Читать книгу На восходе лет. Автобиографическая повесть. Трилогия - Виктор Вассбар - Страница 14

– Дедушка, я хочу к тебе на печку, – посмотрев на деда, млеющего на русской печи, прилепившейся к широкой стене комнаты, что напротив двух окон, беспрестанно смотрящих на переулок, взбирающийся узкой лентой на косогор, проговорил Витя и, услышав ответ: «Полезай, Витша, коли хошь косточки погреть, места много», – взобрался по широким ступеням на лежанку.

Лежанка, покрытая толстой кошмой, приняв худенькое тело внука, тотчас накинулась на него жаром.

Спину печёт, но он терпит.

– Напросился, молчи, – говорит себе, поворачиваясь со спины на правый бок, затем на левый и снова на спину.

Спину запекло уже через полминуты, Витя снова повернулся на правый бок, полминуты и он уже на левом боку.

Дед молчит, сделал вид, что спит, а сам думает, что дальше будет, как себя поведёт внук.

Молчит внук, лишь сопит, да ворочается с боку на бок, но с каждой минутой его тело горит всё сильнее.

– Дедушка, что-то жарко, – с трудом сдерживая адское пекло, проговорил Витя, и приподнялся с лежанки.

– Мошь спустишься? – сказал дед.

– Нет, – ответил он, стыдясь показать свою слабость, лишь попросил деда постелить ещё одну кошму. – Так не будет сильно жечь, – объяснил он свою просьбу.

Но и две кошмы не решили проблему. Адское пекло, пробив толстый слой войлочного полотна, жалило и кусало его тело. Поелозив ещё минуты три, Витя смирился со своим позором и спустился с лежанки. А ещё через пять минут, уткнувшись носом в мягкую подушку, посапывал под тихое завывание вьюги. Ему снились солнечные искры, играющие в пышном снежном ковре и колючие ледяные иглы пытающиеся затмить их.

– Намаялся, ишь как ногами-то сучит, – взглянув на внука, проговорила Екатерина Фёдоровна.

– А всё-таки молодец наш бесёнок, – откликнулся дед, побеспокоился о нас, а Тольша хошь и старшой, а послабже будет.

– Пошто так? – спросила его жена.

– А он сам сказывал, что не хотел уходить от Трофима. Переночевать, эт значит, хотел у ево.

– Вон оно как? Ты смотри-к, вот тебе и малец.

– Ладно, бабка, давай и мы с тобой спать, штой-то разморило меня на печи.

– Ты, спи, Ваня, а мне ещё тесто надать завести, Витю пирожками хочу побаловать.

– И то дело, – сквозь сон ответил Иван Михайлович и вскоре, как и внук, уткнувшись в подушку, тихо засопел.

– Послабже… нет, Ваня, – разминая тесто, мысленно проговорила баба Катя, – тут дело в другом. Толя он крепче Виктора, только беспечный он, вот и весь сказ. Виктор о нас побеспокоился, домой заторопился, эт значит, чтобы мы не волновались, а Толе было всё нипочём. И ранее я замечала за ним это. Будем мы волноваться или нет, об этом он и не думал, о себе больше пёкся, не хотел во вьюгу идти, вот и вся беда. Надать поспрошать завтра, что да как, как умудрились к такому делу. Да-а-а! – тяжело вздохнула Екатерина Фёдоровна, что-то из них получится.

Поставив бадью с тестом на шесток печи, Екатерина Фёдоровна подошла к выключателю, выключила свет и осторожно, чтобы не потревожить внука, легла рядом с ним на свою кровать.

К утру вьюга утихла. Накормив семью пирогами с мясом, баба Катя спросила внука, кто был зачинщиком похода за реку. Виктор ответил, что оба, и рассказал бабушке о прогулке в лес.

Из рассказа Виктора она поняла, что он и её второй внук Толя перешли на противоположный берег реки по зимнику, и углубились в лес. За играми в лесу быстро пролетело время и они не заметили, как… но давайте войдём в дом деда Ивана и послушаем рассказ Виктора непосредственно от него самого.

– Бабушка, а ты была на дороге через реку?

– Была, внучек, только давно это была, а ноне нет… не была, – ответила баба Катя и, задумчиво посмотрев в окно, вздохнула и тихо произнесла, – снегу-то, снегу-то сколько ныне намело. Опеть деду работа, и что за народ ноне пошёл, никто не хочет ступени рубить в проулке. Все ходют на косогор, ходют, а ступени один дед рубит. Снег-то, о-о-о какой шапкой взялся, на тыне-то скоко ево, ужасть. Опеть по весне погреб зальёт, говорила старому не делай, нет, на своём. Есть ледник и хватит, как будто десять ртов у его. Знай талдычит, дети мол, да внуки есть, так-то оно так, ево правда, так жалко же его, дурня, мается кажный год с етим погребом, а толку-то от ево никакова, всё одно в ледник таскат.

– А ты знашь, бабушка сколько много там сена, вся дорога жёлтая. Лошади телеги тащат и сено с возов по земле волочится.

– И куда потом ево, это сено? – проговорила баба Катя, всё ещё витая в одной ей ведомом мире.

– Ни куда, лежит себе и всё тут. По нему мы с Толей сначала без лыж шли, а уж потом, когда с дороги сошли, это уже на том берегу, лыжи надели и в лес пошли. Эх, баб, ты знашь, как там красиво. Он весь блестит, ну, прям как вот у тебя на тыну, – ткнув пальцем в окно, сказал Витя, – только ещё ярче.

– Красиво небось?

– Ух, бабушка, знашь как красиво, аж дух захватыват. Они, эти искры по снегу бегают и понизу, и поверху на деревьях. Я за одну ветку схватился и на меня как посыпался снег и в глазах даже искры были, вот!

– Да что ты говоришь, – ужаснулась баба Катя.

– Ага, аж в глазах!

– А Толя-то хде был?

– Так он, бабушка фотографировал меня. Я тебе потом покажу. Правда, правда, я не обманываю.

– Верю, верю, дальше-то што?

– Играли, катались, правда, боялся я сильно.

– Чего боялся-то?

– Как чего, рысей. Толя сказал, что в лесу рысей много. Они на деревьях сидят и на всех людей прыгают и загрызают.

– Ужасть-то какой? Ох, ты господи! И что, взапрямь видели? – испугано спросила Екатерина Фёдоровна.

– Не, баб, не боись, не видели.

– Ну, слава тебе господи? – проговорила она и перекрестилась. – Так, што дальше-то?

– Ничё! Поиграли маленько и домой пошли, а когда из леса вышли ветер подул. У меня аж чуть шапку не сдуло. Я её потом подвязал на бороде. Жалко, унесёт, потом маме новую шапку покупать.

– Правильно говоришь, хдешь денег напастись на шапки. Шапки беречь надать!

– Я и берегу, она у меня одна, если бы много было… – задумался, – всё равно бы берёг!

«Старому надать новую шапку справить. Старая-то давно уж облезла. А ведь ходит, молчит. Нет, надать справить! – подумала Екатерина Фёдоровна и, посчитав в уме, во сколько это обойдётся, твёрдо сказала, – завтра и сберём!»

– Потом, бабушка, знаешь, как всё заметелило, ужас! Вот, правда, не вру, ничё не было видно. Мы с Толей друг за дружкой шли и всё равно снег в глаза. Колю-ю-ючии-и-й, аж ужас какой! А потом ещё знаешь чё, совсем ничё не стало видно, вот, правда, совсем ничё! Идём и ничё не видно! А я знашь, бабушка, совсем не боялся. Рыси они спрятались, а ветер он чё, у него зубов нету!

– И то верно! – ответила баба Катя, – а никак заблудились бы.

– А мы ничё, не заблудились, – ответил Витя, – эт потому что огонёк увидели. Сначала-то, конечно, ничё не было видно, а потом увидели. Ну, мы на него и пошли, потом дом увидели. Там дяденька с тётей живут. Они нам чай налили и потом спросили, чьи мы. Толя сказал, что он Шатков, а я, что у бабушки в гостях. Дяденька спросил меня, кто мой дедушка, я ответил, что Тюковин. «А не бесёнок ли ты?» – сказал он и мне как-то стыдно стало. Вон куда уже слава обо мне долетела, аж за реку. Я дяденьке спасибо сказал и стал домой собираться, а он с тётенькой стал уговаривать нас остаться, а я знаю, ты, бабушка волноваться будешь, поэтому надел пальто и вышел на улицу. Я подумал, Толя пусть остаётся, а я пойду. Толя потом вышел, стал меня уговаривать остаться, я нет, к тебе бабушка надо, знаю, волноваться будешь. Потом и он лыжи надел, и мы пошли домой.

– А ветер-то как, утих штоли?

– Не-е-е, когда на реку вышли он ещё сильнее стал, льдинки острые по щекам бить стали. Я одной рукой лицо держал, а другой на палку упирался. Когда туда шли, река короткая была, а обратно какая-то широкая стала. Мы, наверно, как-то не прямо шли, а криво, поэтому и долго. А потому что ничё не было видно. Мы потом ещё когда шли, Толя обернулся и сказал, что огонёк ещё видно и можно вернуться, я сказал, что пойду домой, а он пусть возвертается. А он потом сказал, что зимой по реке волки бегают и могут нас загрысть. Я сильно испугался. Мне себя жалко стало.

А шальная девка вьюга пуще прежнего разыгралась. В круговерть запустила снежное покрывало своё. Всё смешала – землю и небо, и не понятно, где низ, где верх. И нет ей дела ни до мала, ни до стара. То завоет как неведомый зверь, то свистом лихим всё окрест оглушит. Ох, держись, путник, хитра вьюга, может и убаюкать, вечным сном опоить!

Раскрываются полы пальто Витиного на сильном ветру, и не может он понять, толи идёт, толи летит. Ни зги, ни огонька впереди, только вой вьюги и острые снежные иглы в глазах его. И не понятно ему, куда и сколько ещё идти или лететь.

Шли в снежное заречье по зимнику – накатанной санями ледяной дороге через реку, возвращались по неизведанному пути и если бы не слабый огонёк впереди – неизвестно, чем закончился бы поход братьев.

– А потом я огонёк впереди увидел и мы на него пошли. И ты знашь, бабушка, мы вышли прямо на наше озеро, а по нему в проулок вошли, а там, ты знашь, и дом наш уже рядом. Во, как, и никакие волки нас не загрызли.

– О-хо-хо! Бедолаги вы мои милые. Ремнём бить вас надать, эт, штобы не убегали без спросу, куда не след!

– А мы, бабушка, не убегали, куда не след. Мы просто в лес за реку ходили, – ответил Витя и, подойдя к печи, взял в руки валенки.

– Ты эт куда? – встревожено спросила внука баба Катя.

– Я к Толе пойду – рисовать будем.