Читать книгу Сопротивление материала - Виктория Травская - Страница 15

Вся его жизнь пронеслась перед глазами, пока стоял он на перроне, и вот каков итог: ушли в мир иной Аркадий Валерьянович с добрейшей Натальей Семёновной, а теперь вот не стало Ильи и Кати. Есть ещё где-то Соня и Зоя, но от Зои после революции вообще не было известий, а Соня последний раз была в Раздольном после смерти матери: погостила дня три, сходила на могилку. Вечерами, когда пили чай на веранде, много рассказывала о своей и мужа работе в клинике, о студентах и сложных больных. Надо бы найти её адрес: может, захочет взять племянника к себе. Парню, конечно, в столицу бы лучше – способный он, книги любит – глядишь, в университет пойдёт. Но из того, что рассказывала Софья Аркадьевна, было ясно: ей не до Вани. Своих детей у них с мужем не было, и они целиком отдались работе, пропадая сутками в операционной или читая лекции студентам-медикам.

Но для очистки совести всё же надо написать. Хотя как напишешь? А вдруг письмо перехватят огэпэушники – Алексей уже слышал такие разговоры – и тогда огребешь проблем, да ещё и Софью подставишь!

В этих раздумьях Алексей медленно шёл домой.

Ночью, уже в постели, рассказал обо всём жене – огорчать её не хотелось: Дуся была на сносях, да разве ж от неё скроешь! Хорошо зная мужа, она весь вечер встревоженно на него поглядывала, один раз спросила: «Ну чего там?» – но Алексей показал глазами на мальчиков и нахмурил брови.

Услышав страшную новость, Дуся расплакалась. Алексей дал ей время выплакать своё горе, положив русую голову себе на грудь и поглаживая непослушные кудри. Майка на его груди вся пропиталась слезами. Постепенно рыдания, сопровождаемые гневным горячим шёпотом, затихли. Некоторое время Дуся молча всхлипывала, и Алексей уже решил, что жена, наплакавшись, заснула, как вдруг она откинулась на спину и спросила вполголоса:

– Но мы же теперь можем его усыновить?

– Да, если родные не будут против.

– Родные?.. А, ты про Софью. И ещё где-то Зоя есть… Но знаешь, Зоя, если бы хотела, уже давно бы весточку прислала… А может, она умерла?

– Ну, Зою-то уж точно спрашивать никто не станет: иностранка она. И Ваньке лучше вообще такую родню не упоминать, мало ли… А вот Софье Аркадьевне надо бы написать. Но где взять её адрес? Во время обыска все бумаги, поди, забрали…

– А коли забрали, то и адрес её там нашли. И, стало быть, её тоже в гэпэу вызывали. В московскую. Думаю, Лёша, она всё знает, и раз отмалчивается, то ей всё это ни к чему!

– Может быть, и так, – ответил Алексей, помолчав. – Значит, не будем гнать волну: подадим документы, и всё тут! А если появятся вопросы, тогда и посмотрим.

В райсовете лишних вопросов задавать не стали. Правда, спросили, есть ли у ребёнка другие родственники, но Алексей на голубом глазу ответил, что нет, и сотрудница загса выдала свидетельство об усыновлении и новую Ванину метрику, в которой значилось: Матвеев Иван Алексеевич, 7 июля 1922 года рождения, родители – Матвеев Алексей Петрович и Матвеева Евдокия Михайловна.

Ваня и Борька делали уроки за большим кухонным столом, когда Алексей вернулся из загса. Подойдя к столу, он не стал садиться на своё хозяйское место напротив двери, а отодвинул табурет напротив Вани. Мальчик оторвался от тетрадки и вопросительно поглядел на Алексея.

– Тут вот какие дела, Иван. – Пока дядь Лёша прокашливался, сердце мальчика пропустило удар – неужели его отдадут в детдом?! Ужас был настолько велик, что до Вани не сразу дошло то, что ему говорили. «Сбегу! Всё равно сбегу, буду на чердаке жить…» В возбуждении он не заметил ни того, как встал, ни того, что думает вслух.

– Ты чего бузишь, хлопец? Откуда ты сбегать собрался?! – повысил голос Алексей Петрович. – А ну сядь!

– Я не пойду в детдом! – пробурчал Ваня, с размаху плюхаясь на стул.

– Какой ещё детдом? Чего тебе втемяшилось?! Ты лучше слушай, что тебе говорят.

Когда до Вани, наконец, дошло, что Матвеевы оставляют его у себя и даже больше – усыновляют, он даже ослаб от огромного облегчения. Дядь Лёша пристально посмотрел ему в глаза и продолжил.

– Но только запомни: ты теперь Матвеев! Слышишь меня? – Матвеев, а не Дедов! Когда закончишь школу и будешь получать паспорт, можешь вернуть фамилию. Твои родители были честные и хорошие люди, и их родители тоже. Ты имеешь полное право ими гордиться. Но времена сейчас суровые, непростые. Новой власти трудно разобрать, кто свой, а кто – враг. Когда-нибудь наступит время и твоей семье вернут доброе имя. Но до тех пор – если ты не хочешь в детдом – ты будешь Иван Алексеевич Матвеев. Договорились?

Ваня смотрел горящими глазами, совершенно чёрными на бледном лице. Когда дядь Лёша закончил, он, вместо ответа, сказал:

– Но ведь все знают, кто мои родители…

– Знают. Но постепенно привыкнут к тому, что ты Матвеев. Ты, главное, сам помни, кто ты есть. А людская молва – она шумная, да только её шума ненадолго хватает. Вот увидишь: что-нибудь ещё произойдёт – и люди вцепятся в эту новость зубами, а о тебе и думать забудут. Молва-то, сынок, она свежатинку любит…

Алексей Петрович ухмыльнулся в усы: ему самому понравилось то, как он сказал – свежатинка! А Ваню после давешней вспышки вдруг охватила страшная усталость. Казалось, что он и со стула встать теперь не сможет. Мальчик смотрел в тетрадку, но не видел того, что писал. Он примерял на себя своё новое имя. Иван Алексеевич Матвеев. Иван Алексеевич…