Читать книгу На восходе лет. Автобиографическая повесть. Трилогия - Виктор Вассбар - Страница 17

Отступление от темы оформил, теперь пора и к сути этой главы. Пока писал вышеизложенное, многое вспомнил. Заставил сознание вскрыть потаённые уголки моей памяти. И тут же возник вопрос. Почему всё, что пишу, лезет в мою голову лишь тогда, когда открываю Word? Почему неделями и месяцами, даже годами, не возвращаясь к книгам, абсолютно не тянет их писать? Если конкретно об этой книге, то заставляю себя открыть её по необходимости, чтобы мои предки знали, кем я был, а не судили обо мне по разрозненным фактам, а может быть и вымыслам недоброжелателей, если вообще кто-либо будет судить и вспоминать, в чём очень сомневаюсь. В своих воспоминаниях я стараюсь ничего не скрывать, разве что самое, самое личное, что есть потаённое для каждого человека. Это потаённое, естественно, может раскрыть отдельные черты моего характера, показать, кем я был с отдельные моменты моей жизни, но они не существенны, так как, повторяю, могут раскрыть лишь отдельные, незначительные черты моего характера. Душевные чувства и острые переживания несу только в себе. Мне бы самому в них разобраться, а уж выносить на обсуждение просто не желаю, так меня многие не поймут или хуже того, осудят. А об ушедших либо ничего, либо только хорошее. А уж что мне уготовано, то уготовано, буду нести свой крест до конца. Итак, о желании писать. Так вот, не открываю книгу, нет желания. Открыл, мысли как круговерть осенних листьев под напором тугих потоков ветра. О чём это говорит. Отдельные учёные мужи говорят, что сознание человека не зависит от деятельности мозга. Его мозг, это всего лишь ретранслятор, точнее аккумулятор-синтезатор, получающий разрозненную информацию извне и соединяющий её в единое целое. И второй вывод отдельных «мудрецов». Сознание не является эпифеноменом мозга, оно имеет энергоинформационную природу.

С первым я не согласен и это окончательно и бесповоротно! Ибо, если согласиться, то можно причислить человека к твари, пусть даже и с мозгами, но не имеющей разума.

Со вторым сложнее, здесь всё тонко завуалированно, и всё же с этим вторым выводом я тоже не согласен. В моём понимании сознание есть эпифеномен структуры мозга. Наш мозг так устроен, что сознание, хотя и является реальным, никак не может влиять на физический мир, поскольку является только производным от функций мозга. А уж об энергоинформационной природе сознания вообще говорить не хочу. По мысли тех «мудрецов» получается, что человек робот, а не личность, работающий по программе извне.

Теперь о том, что навеяло мне сознание. Рассказа не будет, просто отдельные факты.

Факт первый.

Я мог пойти по крутой тропе, но не вверх познания чистого мира, а по наклонной вниз, где из подростка формируется отрицательный тип. Старшие пацаны учили нас, малышню, драке, пить вино, курить, играть в карты на деньги и т. д. Предполагаю, что за всем этим стояли взрослые мужчины, имевшие по несколько ходок в лагеря и тюрьмы. Из нас они хотели сделать подобных себе, но более, полагаю, вырастить из способных мальчиков грамотных, интеллектуально подкованных юношей, дать им образование в высших учебных заведениях и далее влить во властные государственные структуры, а это деньги. К нам приставляли девочек лёгкого поведения, они учили нас целоваться, приглашали к себе домой и без стеснения предлагали ложиться с ними в постель. К счастью я до этого не дошёл, всегда считал, что это не достойно мальчика. Не прилично быть с девочкой в тёмной комнате, тем более, лёжа с ней на диване или в кровати.

Девочек, как и нас мальчиков, воспитывала улица, но если мы долго оставались глупенькими малышами, то девочки взрослели быстро, быстрее нас познавали взрослую жизнь. А познав тайное, пытались вовлечь и нас, своих ровесников ребят в порочный круг. Многие из моих товарищей по улице быстро отдались их власти, а меня от всего этого хранила судьба и оберегала мать.

Факт второй.

Мать умело направляла меня в нужное русло, привлекала к спорту и труду, вовремя отправляла на пригляд к своей матери в посёлок Ильича. Спорт я любил, занимался в секции вольной борьбы, затем в самбо. Не было времени и предаваться безделью. С болезнью отца и призывом брата в армию заботы о доме легли на мои плечи. Принести воды из колонки, что на пересечении улиц Чехова и М. Горького, распилить на козлах бревно двуручной пилой (одному, без помощи извне), и наколоть дров, перетаскать вёдрами в сарай машину угля, чтобы потом этим углём всю зиму обогревалась моя семья. Не берусь утверждать на все сто, предполагаю, нашим углём и дровами пользовались не только мы, но и наши соседи. За все десять лет проживания в одном доме я ни разу не видел, чтобы кто-то из них покупал уголь и дрова и загружал топливо в свой сарай. Сосед Павел Воронец, пьяница и тунеядец, уволенный из армии из-за пристрастия к спиртным напиткам не задерживался долго на одной работе, отовсюду его гнали за пьянство и денег у него никогда не было, а когда появлялись, пропивал. Его семья – он, жена и дочь в основном жили на деньги заработанные его женой Анной, учительницей начальных классов. Второй сосед Пётр, портовый грузчик. Не знаю, были ли в его семье деньги в достатке или хватало их лишь на самое необходимое, не заглядывал в их сундуки, но то, что и он никогда не покупал на зиму топливо, об том пишу с полной ответственностью за свои слова. Их сараи всегда и круглый год были пусты, а печи в их квартирах топились беспрерывно.

И ещё один запомнившийся эпизод того времени.

Факт третий.

Как-то отец купил 20 литров спирта и поместил его в стеклянной бутыли в подпол, туда, где хранились наши соления, запасы картофеля и других овощей. Убывает картофель, убывают овощи, понятное дело, семья. Но куда исчезают градусы спирта, отец никак не мог понять. Меня обвинять он не мог, я был слишком мал, винил в этом старшего сына Юрия, но беспочвенно. Да, я видел, как Юрий однажды взял из бутыля пол-литра спирта, но воду в бутыль он не добавлял. (Позднее, когда разгорелся скандал на эту тему между отцом и братом, Юрий сказал мне, что брал спирт из бутыли всего один раз и воду не добавлял).

В результате бутыль со спиртом перекочевал из подпола в родительскую спальню.

Под нашим домом было одно большое пустое пространство, используемое нашей семьёй для хранения овощей. По этому пространству можно было свободно передвигаться из одного угла в другой, т.е. проникать из своего погреба в погреб соседей беспрепятственно. Разграничительной линией между погребами была невысокая насыпь, через которую спокойно мог перешагнуть любой человек. Отец так и не понял, что его обворовывали соседи. Спирт не мог сам по себе терять крепость. Вот так мы жили и ни о чём не догадывались, и этой нашей беспечностью и доверчивостью пользовались, мягко говоря, хапуги. Уж очень быстро исчезали наши зимние заготовки, особенно быстро таяла куча картофеля. За картошкой в подпол всегда спускался я, и мне было видно, как она быстро тает, но я не придавал этому значения, думал, что она просто ссыхается.

Ссыхался и уголь, и дрова. В мой детский ум не закрадывалось ни единой мысли о том, что кто-то может воровать наш уголь и дрова, а, оказывается, это было. До меня просто не доходило, как это так вот взять и залезть в чужой сарай и пользоваться им как своим. Брать то, что не принадлежит тебе. Не мог уголь ссохнуться, как и сухие дрова не могли уменьшиться в размере, а поленница с ними таяла на глазах.

Выше я написал, что не видел, чтобы кто-нибудь из соседей покупал топливо, а печи у соседей топились беспрерывно, и в них было не просто тепло, было очень жарко, что не могу сказать об уютном теле в нашей квартире, в ней всегда было прохладно и ходили мы по полу только в чунях, валенках без голенищ. Того угля, что перетаскивал я вёдрами в сарай, и дров, что ежедневно колол едва хватало на зимний сезон, а могло бы на три, как минимум. Но, повторяю, я был несмышлёный мальчишка, а родителям было невдомёк, что их обворовывают, так как и за дровами и за углём в сарай ходил только я и родители не видели неестественную убыль топлива. Вот так мы и жили. Родители покупали уголь и брёвна, я один всё это носил и перекатывал в сарай, а соседи пользовались моим детским трудом, а в результате денежными средствами моих родителей.

– И воздастся каждому по его заслугам! Воздастся каждому, кто обидел любого члена моей семьи. – Написал я как-то в книге «Оружие мысли», и воздавалось.

Факт четвёртый.

Пётр утонул в Оби в расцвете сил, а Павел сгорел от водки. Передалось это и их детям. Младшая дочь Петра оказалась бездетной, у старшей первенец погиб в детстве, второй сын вырос без отца и ничего хорошего из него не получилось.

Ольга, дочь Павла, неудачно вышла замуж. Муж оказался алкоголиком, она с ним развелась, а их единственная дочь, выйдя замуж за немца, эмигрировала в Германию. На старости лет Ольга вновь соединилась с мужем, но счастье ей это не принесло. Через год муж заболел и ему ампутировали обе ноги, с тех пор она возле него нянькой.

С тех пор я обратил внимание на один явный факт, те, кто обижал меня и мою семью дорого платили за свою подлость, порой жизнью, если подлость переходила все моральные границы. Уверен, это перейдёт и к моим дочерям и их детям.

Судьба, скажете вы. Может быть, но более всего другое – нравственный недостаток, противопоставление добру. Я уже писал, повторюсь. Живите честно. Отриньте от себя пороки человеческие – жадность, равнодушие, лицемерие, зависть, жестокость, злобу, хитрость, эгоизм, наглость и тщеславие. Не заставляйте страдать свою душу на исходе своих дней.

Не просите бога о наказании виновного в ваших бедах, не молите его о наказании подлых людей, бог всё видит и накажет виновного по заслугам его помимо воли и просьбы вашей. Хотя… говорят, что проклятие действует, и даже на несколько поколений, но для этого нужно сильно ненавидеть и страстно желать наказания своему обидчику, но зачем проклинать неповинных и даже ещё не рождённых людей, потомков обидчика. Зачем проклинать несколько поколений. Мысль материальна, она обязательно примет реальную форму, но надо помнить и другое, проклиная кого-либо, навлекаешь и на себя беду, но уже не в этой жизни, а в вечной, а она может начаться в тёмном царстве. Вот тогда и вспомнится всё, что сотворил. Не навлекайте на себя беду, живите мирно и достойно, что о себе, к сожалению, сказать не могу. Я не убивал, но злился и желал бед многим людям, за что прошу прощения у всех, кого когда-либо обидел.

Детство, прекрасное, беззаботное время, наполненное яркими событиями, которые, к сожалению, с годами теряются в памяти, поэтому описываю этот период моей жизни не в плавном течении, а рывками, это как бы течёт река, затем исчезает в подземных коридорах, потом снова выходит на поверхность и так многократно. Собственно, так проходит не только детство, а вся жизнь. Это как в фильме «Джентльмены удачи», в котором Евгений Леонов в роли Евгения Ивановича Трошкина войдя по просьбе милиции в роль своего двойника – закоренелого бандита и безжалостного убийцы по кличке Доцент говорит, притрагиваясь то к одной, то к другой части своей головы: «Здесь помню, а здесь не помню!» Вот и у меня то же, одно помню хорошо, а другое забыл напрочь. О чём забыл, писать не буду, а что вспомнил, воспроизведу в письменах.

Факт пятый.

Удивительно, но в детстве я видел вещие сны (и с годами не потерял эту способность, но стал видеть их реже, и моя мать имела такой дар до конца своих дней).

В 12 лет я видел себя за рулём чёрной «Волги». Проснувшись, я услышал внутренний голос, он сказал, что такая машина будет у меня через 12 лет. Так и произошло, купил чёрную Волгу Газ 21, но в 27 лет, а не в 24 года. И ещё один сон. Снится, что иду по площади Свободы, что в центральном районе города Барнаула и неожиданно проваливаюсь в какую-то яму, потом выбираюсь из неё, но почему-то наполовину промокший. Проснулся, позавтракал и, не придав какого-либо значения сну, пошёл в школу. (Учился в школе №8, стоящей на углу проспекта Социалистического и улицы Пушкина. Ранее в этом здании, построенном в 1870 – 1900 годах размещалась казённая женская гимназия с домовой церковью. В 1941—1945 гг. в нём размещался госпиталь раненых на фронтах Великой Отечественной войны. В этом госпитале некоторое время работала моя мать, закончившая медицинский техникум за год до войны. В настоящее время здания нет, его снесли и на этом месте построили клинику современной медицины «Антуриум»). Под конец последнего урока пошёл сильный ливень, который к счастью был не продолжительный, что дало возможность идти домой не под дождём, но, выйдя из школы, я был поражён размахом ливня. По проспекту Социалистическому нёсся буйный поток воды, это была река, а не ручей и эта река с шумом врезалась в другой поток, несущийся по улице Пушкина. Ждать что-либо я никогда не любил (не люблю ждать и сейчас, стремлюсь всё делать быстро), вот и в этот раз я безбоязненно ступил в ревущий поток и стал спокойно пересекать улицу Пушкина. Передвигаясь в сторону пешеходного тротуара и вздымая вверх серые брызги воды, дошёл до середины улицы и на следующем шаге провалился левой ногой в открытый канализационный колодец. Упал, но к счастью удержался правой ногой на плоскости улицы, а не провалился полностью в колодец, иначе бы утонул. Удивительно, но портфель даже не замочил, все тетрадки и учебники были сухи. Очевидно, падая, думал не о себе, а о сохранности портфеля и его содержимого. И ещё один вещий сон. В 10 лет я видел себя знаменосцем. Проснулся в приподнятом настроении, ещё бы, знаменосец, об этом мечтал каждый мальчишка. Помнится, когда ходил на демонстрации, всегда вставал в какую-нибудь заводскую колонну и просил мужчин, несущих флаги, дать мне понести его. Отдавали не все, но находились такие, кто с удовольствием отдавал мне флаг и я гордо нёс его весь путь, а он был долог и длинен. Уставал, но никогда и никому не отдавал стяг, потом нёс его домой и прибивал к воротам. Каждый праздник на воротах моего дома развевался новый флаг. Так вот, видение себя во сне знаменосцем сбылось. По окончании пятого класса мать взяла путёвку в пионерский лагерь (почему-то она всегда брала на первый сезон), и это была моя вторая поездка. Начало лета выдалось холодное, а у меня были только шорты, ни брюк, ни даже шаровар. Почему меня мать так одевала, не пойму, но дело не в одежде, а в том, что мне это стоило. А стоило это мне напряжением всех моих детских сил. В пионерском лагере меня избрали членом пионерского совета, а совет назначил знаменосцем, и я был нескончаемо счастлив. В один из дней был какой-то праздник, и весь лагерь выстроился на пионерскую линейку, я внёс знамя под звуки горна и барабана на пионерскую линейку и встал рядом с трибуной (где-то в семейном альбоме даже сохранилась фотография). А утро было очень холодное, пасмурное и мне было очень холодно в шортах, благо на мне была кофта, иначе бы околел окончательно, но и того, что выдержал хватило с лихвой. Линейка была долгая, речи, рапорта председателей отрядов председателю совета дружины и её рапорт старшей пионервожатой. Было тяжело и холодно, но я справился с поставленной задачей и гордо держал знамя дружины.

Пионерские лагеря тех времён были в каждой организации, а у заводов тем более. Тяжело жил народ и страна в окружении буржуев, но государство не жалело средств на детей. Путёвки в пионерские лагеря и четырёхразовое питание в них было бесплатное. В лагерях были кружки по интересам, моделирование, судостроение, пение, рисование и многое другое. Бесплатны были и городские кружки. Помнится, я побывал во многих. Несколько дней ходил в кинокружок, руководитель дал даже снять что-то на кинокамеру, потом мы смотрели свои ролики. Записывался и ходил в спортивные кружки, сначала в секцию классической борьбы, затем в самбо. Полгода ходил в морской кружок, где изучал семафорную азбуку флажками, а как-то даже записался в кукольный, привёл меня в него товарищ по классу. Записывался, ходил, но мало где оставался, кроме секции самбо. Всё было бесплатное. Школьное питание для особо бедных семей тоже бесплатное, хотя полноценный обед стоил очень дёшево, на 10 копеек можно было прекрасно пообедать. Не помню, чтобы когда-то был голоден, а поесть любил, особенно мясо.

В нашей семье перед сном было принято желать друг другу доброй ночи. Я всегда говорил: «Мама, папа, спокойной ночи!» Они отвечали мне: «Приятных снов, сынок!» Но однажды я не высказал пожелания. Мать спросила, почему я же желаю никому спокойной ночи. Я ответил: «Вы желайте мне спокойной ночи, а я буду говорить вам приятных снов». Мать удивлённо спросила: «Почему?» Я ответил, что сны мне спать мешают. А ведь действительно, они на самом деле иногда мешают спать, и после них просыпаешься с больной головой.

Я уже говорил, что постоянно ходил за матерью как пристёгнутый к ней хвостик.

И вот как-то стояла она перед трюмо и тихо говорила: «Какая же я страшная стала». Я услышал, стоял как обычно рядом, и проговорил: «Не расстраивайся, мама, ещё страшнее тебя бывают».

Вот утешил, так утешил.

Рассказала она об этом случае на работе одной, та другой и так по цепочке дошло до женщины, которая никогда не видела мать в лицо. Спрашивает она свою собеседницу: «Что, на самом деле она очень страшная?» «Да, ты что, – отвечает ей подруга, – красавица, каких поискать».

Факт шестой.

– Мне самый большой кусок мяса, – беспокойно говорил я матери, когда она разливала по тарелкам суп, и это повторялось постоянно. В конце концов, стоило мне повернуть голову в сторону матери, разливающей суп по тарелкам, как она тут же, не дав мне даже раскрыть рта, говорила: «Знаю, знаю! Тебе самый большой кусок мяса». Я умолкал. Мать ставила на стол тарелки, и я, видя, что в моей самый большой кусок мяса, успокаивался. Каждую косточку обгладывал так, что собаке вряд ли что осталось, благо её у нас не было, иначе бы она сдохла с голоду.

Вообще мать заботилась обо мне, очевидно от того, что я был самый маленький и худенький в семье. Так думаю я, а в действительности она помнила обо всех, никогда не забывала о семье, особенно о детях. Я рос живчиком, не сидел на одном месте, был подвижным и активным, от этого и был худощав. Ну, какой жир может нарасти, если всё время в движении, бегом даже в магазин за хлебом. Всегда бегом, а повзрослев – быстрым шагом. Мать, видя мою худобу, считала, что я был малокровным (действительно у меня почти ежедневно носом шла кровь), поэтому подкармливала меня сливовым компотом с ломтиком лимона (он продавался в продуктовых магазинах в 200 граммовых баночках), и покупала в аптеке глюкозу в ампулах, которую заставляла выпить каждое утро. Компот или глюкоза, не знаю, что подействовало на моё телесное развитие, но стал крепчать и набирать вес. Дело, уверен, было не в пищевых добавках, а в занятии спортом и в физическом труде. Хотя и питание имело большую роль. С каждой получки родители давали мне деньги на большую 1 литровую банку абрикосового компота, который я очень сильно любил. До сих пор помню цену тех баночек с компотом. Первый сорт стоил 83 копейки, второй 78 копеек. По вкусу первый сорт от второго мало чем отличался, разница была в самих фруктах, у первого сорта они были гладкие, крупные, насыщенные сладкой мякотью и без тёмных точек на кожице, а у второго ржавые оспины были на каждом абрикосе и сами фрукты были сжамканные, твёрдые и с жёсткими волокнами в мякоти, но когда в продаже не было баночек с компотом первого сорта, приходилось брать второй. Я был рад и этому. Кроме денег на компот родители часто давали деньги на конфеты, моими любимыми были барбарис и пастила. О пастиле можно говорить бесконечно долго, это было моё второе любимое лакомство, после абрикосового компота. Пастила моего времени это не нынешняя конфета, которую надо жевать бесконечно долго и которая рассыпается при жевании на мелкие не поддающиеся растворению бусинки. 200 грамм пастилы моего времени умещались не в малюсенький пакетик, как сейчас, а в большой кулёк и в этом кульке было не 10 конфет, а десятка два, если не больше. Вот такая она была воздушная, нежная и не просто сладкая, а с изысканным вкусом.

Факт седьмой.

Мне всегда нравились полевые цветы, нравятся и сейчас, только ныне их днём с огнём не найти. Леса вытоптаны, поля утрамбованы колёсами авто, остался репейник и чертополох, да, и того скоро не будет. Исчезли жарки, редко встречаются, по крайней мере в пригородной зоне, подснежники, сон трава, дождь цветы, ромашки. Ковыль и тот растёт не буйными разливами, а мелкими пятнами на хилой бледно-зелёной поросли. Но, ностальгируй не ностальгируй, изменить что-либо уже невозможно. Там, где нога современного человека ещё не ступала, конечно, сохранилась девственная природа, а там, где прошли табуны цивилизованных дикарей, остались лишь пятна кострищ и горы разноцветного мусора.

Каждый год в середине апреля я ходил в лес за цветами. Поход совершал в воскресенье, в остальные дни школа. Выходил из дома рано, садился на трамвай номер два и доезжал до конечной остановки – авторемонтный завод, а там до леса рукой подать. Шёл, насвистывал незатейливую мелодию, любовался проклюнувшими ростками молодой травы, слушал пение птиц.

– Откуда в лесу голубые попугайчики и почему у стволов некоторых деревьев ещё лежит снег? – думал, удивляясь, но через минуту удивление сменялось восторгом. Я ступал на поляну, осыпанную розовыми, белыми, синими, фиолетовыми подснежниками. Много позднее я узнал, что те цветы называются сон трава, но в моём детстве их все называли подснежниками, но как бы они не назывались, они были и радовали глаза.

Я рвал эти цветы, не много, небольшой букетик, клал его в сумку и с радостной улыбкой на губах возвращался домой. Цветы, конечно, маме.

Последний поход за подснежниками запомнился на всю жизнь в мельчайших подробностях.

В маленьком доме на улице Мамонтова, протянувшейся узкой лентой по правую сторону реки Барнаулка жил мальчик Вова. Я был с ним слабо знаком, не знал, кто его родители, не был у него дома ни разу, и особую дружбу не вёл, но он изредка приходил ко мне домой. Очевидно, я чем-то ему нравился, или у него не было друзей. Подробности не знаю. Приходил, родители усаживали его за стол, поили чаем, потом мы что-то мастерили или просто говорили о своих мальчишеских делах. Как-то я ему сказал, что в воскресенье собираюсь в лес за цветами. Вова тоже очень любил свою маму и попросил, чтобы я взял его с собой. Естественно, я не отказал ему.

И вот мы уже в лесу, травка изумрудная, листочки маслянистые на кустарниках проклёвываются, цветов море бескрайнее, красота неописуемая! Идём, солнышку радуемся, цветы в букетики собираем. Не заметили, как к небольшому болоту подошли, а там цветы божественной красоты и разных расцветок, не видывал таких ранее. Ступил на кочку болотную, она закачалась, угрожающе хрюкнула, вмиг чары с меня слетели. Посмотрел на весёлые цветочки, покачал головой, вздохнул горестно и повернулся спиной к болоту.

Вова стоит, глазами моргает и молчит. Какие мысли были у него в голове, не знаю. Только не стал он повторять мой эксперимент. И правильно сделал, а я бесшабашный был, как сейчас говорит молодёжь, безбашенный, т.е. как бы без головы, хотя, естественно, она у меня была и сейчас на своём месте сидит.

Посидели мы с Вовой на травке молоденькой и в обратный путь собрались. Букетики у каждого в сумке лежали.

Вышли на полянку, видим вдалеке деревня, а на окраине её ребята играют с мячом. Играют, ну, и играйте на здоровье. Мы вам не мешаем и вы нам не мешайте. Ан нет, нашёлся среди деревенской пацанвы хулиган. Захотел удаль свою показать, выпедриться перед товарищами. Устремился бегом в нашу сторону, а за ним полтора десятка его товарищей. Бегут, радостные, лица красные, улыбаются. Нас, очевидно, поприветствовать пожелали. Налетела орава удалая на двух подростков и давай приставать к ним, к нам, значит. В той ораве в основном малявки были, но много их, да, они и не буйствовали, стояли в сторонке и смотрели, как их взрослые товарищи к нам претензии высказывают. Почему, мол, ходим здесь, по их территории, почему, мол, разрешение у их не спросили на посещение их леса. Ну, и так далее, в том же духе.

Стоим мы с Вовой, молчим, понимаем, что если задираться будем, бойня пойдёт и нас изметелят. Самые взрослые деревенские пацаны года на два – три старше нас. Куда нам двоим с ними справиться? Бесполезно, поэтому и молчим.

Один из местных увидел на Вове новый картуз, сорвал с его головы и на свою надел. Вова не выдержал такого хамства, в бой ринулся. Пацан деревенский его оттолкнул и побежал в свою вотчину. Вова за ним, но куда там. Не догнал он ворюгу, возвратился, голову опустил, и побрели мы с ним на трамвайную остановку.

Переживал я за Вову, но ничего поделать не мог. А вот стыдно было, не оказал помощь своему товарищу. Домой ехали молча. Утешать я не умел, да, и не было смысла. Возвратить ему картуз я не мог. Приехав, вышли из трамвая. Вова от горя побрёл понурив голову, я склонив её от стыда. От горестных дум забыл даже о сумке с цветами, оставил её в трамвае. Лишь на подходе к дому понял, что руки пусты. Теперь надо было утешать меня, но мне этого не требовалось. Родители никогда не наказывали меня за потерянные вещи, они не стоили того, чтобы травмировать душу ребёнка. На развилке дорог Луговой и Максима Горького наши дороги разошлись. Вова шёл домой без картуза, я без сумки и без цветов.

Через час к нам домой пришёл Вова, а с ним и его мама. Рассказал я ей нашу горестную историю, шлёпнула мама Вову по голове, на этом и закончилась наша дружба. Что послужило причиной разрыва отношений, не знаю. Может быть, Вовина мама сказала ему: «Не дружи с этим мальчиком, он плохой», а может быть что-то другое, гадать не буду. Факт – есть факт. Собственно, я и не переживал, другом Вова мне не был, так, просто знакомый. Хотя… если честно… мой поступок был не из гусарских, в бой вместе с Вовой я не ринулся.