Читать книгу Моя Милена - Виталий Валентинович Сеньков - Страница 14

Сущность межпланетных сообщений я постиг благодаря моей второй женщине. Номер два в хронологическом порядке и номер один в отношении вселенской наполненности бытия просветила, откуда берутся дети. Вы думаете, что знаете, откуда? Какая самоуверенность! Все совсем не так, как вы себе это представляете. Вначале дети появляются на звездочках. Из ниоткуда. Была звездочка необитаемая, а потом раз – и на ней поселился маленький мальчик или девочка. Реже – два одинаковых мальчика или девочки; или одинаковые мальчик и девочка. Бывает даже, что и большее количество крохотных человечков появляются на одной звездочке. Темно, неуютно, одиноко; деточки смотрят сверху вниз, отыскивают взглядом своих родителей и начинают их жалобно звать: «Мама! Папа! Прилетайте скорее!» А мама с папой в Крым таскаются, бастардо там всякое попивают, массандровский портвейн… А потом – ой! Где же наш зайчик? И начинают вести себя степенно. Долго готовят корабль к полету: правильное питание, здоровый сон, положительные эмоции. И вот наконец в конкретный день и час межпланетный аппарат стартует с космодрома, который потом еще какое-то время используется по своему прямому предназначению, пока его не отвозят на дачу, где тоже ведь мягкая мебель нужна, – отрывается от поверхности земли этот самый аппарат и берет курс на конкретную звездочку. Ну вот и мы, сынок (доченька). Обратно корабль летит целых девять месяцев, потому что космическое пространство – это вам не шуточки. И приземляется снова уже на другой космодром – тот, который указан женской консультацией по месту жительства одного из членов экипажа.

В такие полеты космонавты отправляются нечасто. Как правило, люди гоняют туда-сюда свои корабли порожняком. Об этом мне подумалось, когда я слушал пояснения обнаженной Елены Владимировны, лежащей в постели у меня на плече. Мы как раз вернулись со звездочки. Одни, разумеется. Нас обоих переполняла нежность друг к другу после путешествия.

Елена не выпрыгивает из постели после приземления. Она в изнеможении, нуждается в моем тепле. Космическое топливо, должно быть, холодит ей внутреннюю часть бедер, но в первый раз она не обращала на это внимания. В дальнейшем, когда скафандр для меня не требовался, предусмотрительно захватывала с собой в полет небольшое полотенце, чтобы затем поместить у себя между ног.

Наивысший пик – то есть момент посадки на поверхность другой планеты – в первый раз у нас с Еленой Владимировной совпал. А потом такое случалось не всегда. Леночка уже завершала свое космическое путешествие, впадала в изнеможение и корректно ждала моего приземления.

Алине Сергеевне требовалась многократная посадка, поэтому я не спешил со своим собственным приземлением и ждал, пока моя учительница выключит наконец двигатель космолета. Оксана, как и я, между прочим, после непродолжительного отдыха нуждалась во вторичном полете и приземлении. Это было в наши обычные ночи, а в первую мы носились по вселенной четыре раза.

Моя Елена Владимировна всегда летала с чувством, с удовольствием, с толком и расстановкой, но делала это только один раз. После чего садилась ко мне в космолет чисто за компанию. Посадка у нее всегда протекала бурно. До тех пор, пока я был внимателен и ласков, шептал преподавателю в ушко, как люблю ее, называл Леночкой, бредил про то, как я обожаю ее плечики, грудь, животик, ножки и врата тропического рая, – до тех пор, пока кипела энергия, она отдавалась мне полностью и разрешала проделывать с ней разные штуки. Хотя далеко не все.

Весной я прошептал Леночке на ушко, что хотел бы слетать на звездочку еще раз, но только… прошу ее перевернуться и встать на колени.

– Как это? О чем ты, милый?

По ее голосу я мог догадаться, что она все поняла, но почувствовала приятную стыдливость. Я решил рискнуть:

– Ты полетишь на звездочку собачкой.

– Что ты такое говоришь, Ванечка? Нет, ни за что!

Я с легкостью приподнял и перевернул ее податливое тело.

– Мне стыдно, – только и прошептала Елена Владимировна, когда я заставил ее, стоящую ко мне спиной на коленях, опуститься на грудь, развести ноги и прогнуть гибкую поясницу.

– Тебе стыдно? Ах ты, распутница!

В самом деле! Вся прелесть ее обворожительного бесстыдства с прекрасными ягодицами была перед моими глазами. Пионер набросился на беззащитную женщину – погрузился в нее весь, вынырнул, очумелый и мокрый, и принялся яростно терзать. «Э! Э! Уэ! Уэ!» – только и могла произнести опозоренная Елена Владимировна. Что здесь осталось от доцента Соболь? Шлюха, которую имели раком… собачкой, простите. Я редко издаю стоны. Но в тот раз мне, наверное, удалось проникнуть в самые потаенные недра Елены Владимировны – там так было хорошо, что в момент приземления у меня как будто помутился рассудок.

– Ты стонал, милый, – сообщила Елена шепотом, когда отдыхала у меня на плече, а я нежился теплом ее тела.

– Я буду контролировать свои эмоции.

– Не надо. Все хорошо. Я люблю тебя, Ванечка. А я в самом деле распутная?

– Что ты, Леночка! Это я так… для красного словца.

– Наверное, я все-таки развратная женщина.

– Наоборот, ты слишком целомудренна. Я как раз хотел бы тебя немного развратить.

– Не надо. Нам и так хорошо. Разве нет?

– Ты права. Тысячу раз права. И я тебя очень люблю.

Да, мне хотелось проделывать с ней разные штуки, о которых имел представление из прошлых моих уроков и благодаря воображению, но тут я особо не продвинулся. Собачку Елена Владимировна освоила блестяще. Ножки закидывала тоже на «отлично». Неплохо скакала на мне. Ну вот, пожалуй, и все, если не брать во внимание незначительные вариации. А, собственно, что еще? Такой уж я знаток в этом деле, что держите меня самого! Конечно, я был бы не прочь поставить этого доцента на колени перед собой и сделать то, с чего начинал свое непосредственное знакомство с космосом. Но я постеснялся предложить ей такое. Скорее всего, Елена Владимировна не была бы в восторге от моих фантазий. Она и так позволяла многое, если учесть, что пуританства и стыдливости в ней было гораздо больше среднестатистической отметки.