Читать книгу На восходе лет. Автобиографическая повесть. Трилогия - Виктор Вассбар - Страница 16

На Балдине. Справа налево: мой товарищ, мой отец, я – 11 лет, товарищ отца.

В конце сентября, или в начале октября, сейчас точно не помню когда именно, да, это и не имеет существенного значения, отец предложил мне поездку на рыбалку, сказав, что с ним поедет его друг по работе с сыном, моим ровесником. Я с удовольствием принял его приглашение, надеясь не только хорошо отдохнуть в один из последних тёплых дней осени, но и познакомиться с мальчиком одним со мной лет. В воскресенье, ещё затемно, мы, отец и я, вышли из дома, прошли по своей Луговой улице до площади у старого базара и, сев на автобус первого маршрута, доехали до площади Октября. Город ещё не проснулся, воскресенье, поэтому на остановке было всего два или три человека, что дало нам возможность спокойно, без ожидания своей очереди в длинной череде людей, войти в автобус и проехать весь маршрут, сидя на мягком сиденье. На конечную остановку посёлка Восточный прибыли с первыми лучами солнца. Там нас уже ждали друг отца и его сын, мальчик всего на год младше меня. Забегая вперёд, скажу, подружиться нам не пришлось из-за большой удалённости наших домов. Мы жили в разных концах города, и мальчикам нашего возраста ещё не было разрешено отлучаться далеко от дома. Да, мы и сами в этом возрасте ещё побаивались больших расстояний. Они пугали нас своей объёмностью и таинственностью, кроме того, многие родители часто рассказывали своим чадам о пропаже детей разных возрастов, а мне не хотелось теряться в незнакомых местах большого города, каким казался мне мой Барнаул. Собственно, не только мне, но и всем моим ровесникам, поэтому мы играли в своём районе, в пределах двух – трёх улиц.

Наши игры были подвижны, да, и как иначе могло быть, мы были детьми, а детям свойственна подвижность. Подвижность у меня была, а вот с ловкостью что-то не получалось, особенно в девчачьи игры.

В близких отношениях с девочками у меня был напряг. Не в смысле половой близости, об этом я даже и не думал, а о полной дружбе, когда он и она вместе ходили в кино, вместе слушали музыку, вместе проводили время за чтением книг и игр. Ничего и никогда у меня с девочками не получалось, не от того, что они отвергали мою дружбу, а от того, что я просто им её не предлагал, был сверх меры стеснительный. Я их боялся, хотя… не их, а только одну. Когда она была вместе со своими подругами, я запросто подходил к ней, и просил принять меня в их игру. Девочки всегда принимали меня в свои игры, либо в классики, либо в подпинушку, либо просто поскакать на скакалке. Первое время я ничего этого не умел, если в классики я кое-как научился играть, а в подпинушку со временем даже обыгрывал их, то скакалка мне не давалась. Преодолел я эту напасть упорством, сделал скакалку из куска верёвки и долгими часами вдали от глаз девочек тренировался во дворе своего дома. И вот однажды я перескакал всех девчат на своей улице, хотя… их было-то пять или шесть. Моему счастью не было предела и, казалось, девочки должны были бы меня приглашать в игру со скакалкой намного чаще, нежели раньше, но этого не произошло. Мне подумалось, что они обиделись на меня или им стало стыдно за свои проигрыши, но как оказалось, всё было намного прозаичнее. Первоначально они мне просто поддавались, поэтому я и обыгрывал их, а потом они повзрослели, и их уже интересовала не скакалка, а что-то новое, пока непонятное мне. Вскоре и прекратились наши совместные игры в классики. Место этим играм уступила новая игра под названием «садовник и цветы».

Игра в «Садовника» начиналась следующим образом: все игроки становились в круг, и считалкой выбирался садовник. Примерно такой: «На золотом крыльце сидели, царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной, кто ты будешь такой? Выходи поскорей, не задерживай добрых и честных друзей!» На ком заканчивался счёт, тот и был садовником. Садовник становился в середину круга, остальные игроки по очереди называли себя каким-либо цветком и садовник начинал игру словами: «Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели кроме… – далее он называл цветок, который ему нравился, тот в свою очередь отвечал словом, – ой!

– Что с тобой? – спрашивал его садовник, цветок отвечал, – влюблён!

– В кого? – вновь спрашивали его садовник.

– В (допустим) розу, – отвечал первый цветок.

Роза ойкала и всё повторялось.

Таким образом, всё всем становилось ясно, кто кому нравился.

О себе. В этой игре мне всегда нравился только один цветок, тот который выбирала Лариса Голубева, а она выбирала мой, но дальше этого не пошло. Как сказал выше, я был очень робок, и эта стеснительность не давала мне понять, что я нравлюсь Ларисе так же сильно, как и она мне. Я ни разу не пригласил её в кино, ни разу не угостил мороженным, не написал ей ни одного поздравительного письма, а она мне писала, и в этом я был уверен, так как прекрасно знал её почерк. Каждый год, вплоть до поступления в военное училище, она поздравляла меня с днём советской армии и с новым годом. Её письма отличались от писем других девочек, поздравлявших меня с этими праздниками, не только ароматом бумаги, но и открытыми словами. Она прямо говорила мне о своей любви, а я молчал.

– Мальчишка и девчачьи игры, – можешь сказать ты, потомок, но что поделаешь, если нравится девочка и хочется быть рядом с ней.

Как написал выше, мне очень нравилась Лариса, и я был готов играть в любую игру, лишь бы она была рядом, собственно так и происходило. Игры устраивала она, а когда её на улице не было, мы, мальчишки, играли в свои игры. Игра в зоску, подпинывание свинчатки на количество раз. Выигрывал тот, кто подпинывал её больше всех, не уронив на землю. Только ногой и без помощи рук.

Свинчатка – это свинцовый диск диаметром 3 – 3.5 сантиметра к одной стороне, которой был приклеен кусочек меха.

Я плохо играл в эту игру и постоянно проигрывал, поэтому редко принимал в ней участие. С мальчишками в основном играл на деньги, в чёт-нечет, в чику (пристенок) и другие.

Когда улице собиралась вся детвора – мальчики и девочки, играли по другим правилам.

Набегавшись и напрыгавшись за день, вечером мы садились на скамью у моего дома и играли в испорченный телефон. Смысл игры заключался в том, чтобы просто посмеяться, разрядиться от энергии, впитанной за день. Игроки садились на длинную скамью (или становились в ряд), первому из них ведущий шептал слово, это слово скороговоркой на ухо предавалось второму игроку, он в свою очередь тоже скороговоркой шептал его на ухо третьему, третий – четвёртому и так до последнего. Слова, естественно, разобрать было невозможно. Потом, начиная с первого игрока, все по-порядку говорили вслух то слово, которое было услышано им. Слова, конечно, были на тарабарском языке, что вызывало у игроков не улыбку, а заразительный смех. После всего ведущий называл правильное слово и все вновь пускались в смех. Часто играли в «Гуси лебеди, но это тогда, когда в нашей среде было много игроков.

В начале этой подвижной игры мы палочкой очерчивали птичий дом (гусятник), в котором должны были жить гуси-лебеди и их хозяин. На другой стороне площадки очерчивали поле, куда птицы должны были прилететь на кормёжку. Между гусятником и полем рисовался круг – логово, в нём жил волк. Далее все игроки становились в круг, и простой считалкой выбирался волк и хозяин стаи птиц, остальные становились гусями-лебедями. После этого все становились на свои места, и начиналась игра. Происходил диалог между хозяином и гусями. Хозяин говорил:

– Гуси, гуси! – говорил хозяин.

– Га-га-га! – отвечали гуси.

– Есть хотите? – спрашивал он.

– Да, да, да! – отвечали они.

– Ну, летите же домой! – обращался он к птицам

– Серый волк под горой, не пускает нас домой, – отвечали птицы.

– Что он делает? – спрашивал хозяин.

– Зубы точит, нас съесть хочет, отвечали птицы.

Хозяину ничего не оставалось делать, как сказать:

– Ну, летите, как хотите, только крылья берегите!

Птицы пускались в полёт, волк выбегал из своего логова и ловил птиц. Выигрывал один игрок-птица, тот, кто ни разу не попал в лапы хищника.

Где та девочка из моей юности, где моя первая любовь сейчас, я не знаю.

Шли годы, я закончил военное училище, нашёл свою любовь в Омске и признался в любви моей нынешней жене Светлане. Эту любовь я не хотел терять, понимая, что она настоящая, а та, далёкая, всего лишь грёзы юности.

Но давайте возвратимся ко дню, когда я с отцом поехал на рыбалку.

День обещал быть чудесным. На небе ни облачка и ветер не тревожил застывшую на деревьях разноцветную листву. Даже флаг на заводском клубе, уснув на древке, забыл о своём предназначении, гордо реять во славу страны. А со сносом памятника Сталину осиротела и главная площадь посёлка. Голым мраморным постаментом, вероятно дожидавшимся нового вождя, она напоминала о недавних торжественных митингах, о величии страны и одновременно говорила о неизбежной тленности всего и всея, и о прахе жившего и когда-либо созданного. Но слава восходящему солнцу! Осветив своими тёплыми лучами угрюмую площадь, оно не дало ей омрачить наши души. Вскоре мы плыли на большой деревянной лодке по Оби на её противоположный берег, туда, где река образовала протоку под названием Балдин.

Прибыв на место, я с новым товарищем отправился на разведку, надо было немедленно обследовать прилегающие к берегу кусты, посмотреть, не остались ли на них ягоды, но ничего кроме дикой облепихи мы не нашли. Успокоившись на этом, приступили к сбору хвороста. Перед тем как отплыть на лов рыбы мужчины поставили перед нами эту задачу. Они сказали, что дров надо много, так как будут варить уху. Уха, от одного только этого благостного звука во рту становилось сладко, и где-то глубоко внутри что-то начинало закипать, урчать и бурлить.

Коли заговорил об ухе, напишу вспомнившийся эпизод из юности, собственно, таких эпизодов было много, сейчас я их просто объединю в один.

Каждый год по окончании очередного класса, я приезжал к бабушке в посёлок Ильича на месяц, а порой и на два. Этот период был самым беззаботным и душевно лёгким во всех отношениях. Он был насыщен приключениями. С ребятами из соседних домов мы пасли скот и взбирались на косогор за заячьей капустой, которую, нарвав, с удовольствием ели. Мы пригоршнями запихивали в рот ягоды боярышника, с нескрываемым наслаждением жевали щавель и дикий лук. С двоюродным братом Толей мы гнали по глади Оби дедовскую лодку железянку, ставили её на якорь у подводной ямы, зная, что там всегда водятся осётры и стерлядь и забрасывали по два перемёта. Максимум два часа лова и в садке три – четыре осётра и десятка два стерлядей. Получив удовольствие от лова рыбы, мы гребли к противоположному берегу, где, причалив к мягкому бархатистому песчаному пляжу, разводили костёр и готовили в котелке уху из стерляди. Никогда не забуду вкус этой царской рыбы. А о самой ухе, наваристой и густой… разговор отдельный. (Читал, что Шереметьевская уха с оттяжками варилась трое суток и восхищала своим вкусом даже царей, но с уверенностью могу сказать, что наша стерляжья уха была не хуже. Возможно, даже лучше, так как готовилась с любовью и на природе у реки под лёгкий шёпот костра).

Божественный запах нашей ухи в содружестве с ароматом костра и золотистый жир на поверхности бульона, вызывали слюноотделение.

Вспомнил, написал, но не для того, чтобы и у тебя, потомок, выделить слюноотделение, а для сравнения. Стерляжья уха – это божественное блюдо, но не менее вкусна была уха и из щуки в «содружестве» с окунями.

Через полчаса густой серый дым от костра, взмывая ввысь, до слёз начинал жечь наши глаза, но мы, жмурясь и оттирая их от слёз, наслаждались запахом костра и, превозмогая жжение, подходили к нему и подбрасывали в огонь хворост. Слизав тонкие веточки, огонь приступил к пожиранию толстых ветвей, плотный серый дым исчез. Вскоре костёр запылал ровным ярким жарким пламенем, и я повесил над ним, на перекладину из толстой ветки, усевшейся на две рогатки, котелок с водой, которую зачерпнул из реки. В воду мой новый товарищ бросил собранные им листики смородины, облепихи, земляники и ежевики. Через несколько минут ароматный запах защекотал ноздри и разнёсся по всей реке. На него, но более от нашего зова о том, что чай готов, причалила лодка с моим отцом и его товарищем. После чаепития мужчины вновь отправились на рыбалку, а я с моим товарищем продолжил осмотр прибрежных зарослей.

Прогуливаясь по берегу реки, я пинал ногой камешки, некоторые поднимал и внимательно рассматривал. Мне очень нравились узоры на камнях и блеск на некоторых из них. Пинал, поднимал и удивлялся тому, как природа могла сделать такое совершенство. Один чёрный камень напомнил мне о моей прошлогодней находке, о которой я тотчас рассказал моему товарищу. Это была необычная и редкостная находка, о которой я, к сожалению, в то время не сказал никому. Почему? Всё по-порядку.

Летом мои родители вместе с родственниками часто выезжали на лодке за реку. Брали с собой и меня. На природе они устраивали пикник, вели разговоры на свои взрослые темы, а я в это время ходил по полянке, наслаждался ароматом цветов, пением лесных птиц, любовался перламутровой раскраской зимородков, и осматривал росшие рядом кустарники и деревья. В руках у меня был маленький топорик, им я срубал тонкие веточки, готовил хворост для костра. Так шаг за шагом подошёл к большому дереву. Осматривая выпучившиеся из земли корни, обошёл его со всех сторон, затем перевёл взгляд вверх и обомлел. Большая чёрная опалина с выпятившимися из неё буграми крупных горелых углей смотрела прямо на меня. Опалина охватывала половину диаметра ствола и находилась на высоте немногим более метра от земли, что давало мне возможность ударить по ней топором. Мне очень хотелось отрубить от неё кусочек угля. Приподняв топорик, я ударил им по самому крупному чёрному обуглившемуся бугру и тотчас мелкие искры в купе с металлическим звуком брызнули из ствола дерева. Внутри всё похолодело. Но не искры и звук металла охладили мой пыл дальнейшего исследования ствола сосны, а скол на лезвии топорика, образовавшийся по моей вине. Надо было срочно что-то предпринимать. Детский ум подсказал, что надо незаметно положить топорик на место, иначе мне достанется на «орехи», так как топорик был дядин, и он им очень дорожил. Пороть, конечно, не стали бы, но поругали бы от души. Не сказав о своей находке, и не повинившись, я так и сделал. А зря. Много позднее я понял, что в стволе был металлический метеорит. Застряв при падении в мощной сосне, он спалил кору, но само дерево не сжег, вероятно, в это время шёл дождь, или, застряв глубоко в стволе, метеорит потерял связь с кислородом и быстро остыл. За найденный метеорит государство платило в то время большие деньги. Этих денег хватило бы купить несколько десятков топориков. Хотя и тот топорик мало пострадал. Скол можно было убрать обычной заточкой лезвия. Об этом случае я рассказал моему товарищу, он живо заинтересовался и спросил, далеко ли то место. Я ответил, что дерево растёт на острове в протоке под названием Кривая, а это очень далеко. Выразив сожаление, и глубоко вздохнув, он пустился в дальнейшие исследования берега и прибрежной растительности. Я последовал его примеру. Вскоре мы забыли о метеорите и просто радовались прекрасному осеннему дню.

К полудню мой отец и его товарищ поймали несколько крупных окуней и щук, на этом решили закончить лов и сварить уху. Подбросили в костёр новую порцию сухого хвороста, почистили рыбу, зачерпнули из реки в котелок воду, подвесили его над костром. Вода в котелке закипела быстро, бросили в неё рыбу, картошку, лук, крупу, всё сразу. Пока варилась уха, нарезали крупными кусками хлеб, достали из рюкзаков миски и ложки. Всё разложили на столе, сделанном каким-то добрым человеком на берегу протоки из досок, прибитых к четырём толстым ножкам.

Осень. Погода непредсказуема. Интернета нет, и что день грядущий готовит узнать невозможно. В прогноз по радио никто не верит, поэтому никто слушает его.

День медленно полз в свою худшую сторону, темнело, подул порывистый холодный ветер. Благо, что все мы были одеты в тёплые одежды, иначе бы нам несдобровать, не околели бы, но замёрзли основательно и, как результат, очень сильно простыли. Мужчины решили, что продолжать рыбалку не желательно и оставаться на реке опасно. За редкими порывами ветра может прийти ураганный, вот тогда на вёслах через Обь добираться до противоположного берега будет очень трудно. А если буруны с пенными серыми гребнями на крутых волнах… Можно представить, что будет тогда, если не перевернёт, может унести лодку вниз по течению на несколько километров, вот тогда и думай, как выходить из создавшегося положения.

Определив по побелевшим глазам рыбы готовность ухи, отец снял с костра котелок и поставил его на стол, Наскоро пообедав, сложили вещи в лодку и благополучно доплыли до посёлка Ильича. Мужчина со своим сыном, моим временным товарищем, пошёл к заводскому клубу, откуда по старому взвозу в сторону посёлка Восточного вела широкая дорога. В том посёлке он жил, а мы с отцом, поднявшись на косогор по новому взвозу, сели на конечной остановке в автобус и поехали домой. Пока ехали до площади Октября, где у нас была пересадка на другой автобусный маршрут, меня сильно растрясло, в животе урчало, бурлило и клокотало. Вся уха была готова выплеснуться наружу. Я с трудом сдерживал себя, чтобы не запачкать автобус, но стоило ему остановиться на конечной остановке нашего пути, как я стремглав помчался к выходу на передней площадке. Дверь открылась, я ступил на первую ступеньку, но, не дав мне полностью выйти из автобуса, сбивая меня с ног, в автобус устремился новый пассажир, красиво одетый молодой мужчина. Наши пути пересеклись, и в тот же миг тугая струя ухи изверглась из моего желудка, окатив мужчину с головы до пят. Ничего не поняв, он по инерции вошёл в автобус, дверка закрылась, и автобус покатил по маршруту, оставив мужчину в среде пассажиров с лапшой на голове и с содержимым моего желудка на лице и красивом парадном костюме. Мне от этого извержения стало легко, и я уже без буйства живота спокойно доехал до дома на другом автобусе.