Читать книгу Сопротивление материала - Виктория Травская - Страница 17

С этого дня Гришка словно ссохся – ходил, спрятав голову в плечи, ссутулясь, избегая смотреть людям в глаза. Стал много курить, а есть, наоборот, мало и как-то второпях, словно боялся, что сейчас отнимут. Теперь на столе всегда должен был стоять наготове графинчик с самогоном, к которому он теперь прикладывался походя, всякий раз, как проходил мимо стола. Но спиртное не забирало, как раньше, когда выпивка была событием. Оно только притупляло чувства на короткое время, а потом кошмар наваливался с новой силой.

Надежда смотрела на него с тревогой, словно ожидая чего-то. Может, взбучки. Скандала. Но ничего не происходило: муж стал равнодушен даже к её огрехам, попросту не замечал ничего вокруг. А однажды велел постелить ему в кухне и с этой ночи больше не спал с женой. По ночам она слышала, как он шагает из угла в угол, останавливаясь у стола, и тогда было слышно, как дробно звенит стекло о стекло в его дрожащей руке…

История со скандалом на рынке стала предметом разговоров на кухнях и во дворах. Ивахнюк сделался мнительным: ему теперь казалось, что и председатель на него поглядывает косо, и он стал особенно дотошен в работе, изводя подчинённых мелочными придирками. На рынок он больше не ходил, отправляя вместо себя кого-нибудь из них, и потом скрупулёзно проверял каждую цифру в отчётах по ревизиям.

Пока его не было, Надежда с матерью вели нескончаемые разговоры о том, что с ним стало. Происшествие на рынке недолго оставалось для них тайной – добрые люди рассказали о Гришкином позоре, и теперь пришлось ходить за продуктами на привокзальный базарчик, где и выбора не было, и цены кусались, так как были рассчитаны на проезжающих, которым некогда торговаться.

Узнав об этом, Верка набросилась на мать:

– Мама, вы с ума сошли – на вокзале покупать? У нас что, рынок закрыли?

Надежде пришлось скрепя сердце рассказать дочери, что отца погнали с базара – Виктор берёг жену, скрывал от неё случившееся, чтоб не пропало молоко.

Но он недооценил Веруню. На следующий день она, с ребёнком в одной руке и корзиной в другой, появилась на рынке. Она шла вдоль рядов, торгуясь и прицениваясь, пропуская мимо ушей перешёптывания торговок, игнорируя и то, что говорилось вслух – за её спиной. Когда корзина была уже почти полна, Верка остановилась перед прилавком, за которым торговала Марковна.

– Почём огурцы?

– Для тебя – рупь штука, – ответила та, с вызовом глядя Верке в глаза.

– Чего так? – Верка встретила взгляд и не отвела глаз.

– Цена для тех, кто кровушку огурцом заедает!

– А ну поподробнее! – сказала Верка, ставя корзину на прилавок и поудобней пристраивая младенца.

– А то не знаешь!

– Знала бы – не спрашивала.

Слово за слово, Марковна рассказала всю историю с арестом Дедовых. Танька начала кряхтеть и искать грудь, но Веруня только машинально покачивала ребёнка, не упуская ни слова из рассказа старой казачки и не отводя глаз.

– …Вот так-то, девка! – закончила она наконец. – А дитё пора кормить, ишь, извертелася вся…

– Ясно, – ответила Верка, подхватила корзину и направилась к выходу.

Танька уже орала в голос.

Дома она бухнула на пол веранды корзину с провизией и пронеслась вихрем мимо встревоженной матери в свои комнаты с орущей дочкой на руках.

Уложив младенца на их с Виктором кровать, размотала мокрые пелёнки, рывком выдернула их из-под дочери и не глядя швырнула на пол – отяжелевшая материя глухо ударилась о доски. Голодная Танька не давала себя запеленать, яростно молотя воздух пухлыми ножками и ручками. Однако мать, ласково приговаривая, безжалостно упаковала её в тонкую ситцевую пелёнку и, не успев даже сесть, приложила к набухшей груди. Ребёнок жадно взял сосок и начал ритмично сосать. Верка медленно вышла из спальни, села в плетёную качалку и, тихонько покачиваясь, оглядела комнату.

Раньше она не задумывалась, как досталась ей эта квартира – принимала как должное, купалась в родительской любви. Она знала людей, которые здесь жили, здоровалась с ними, встречаясь во дворе или в передней, но никогда не интересовалась, кто они и как живут. Теперь же, держа на руках собственное дитя, впервые подумала о тех, кто родился и вырос в этих стенах и родил здесь собственных детей. Кто строил и благоустраивал этот дом. Кого безжалостно вырвали с корнями – для того, чтобы она, Веруня, отцова любимица, жила так, как она сейчас живёт! Она вспомнила худенького синеглазого мальчика – Ваню, кажется? – которого осиротил её отец и который жил теперь в поварне у Матвеевых. Жил, стараясь не глядеть на её окна – и всё-таки невольно глядя на них в безнадёжной тоске по отцу и матери! Её раздражал этот неподвижный его взгляд, смотревший сквозь неё на что-то, видное только ему, и она задёргивала занавески. А если бы это был её ребёнок? Или даже она сама? Если завтра кто-то донесёт на её отца? – А уж за ним-то водилось немало грешков, о которых Верке было хорошо известно! Хотя не интересовалась его делами, но дурочкой не была и, преследуя свою выгоду, всегда знала, когда у отца водились денежки. Догадывалась и о том, откуда на столе все эти разносолы. Понимала, что не за красивые глаза незнакомые станичники и хуторяне приносят на рассвете корзины перед тем, как везти товар на рынок. А ну как им это надоест, и они донесут куда следует? И в сумерках подъедет к дому «воронок», перевернёт всё вверх дном и увезёт – и отца, и Виктора, и её, Верку…

Тут не отличавшаяся богатым воображением Веруня въяве увидела свою дочку, надрывающуюся от плача в колыбели в пустом разорённом доме – и глухо зарыдала, прижимая ладонь ко рту, чтобы не испугать ребёнка.

Вошла мать.

– Вера! Верушка! Я ж говорила тебе: не ходи! Так и знала, что обидят…

Не отнимая ладони от лица, Верка мотала головой. Слёзы катились по её лицу, стекали по руке. Мать принялась вытирать ей лицо рушником, который держала в руках.

– Давай Танюшку-то! Она уже спит.

Мать приняла ребёнка, отнесла в спальню. Когда она вернулась, Верка уже только всхлипывала. Лицо у неё было – лучше не подходи! Надежда знала, что ничего хорошего это не сулит, – она даже побаивалась Верку в такие моменты. Поэтому молча села на край дивана.

– Ты знала, почему его выгнали с базара? – безжалостно спросила дочь. Когда сердилась, Вера всегда переходила с матерью на «ты».

– Откуда! Он не рассказывал…

– Мама, прекрати, я не маленькая – весь город об этом говорит, и ты хочешь, чтоб я поверила?.. Мама! Посмотри на меня!

Надежда подняла на дочь несчастные глаза – и тут же опустила, не выдержав Веркиного тяжёлого взгляда.

– Мало ли что люди болтают…

– Значит, знала.

Звенящая тишина повисла между ними. Верка хотела – и не находила в себе сил злиться на мать: единственное, в чём можно было её упрекнуть, это всегдашняя покорность мужу. Что с неё возьмёшь?

Но отец! Одно дело брать подношения за определённые услуги. Но отправить на расстрел честных людей, единственная вина которых была в том, что его дочери требовалась квартира, которую они занимали!

– Веруня, тебе надо покушать… – робко произнесла мать.

– Отстань!

– Молоко пропадёт! Хочешь, я тебе сюда принесу? У меня вареники с картошкой…

Неожиданно Верка обнаружила, что и правда очень голодна – совсем как Танька: если сейчас же чего-нибудь не поест, закричит в голос!

– Принеси, – сказала она, не глядя на мать.