Читать книгу Корни России - Виктор Васильевич Вассбар - Страница 16

Остался Алексей в скиту праведника. Жизнь Иова открыла ему мир, ранее не знакомый. Жажда познания бытия монашеского, сути веры старообрядческой, учений святых и библии определили путь его дальнейшей жизни.

А как-то спросил Алексей у старца:

– Как у тебя хватает терпения пребывать в одиночестве в этом заброшенном уголке земли?

Ответил Иов:

– Я никогда не нахожусь в одиночестве. У меня всегда есть собеседник – Господь. Когда я хочу, чтобы Он говорил со мной, – я читаю Святое Писание. А когда хочу сам поговорить с Ним – молюсь.

Видя, с каким благоговением и смирением Иов молитве предается, осознал Алексей, что суть служения Богу, не в страхе перед ним, а в сладости общения с ним, в обретении власти над греховностью мирской, в умение жить в мире и «не зависеть от мира сего», но при этом быть «Светом Мира». Уяснил, что монашество это соль соли, свет на фоне света, маяк средь бурного житейского моря.

И Иов в беседах с Алексеем понял, что направил господь в скромную обитель его душу смиренную, богопослушную. Понял, что будет, кому дело своё передать, а поняв, стал обучать Алексея вере Древлеправославной.

Каждое изречение старца находило отклик, в душе Алексея. В скорости, как и учитель, он уподобился говорить тихо, не многословно, но благочинно. Пищу скудную, питие научился принимать благостно. В беседе не допускал злословия, излишнего славословия, инословия, доказывая свою истину без оскорбления чувств собеседника, опираясь на точный слог святых писаний.

На вопрос не праздный, что явилось причиной великой распри в русской церкви, отец Иов ответил:

«То русская правда, разорвавшись надвое, рассекла сердце народа православного пополам, расколола единую, праведную суть жизни древнерусской. Сын боярский Романов Алексей на царство призван хоть и земским собором, да только без благословения патриарха законного, ибо прежний в застенках помер, другой, будучи родным отцом царя, позднее церковь возглавил. А коли, не благословен был, то душой слаб стал. На слабого духом правителя, латиняне да греки, утратившие благочестие веры истинной, во дворец проникли во время смуты, сумели прельстить особу царскую, что де выпала тому миссия высшая сделать Москву Третьим Римом.

(Слова «Москва – Третий Рим» принадлежат старцу Филофею (1465—1542 г.г) из Спасо – Елизаровского монастыря, что под Псковом).

Прежде, однако, надобно освободить от ига турецкого единоверцев православных. Для деяния, вроде, богоугодного помощник надобен. А где ж такой? Да вот же – Ватикан католический, который тоже не прочь хоть и жизнью чужой насолить Империи Османов. Всего то, чтобы подружиться с врагом, надобно законами соборов вселенских пренебречь, и на манер заморский католический книги канонические исправить. Вот так, в погоне за троном Византийским, за властью Вселенской над миром православным на грех великий Алексей Романов решился. К тому же хотелось прибрать к царским рукам богатство монастырей и церквей, а людишек работных, что при обителях, сделать крепостными царя. Никон, властолюбец, сподобился в помощники задумок царских. Насильно заставлять стали молиться щепотью за место двуперстия, крестить окроплением, а не погружением, таинство свершать хождением против солнца, а не по солнцу, на кресте нательном образ Христа распятого изображать, богослужение сократить, поклоны земные отменить. Вот отсюда и все распри. Тех, кто воспротивился, казням невиданным жестоким предали. В ответ на попрание устоев древних, ради истины Христовой, нашлись страстотерпцы, шедшие на смерть вольную, сжиганием себя в огне. Деяния те свершали не от безысходности, страха перед палачами, а в надежде великой – непротивлением злу призвать отступников одуматься и вернуться в лоно церкви Апостольской. Дурман дьявольский затмил разум братьев православных. Однако не напрасны те жертвы были, не исчезла истина божья в казематах сырых. Пример стойкости, святости, крепости духа староверам на века передался».

Осознал Алексей и другое, такие праведники как Иов, в уединении не опустошились, а напротив, обрели в сердце своем вместилище для всевышнего и для даров святого духа. Праведник исцелял больных наложением рук, бесстрашно изгонял беса из тела грешника, мог понимать и говаривать на языке ином, смело брать в руки тварь ядовитую, неуязвим был перед зельем ядовитым.

Порой одиночество отшельника нарушали монахи, монахини, главы общин старообрядческих. Кроме слова священного богат был скитник познаниями, как хвори разными травами и кореньями излечивать. Ученостью делился доходчиво, говоря: «Любое растение творцом на твердь земную ниспослано, ради пользы всему живому. Каждая пичуга, зверек при слабости находят нужное в природе, а человек и подавно. Вон подорожник, лопушок, нигде попало, а вдоль тропинок, дорог произрастает. Всё потому, как путник вдруг усталость, головокружение почует, ранку или укус твари какой получит, вместо лекаря они будут. Не поленись, наклонись и, помолясь, сорви нужный листочек, приложи к больному месту и оздоровишься».

Видя неистовость в соблюдении обретенной веры, убедившись в искренности желания ученика быть слугою достойным Иисуса Христа и нести слово Бога, отец Иов крестил Алексея троекратным погружением в источнике, что с Белых гор стекал, дал имя новое крещённому – Антоний.

Предвидя, каким испытаниям на пути праведном подвергнется проповедник будущий, отец Иов передал Антонию знания, доступные лишь избранникам божьим. Вот почему, зная особые слова молитвы, уже позднее – в заточении с помощью своего Ангела-спасителя Антоний не испытывал голода, холода, боли телесной от пыток жестоких. А в пустыне, что нашел и обустроил священник Иов, в гости к нему явился лукавый.

Антоний, на пороге познания небожителя, очами открытыми увидел существо страшное, бесовское, почуял запах скверны, услышал топот, скрежет, всхрап, рык ревущий, но устоял, крестом и молитвой изгнав нечестивца. Не единожды та суть в плоти сатанинской являлась, пугая, совращая скитника. Да только с каждым приходом, отвергнутая святостью праведника, всё отдалялась и отдалялась, пока в точку черную не превратилась, а затем навсегда исчезла.

Вот с тех пор подвижник почувствовал крепость слова и духа святого, и промысел приобрёл излечивать страждущих, поддерживать тех, кто опору в бренности житейской утерял, сердце в поисках правды надорвал, к вере остыл.

Познав и приняв всем сознанием Древлеправославие, Антоний, испросив благословление учителя своего, с превеликим желанием нести слово Господне в мир ушел. Не знал, не ведал, что за дела богоугодные придётся испить ему чашу горькую.

Гонимы были все, кто прославлял веру Древлеправославную, кто шёл против священников никонианских. Арестовали отца Антония, но до ареста, успел он многих единоверцев в общины крепкие собрать, словом праведным сомневающихся укрепить, некоторых никониан священников к вере истинной приобщить, обустроить церкви малые в скитах, для властей недоступных, но нашелся новый Иуда, донос, написавший на Антония. Таковым оказался католический священник костёла поселка Тайна, что рядом с Карагайкой. Вот тогда то и вспомнил, Антоний предупреждение учителя своего: «Враги наши не только, средь русских, но и среди ставленников Ватикана. Иезуиты-католики считают, что православных обмануть можно, магометан купить, а с иудеями договориться, но вот среди церкви православной есть те, кто старообрядцами прозываются, они как волки дрессировке не поддаются, потому их уничтожать надо».

По навету злодейскому в острог Томский Антония заточили. Прежде, чем суд учинить, решили враги сломать праведника. С малого начали – пищи лишили, одну лишь воду давали. Только к удивлению истязателей, кандальник неделю, другую, месяц без еды какой либо во здравии находился. Так и не узнали стражники, чем жив был узник. А произошло вот что, на третий день, испытывая голод, Антоний помолился на ночь и улёгся на солому, что в углу подвала была разложена. Проснулся перед рассветом, чувствует, что лица его касается нечто гладкого и теплое. Глаза открыл, а у лица яйцо куриное. Откуда? Как оно здесь? Все просто, чтобы унизить арестованного, посадили его в подвал, – гауптвахту для провинившихся охранников острога. К стене же того строения примыкал курятник. Здание деревянное, ветхое. Видно хорёк или крысы проели из подпола нору. Очевидно, в проём тот и повадилась курочка яйцо откладывать, которое словно по жёлобу в темницу скатилось. Так что ежедневно Антоний парой свежих яиц голод утолял.

Не понимая, как священник без пищи жив остался, стражники решили позабавиться. Подговорили гулящих девок, за вознаграждение, голыми телами своими соблазнить узника. Чтобы того совратить на грех в воду зелье подмешали, да не учли, что на Антония, обредшего один из даров святых, отрава не действует. Предвкушая потеху, зрителей набрали, чтобы те потом по округе разнесли, как святочтимый монах в грехе погряз, но всё иначе вышло. Не смутили преподобного телеса молодых развратниц, не подействовала и вода приворотная. Цепями гремя, Антоний молитву громко воспел, крестом осенил женщин продажных, да так на них посмотрел, что те на колени упали, и ползком, ползком из узилища сбежали.

После этого били и жгли тело праведника, но только не услышали изверги стонов покаяния, мольбы о прощении.

Свободу отец Антоний обрел благодаря видению. Увидел он, что высокая волна, пришедшая с реки Томь в устье речушки, где острог располагался, напрочь смела все тюремные строения. Слух тот о беде предстоящей стал достоянием батюшки церкви, где арестанты содержались, мнение которого начальство уважало. А потому, как дожди сильные с грозами пошли, решили от греха подальше отправить всех заключенных и охранников на раскорчевку деляны для будущих огородов, что на взгорке выше острога находилась.

И не зря. В одночасье ночное, от дождей, что в верховьях прошли, наводнение волной огромной накрыло и смыло все тюремные деревянные постройки. Неделю потом паводок над куполом да крестом церкви каменной держался. Почитай пятьсот душ спаслось.

По настоянию священников Томской епархии, отпустили Антония на свободу, с запретом вести богослужения.

Но недолго благочинный с паствой своей общался. По навету новому, – за укрытие беглеца Мариинской тюрьмы, Антоний вновь оказался в сыром каземате.

Кто же был тот преступник, который нашел прибежище в таежной обители отца Антония? То был Сенька Гуляев, разбойник, грабивший состоятельных людей, но, говорят, и в убийствах замешанный. Совершив побег из заточения, вышел он к реке Иша, близ поселка Карагайка и на берегу её нашел убежище. Узнали про это власти, обложили место пристанища со всех сторон, а день тот был праздничный, – Ивана Купалы. Народ на берегу реки веселился, средь них были и два стражника, что в поимке беглеца участие принимали. Взрослые прогуливаются, беседуют, молодые парни и девушки в свои игры играют, стражники всех внимательно осматривают, на реку поглядывают, а три малых ребёнка в большую лодку забрались и стали раскачивать её. Верёвка возьми и развяжись, поплыла та посудина прямо к омуту мощному, что посреди речки за поворотом был. Всё бы ничего, перехватили бы лодку в низине, да только днище лодки худым и трухлявым было, вода хлынула в щелины и стала лодку на дно тянуть

Плачь, вой, суматоха на берегу и как назло другой лодки нет, досок, плота, чтобы на чём-то спасти тонущих, тоже нет. А о том, чтобы вплавь броситься, смельчаков не нашлось, даже самые сильные мужчины не рискнули в реку войти, зная её буйный нрав, – водовороты и быстрины. А лодку несёт, вот-вот затонет. Несколько смельчаков кинулись было по берегу, догнать и перехватить лодку в затишье, да куда там, заросли колючие, берег высокий, крутой, глинистый, в буераках весь, не угонишься. Заголосили, запричитали бабы, детишки, что на берегу были тоже в рёв. Вскоре приблизилась лодка к повороту реки и через минуту исчезла вместе с ребятнёй. Пуще прежнего заголосили бабы, да, и мужики не стали слёзы скрывать. Рёв такой страшный у реки, что даже все птицы в округе в небо взвились и боятся обратно на деревья опуститься. Всё, гибель нашли детишки в бурной реке, решил деревенский люд и побрёл вниз по реке в надежде трупики детские найти и похоронить по обычаю православному.

Но не все из тех спасателей, кто по берегу бежал, возвратились обратно, часть мужчин продолжила движение по течению реки, с трудом, но пробираясь сквозь береговые заросли густого кустарника. Преодолев все препятствия, увидели, как оборванный незнакомец в робе арестантской, с остатками оков железных на руках из воды последнего, третьего человечка малого вытаскивает.

Спасителем оказался преступник Сенька, который сам обессиленный, изможденный, стесненный железом кованным, ради спасения душ детских, своей жизнью и свободой пренебрег, зная, что увиден, будет стражниками. Так и получилось, вот уж охранники возрадовались, по своему отблагодарили спасителя детишек, – били и пинали до крови, до потери его сознания. Деревенских рвались к Сеньке, пытались его из рук палачей вырвать, но не допускали тюремщики до истязаемого. Натешившись, грубо отказали сердобольным родителям, чьи дети живы остались благодаря помощи Сеньки Гуляева, накормить и напоить спасителя. Забрали стражники то питие и еду, но, перебрав спиртного, на солнышке сомлели и прикорнули, думая, что никуда денется избитый до полусмерти беглец, верёвкой связанный. А Сенька верёвку каким-то образом умудрился развязать и убежал в тайгу, где случайно вышел к скиту Антония. Тот, зная о благородном поступке гостя, указал Сеньке дорогу к домику охотничьему, где не найдут арестанта служивые.

Только вот нашелся ещё один Иуда, который за деньги сообщил властям о деянии священника находящегося в опале. На этот раз отец Антоний подвергся истязаниям страшным. Изуверы государевы, не сумев заставить узника молиться щепотью, заковали руку старца в приспособу железную, вроде рукавицы. Пальцы при этом скрючили плотно, что через пару месяцев ногти с болью ужасной врастать в плоть ладони начали, насквозь пронзая кисть руки.

Но и этого было мало извергам, чтобы лишить узника налагать знамения крестные, руку правую за спину привязали накрепко, а на шею металлический обруч надели и цепью к стене приковали, так укрепили, что нельзя было богомольцу, поклоны земные исполнять. Бороду и волосы на голове сбрили, а тот волос, что прорастал, огнем палили.

Прошло два года, отец Антоний в течение этого времени сделал надрезы в ладони и два перста высвободил. Молился тайно. Первые трое суток, после того как персты освободил, молился почти без сна и пищи, молился господу за возможность общаться с ним.

Три года в тёмном, сыром и холодном каземате продержали Антония узники, пытаясь усмирить, да не смогли, а когда увидели, что немощен он стал, обессилил и едва ли сможет молиться, выпустили на свободу.

Вышел на волю Антоний и в свой родной посёлок Карагайку пришёл. Добром встретила община отца Антония, братья и сёстры уговаривать стали, чтобы остался, пока слаб, но воспротивился он и ответил: «Спасибо, люди дорогие, соседи и родственники, на неделю задержусь, потом пойду в тайгу, место новое для скита искать». Выслушали его общинники и решили отправить с ним двух самых уважаемых людей на поиски места для нового скита, для постройки и обустройства его. С тех пор в селе Карагайка только два человека знали дорогу в скит Антония, но молва о том, что старец обрёл свободу, быстро разлетелась по всей губернии и жаждущие слова праведного, телесного и душевного исцеления устремились к нему, но не всяк мог дойти до него. Без веры в душе и без чистоты в ней, даже зная дорогу в скит, невозможно было приблизиться к нему, как будто что-то невидимое не пускало, путало следы, уводило в сторону от обители старца.

Случилось как-то сыну самого градоначальника Барнаульского, в его возрасте детском, вдруг опору в ногах потерять, а в скорости и зрение утратить. Врачи губернские и светила медицины из самой столицы все лекарства испытав, честно признались в неспособности поправить здоровье ребенка. Смерть скорую, неминуемую предрекли. Закручинился градоначальник, но службу не бросишь, государева служба, ответственная. Сидит в своём кабинете, приём ведёт, жалобы выслушивает, разрешения выдаёт, да, мало ли какие дела у главного барнаульского чиновника, большие и малые, все решать надо, под вечер устал, домой засобирался, слышит, а за дверью шум. На приём к нему делегация староверов пришла, а её не пускают. Вопрос не пустячный, о строительства храма Древлеправославного. Крут начальник, горем сломлен, но представителей веры старой принял, так как состоянием и чином своим батюшке родному обязан, который крестился и молился по-старинке – двуперстием. Выслушал делегатов внимательно, слово дал, что вопрос будет решён положительно.

В ответ на благосклонное отношение к решаемому делу иерей Афанасий Емельянов, зная о несчастье в семье чиновника, помощь предложил, а именно, свезти больного к старцу Антонию. Затеплилась надежда у градоначальника на спасение сына, отдал его уже угасающего в руки священнослужителя.

Скитник Антоний к тому году уже прекратил трехгодичный обет молчания и словом божиим уже не раз избавлял единоверцев от телесных и душевных мук. Принимал же жаждущих помощи не в самом ските, а в удалении от него, где Пахомий Думнов и Савелий Казанцев домик сладили. В том домике можно было помолиться в ожидании Благочестивого, укрыться от непогоды, отдохнуть с дороги долгой нелегкой, ибо путь до места этого был не из легких. Тропа к нему шла меж горных увалов, кряжей, каменных нагромождений, озёр, быстрых горных рек и ручьев таежных. На коне не подойти, только пешком, а потому не каждому было дано дойти до места нужного, не у всех сил хватало преодолеть крутые повороты и сложные горные участки. А ежели кто и доходил, то помощь иной раз не получал, не всем отец Антоний её оказывал. Однако кто не был принят, обиды не держал, понимал, что не достоин слова Святочтимого до поры до времени. Потому, покинув поприще духовное, возвратившись в церкви свои, отказники молением достигали встречи желаемой. Так что некоторые по несколько раз уходили ни с чем, только достойные обретали здравие от скитника.

Еле живого ребенка, отец Антоний, вопреки запрету дозволил принести прямо в скит. Как уж он лечил и чем, никто не знал, но только к концу лета малец опору в ногах почуял, без поддержки ходить начал, глаза узрели благолепие природы чистой, дикой.

Случилось и такое, торговец именитый, исповедующий Древлеправославие, с самой первопрестольной, к преподобному Антонию за помощью решил отправиться, потому как, живя в достатке и любви с супругой, был лишен наследников. Соратники по вере и делам коммерческим, из семейства Чечулиных, что в Барнауле проживали, указали путь к праведнику. Неделю паломник, как и положено, постился, молился да вот только на подходе к урочищу, где со старцем должен был встретиться, проявил торопливость ненужную, – грубость к женщине, что впереди него по тропинке таежной чуть ли не ползком передвигалась. То была Лукерья Свешникова, лет еще не преклонных, однако от труда крестьянского, в заботах о детях, коих пятеро, совсем ослабла. В путь далекий тронулась, шла просить Антония молитву свершить, но не за себя, за старшего сына.

Её сын, вступившись за честь девицы, руку сломал обидчику. Потерпевший оказался отпрыском самого начальника полиции Новониколаевска (ныне г. Новосибирск). Упекли кормильца Лукерьи на работы каторжные, аж в Нерчинск, что за озером Байкал.

Вот эта женщина и оказалась помехой на тропинке таежной для мужчины вроде бы благочестивого, не злобного, да вот взял тот и оттолкнул человека ослабевшего, дабы быстрее со старцем встретится.

Прибежал «торопыга» к месту заветному, думал что первый, а там уже два богомольца-просителя. Чуть в сторонке, на пенечке под ветвями рябинки – Антоний сидит, голову опустив, думает о чем-то.

Время к полудню, а старец всё сидит и молчит, вроде ждёт ещё кого-то. Голову поднял, когда солнце за горы скатилось, когда опираясь на коряжину, словно на костыль, на полянку вышла Лукерья. Встал Антоний, подошёл к склоненной в поклоне женщине, руку свою возложил на её чело, и произнес: «По вере твоей, да будет тебе, отдохни сестра, да к детям младшим возвращайся, старший сын к осени живым и здоровым вернется в дом отчий».

Два других паломника тоже благословление доброе получили. Один лишь купец ни с чем покинул то место. Почему так произошло, понял лишь на обратном пути. Чтобы грех свой как-то умолить, лошадь купил Лукерье Свешниковой, дом новый поставил, разузнал все о сыне – каторжнике. Через возможности свои столичные и деньги немалые, организовал новый суд, который вернул свободу невинно осужденному. Жена же купца вскоре двух наследников родила.