моего буйства: без диплома психолога можно было понять, что я безопасен, словно авиабомба с вывинченным взрывателем. Им явно двигала личная неприязнь.

Я не мог понять, чем вызвал такое чувство: скорее всего, нечастный сильно не любил немцев и видел во мне одного из них.

Ведь за соотечественника меня тут принимали даже немцы, которые приехали не из Саксонии, где я выучился говорить с неподражаемым произношением.