Читать книгу Наследники Мишки Квакина. Том IV - Влад Костромин - Страница 6

– Нам нужен горбатый, – Пашка вылез из крышки гроба.

– Зачем?

– Мамка же говорит, что горбатого только могила исправит. Так?

– Ну.

– А если просто в гробу полежать? Поможет?

– Я откуда знаю? – я пожал плечами. – И это не целый гроб, а только крышка.

– Все равно, надо проверить.

Я задумался. Горбатых в деревне не было, но любопытство уже засунуло когти в мой мозг.

– А если не горбатого?

– А кого?

– Заику можно.

– Кто у нас заика?

– Не знаю.

Мы молча смотрели друг на друга.

– А если дурачка?

– Это тебя что ли? – я рассмеялся.

– Красотьевича можно.

Красотьевич был погорельцем и жил вместе со свиньей Муськой в самодельной хижине на «старой» деревне.

– Красотьевич просто погорелец, а так не дурак.

– Точно?

– Точно. Он когда сторожем на ферме работал, то теленка украл. А когда ток сторожил, то зерно продавал.

– Не дурак, – согласно кивнул Пашка. – А если Васю Пепу?

Пепа был старше меня, ростом повыше, но по уму отставал даже от Пашки и его друзей. Единственной отрадой в его жизни были птичьи яйца. Он не мог пройти мимо гнезда. Ловко как обезьяна залезал на любое дерево и прямо там выпивал яйцо, посыпая солью и заедая черствым хлебом. Уж сколько его гоняли мужики, а все равно. Выйдет, оглянется, что нет никого и юрк на дерево! Только пустая скорлупа вниз сыпется.

– Идея, – я задумчиво потрепал брата по волосам, – но как его заманить?

– Яиц пообещаем.

– Где мы яйца возьмем?

– В ящике.

Мать собирала яйца в посылочные ящики под креслом в прихожей, чтобы потом подложить под квакух-наседок.

– Егоровна нас удавит.

– Это да.

– Сигарет можно предложить, – осенило меня. – Вася курит, а ему бабка денег на сигареты не дает.

– Сигареты где возьмем?

– Пока батя пьяный, можно стянуть.

– Побьет, если поймает.

– Риска меньше, чем если Егоровна с яйцами поймает.

– Так оно да.

Мы крадучись вошли в дом. На кухне громко хохотала мать.

– Свихнулась? – Пашка покрутил пальцем у виска. – Ку-ку?

– Мало ли, – прошептал я, – может прикидывается.

Стали красться к спальне.

– Вы чего? – раздался за спиной голос матери. – Украсть что-то задумали, падлы купоросные?

– Да мы, – пропищал Пашка, – того.

– Чего?

– В комнату к себе шли, – обернулся я.

– Правда? – стоящая в дверях кухни мать подозрительно прищурилась. – Вроде как в зал шли?

– Нет, к себе.

– А чего к себе? Свиньям сварили, коров встретили?

– Мы это, – лихорадочно придумывал я, – хотели книгу взять.

– Какую? – подозрительности матери позавидовал бы иной штурмбанфюрер СС.

– Эту… – я задумался. Ошибка могла дорого стоить, – «Записки натуралиста».

– Зачем?

– Ну, это…

– Птицы, – сказал Пашка.

– Что птицы?

– Как их варить, – Пашка снял кепку и вытер вспотевший лоб.

– У вас есть птицы? – не поняла мать.

– Вдруг поймаем, – брат широко улыбнулся, – и чтобы тебе правильно приготовить, – преданно уставился на мать.

Она задумалась, глядя на нас и поигрывая в руках привезенной отцом сковородкой.

– Мы пойдем? – осторожно спросил я.

– Куда?

– Корову же встретить надо.

– Идите… дети, – опустила сковороду. – А вы знаете, Свечкины думают, что Пашка помер…

– Все там будем, – я развел руками.

– Дуры, ха-ха-ха, – откинув сковородку, засмеялась мать. – Думали, приедут на похороны с пустыми руками – погулять на дармовщинку.

– Клуши, – согласился Пашка.

– Ты молод еще, – одернула мать, – родную тетку клушей называть. Идите, куда шли.

Мы прошли в свою комнату, мать ушла хохотать на кухню.

– Как мы сигареты сопрем? – прошептал Пашка.

– Сейчас, – я выглянул в прихожую. Матери не было видно. – Я в спальню.

Проскользнул в зал, оттуда в спальню. Отец величаво развалился на кровати, положив на груди партбилет. Я осторожно ощупал боковой карман пиджака, вытащил сигареты.

– Кто здесь? – вскинулся отец.

– Я это, Влад. Мамка просила спросить – суп греть?

– Скажи, он мне в тюрьме надоел, – повернулся на бок и захрапел.

Я поспешно выскочил из спальни.

– Что ты там делал? – в зале стояла мать.

– Батя звал.

– Почему я не слышала?

– Не знаю, – я пожал плечами.

– Что ему надо, паразиту?

– Сказал, суп в тюрьме надоел.

– Белочка у падлы, – задумчиво сказала мать, – бредит среди бела дня.

– Уже вечер, – выглянул из двери Пашка.

– Больно умный? – развернувшись, мать ловко пнула его в живот. – Покалечу, купоросник! Коклюш на твою голову и сухотка в придачу! Так что батя сказал? – пристально смотрела на меня.

– Что суп в тюрьме надоел, – я боязливо попятился.

– Зажрался, урод. Давно капустного супа с лындиками не ел. Ладно.

– Плащ пропал, – заблажил из спальни отец.

– Вить, какой еще плащ?

– Как какой? Синий, габардиновый.

– Окстись, Господь с тобой! У тебя сроду такого плаща никогда не было.

– Как не было?

– Так и не было.

– Так он мне приснился?

– Да.

– Тогда ладно.

– Ты, Витя, дегенерат натуральный. Спи, ирод. Ты куда шел? – смотрела на меня.

– Свиньям варить.

– Еще не сварили? – нахмурилась.

– Варим.

– Иди, нечего тут подслушивать.

Я выскочил из ловушки зала, подхватив согнувшегося в прихожей брата. Вышли на улицу, сели у костра варить свиньям.

– Взял?

– Угу, – я украдкой показал вытащенные сигареты, – хорошо, что успел за пазуху их засунуть, а то бы попался.

– Батя не хватится?

– Он пьяный, ничего не будет помнить.

– А Пепе хватит?

– Должно хватить, тут почти полная пачка.

Между тем, в куркурятнике шло совещание.

– Валька что-то крутит, – уверенно заявила старшая Свечкина, – она хитрая, синтепонщица еще та.

– Она может, – Лариске не раз перепадало от нашей матери. – Что будем делать?

– Звякну-ка я еще разок Лакизе (девичья фамилия Лобанихи), – тетя Нина пошла к телефону и заказала межгород. – Нин, это опять я. Что там у вас творится? Я Вальке позвонила, она говорит, все нормально.

– Сходили мы с Танькой Моргунихой к Егоровне. Ты не поверишь, она пьяная валяется, еле встала.

– Как пьяная? – оторопела Свечкина. – А Витька где?

– Владимировича нет, – на ходу сочиняла Лобаниха, – а у Егоровны весь дом голый, ни матрасика, ни простынки.

– А Пашка?

– Пашка умер, а хоронить не хотят, – очень натурально всхлипнула соседка. – Ты же знаешь, Егоровна жадная.

– Это да.

– Я понимаю, он шкода был, всех допек, но нельзя же так? Не по божески, не хоронить-то. Да?

– Жди, мы завтра приедем и разберемся.

Васю мы встретили, когда шли встречать скот.

– Вась, ты сигарет хочешь? – спросил я.

– А есть? – Пепа привычно поддернул черные сатиновые трусы длиной до колена. – Давай.

– Есть, но тут такое дело…

– Какое?

– Мы опыт решили провести.

– Какой?

– Такой! – вступил Пашка. – Научный!

– Фига, – Пепа уважительно посмотрел на нас, – опыт! А я что? Я неграмотный.

– Надо будет в одном месте полежать, – уклончиво сказал Пашка. – Согласен?

– Полежать, да? – Пепа поочередно смотрел на нас.

– Угу, – кивнул я.

– В одном месте?

– Угу.

– За сигареты?

– Ну.

– Бить не будут? – Вася прищурился.

– Нет, – твердо сказал Пашка.

– За что тебя бить? – успокоил я. – Ты же ничего делать не будешь, просто лежать.

– А лежачего не бьют, – покивал Пепа.

– Ну, полежишь недолго и все.

– Недолго? – Вася не мог понять, в чем подвох.

– Совсем чуть-чуть.

– Ладно, куда приходить и когда?

Я посмотрел на Пашку.

– Давай завтра утром к нашему погребу, – решил брат. – Только чтобы родители не видели.

– Само собой, будь спок, – Пепа с достоинством нахлобучил картуз поглубже и пошел по своим делам.

Возле бревен, где ждали скот, встретили Шурика.

– Ты живой? – удивился он и, сорвав свой знаменитый кепарик, шлепнул его об асфальт.

– Живой, только кашляю, – закивал Пашка.

– А я думал…

– Не ори, – брат прервал друга, – дело есть.

В саду была недокопанная нами землянка с подземным аппендиксом метра два. Когда в ней едва не засыпало Пончика, мы копать ее бросили, но теперь было решено подготовить из нее «лечебную могилу» для Пепы.

Назавтра была суббота. Отец достал сапоги из-под подушки и встряхнул, проверяя, нет ли чего внутри.

– А чего ты их трясешь? – спросил Пашка.

– Проверяю, не нагадил ли кто.

– А кто в них может под подушкой нагадить?

– Мало ли… – загадочно посмотрел на нас папаша, – пигмеи всякие. Медицине подобные случаи известны.

– Вить, не глуми детям голову.

– Я их тут учу, как Костромило Мудрый.

– Форменный дегенерат, – мать плюнула на пол и ушла жарить на новой сковородке блины.

Пашка украдкой выскользнул из дома.

Раздался звонок в калитку.

– СтаршОй, сходи, посмотри, кого нам гидра контрреволюции принесла с утра пораньше.

– Думаешь, это гидра?

– Конечно, трудовой народ седьмой сон видит после трудовой рабочей недели, шляются только контры и гидры.

Я вышел, открыл калитку. За забором ждала целая делегация: обе Свечкины (старшая и младшая), бабушка Дуня (мать отца), Лобаниха, Лобан и лобанята (Вовка и Верка).

– Веди, – строго сказала мне бабушка.

– Коль, мы тут подождем, – Лобаниха придержала Лобана за рукав, не рискуя попасть нашей матери под горячую руку, когда та узнает про вчерашние выдумки.

– Витя, за сковородой идут! – увидев из кухонного окна делегацию, мать заметалась, как испуганный заяц-русак, не зная, куда деть горячую сковородку.

– Кто идет? – отец вышел, красуясь в сапогах.

– Бабка Дуня со Свечкиными приехали!

– Твою мать! Как же узнали? – он упал на табурет, срывая сапоги. – Теперь может произойти катастрофа или катаклизм! Ты чего носишься, как голый в бане?

– Сковородку куда прятать?

– Кинь в кладовку на полку.

– Не загорится?

– Нет! – швырнул сапоги под кресло.

Мать выскочила на веранду и швырнула сковородку в чулан. На веранду вошли гости.

– Здравствуйте, Евдокия Никифоровна, – залебезила мать, – здравствуй, Нина, Лариса, здравствуй. Не ждали вас.

– Оно и видно, что не ждали, – сурово ответила бабушка. – Витька где?

– Завтракает.

– А Пашка?

– Влад, где Пашка? – мать уставилась на меня.

– Ну… это… был тут…

– Не мямли! Где брат?

– В саду, вроде.

– Позови!

– Валь, не надо, – остановила бабушка, – мы сами сходим и посмотрим.

– Сами, сами, – закивали Свечкины.

– Идите, – чувствовалось, что мать с трудом сдерживается, чтобы не добавить «падлы». – Влад, проводи дорогих гостий.

Я нехотя вышел с веранды и повел их в сад.

– Паш, – позвал, надеясь предупредить брата, – тут к тебе…

Рука тети Нины зажала мне рот.

– Тихо, – по-змеиному прошептала тетка.

Пролезли сквозь жерди изгороди, обошли заросли малины.

– Вон, – указала Лариска на Пашку, Шурика и двух юных шалопаев: Башкиренка и Рябича, сгрудившихся вокруг ямы. Рядом были воткнуты две лопаты.

– Живой? – громко спросила тетя Нина, подойдя к компании.

– Кто? – Пашка, вздрогнув, обернулся, глаза его заметались за толстыми стеклами очков.

– Ты.

– Ну… – брат старался стать так, чтобы скрыть яму, но не получалось.

– А что это вы тут делаете? – Лариска всегда отличалась ехидством.

– Мы… – Моргуненок беспомощно оглянулся на приятелей, – червей копаем…

Все взгляды скрестились на яме.

– В такой яме? – не поверила сестра.

– Выпустите меня! – глухо донеслось из-под земли. – Хватит!

– Что это? – тетя Нина перекрестилась.

– Это?.. – Пашка оглянулся на яму. – Это на дороге кричат.

– Хватит! – снова донесся голос, и комья свежей земли в яме зашевелились.

– Свят, свят, свят! – тетка, крестясь, попятилась.

Лариска хлопнулась в обморок. Бабушка сжала губы и шагнула к яме. Приятели, переглянувшись, ринулись наутек, бросив Пашку. Пашка попятился и упал в яму, вызвав сдавленные ругательства придавленного Пепы. Падение обрушило на Васю еще один пласт земли. Я кинулся вытаскивать брата:

– Руку давай! – выволок его из ямы. – Вася там?

– Он, мы его слегка землей забросали.

– Вась, ты живой там? – я повысил голос.

– Выпустите меня! Мне не надо сигарет!

– Какие еще сигареты? – тетя Нина перестала креститься и цепко ухватила меня за шиворот.

Пашка, словно вспугнутая в овсах куропатка, кинулся бежать в сторону карьера.

– Не знаю, я откуда знаю?

– Вы чего орете? – незаметно возникла мать.

– Васю Пепу землей засыпало, – мрачно объяснил я.

– Как он туда попал? – изумилась мать.

– Ну… – попытался незаметно вырваться, но Свечкина, бывшая трактористка, держала крепко.

– Они еще и курят, – с готовностью заложила тетя.

– Курят?! – увесистый кулак матери врезался мне в левый глаз, выбив из него искры и слезы.

Я повис на руке тети.

– Падлы! – сапог матери прилетел в живот. Я согнулся. – Курят они! Ты подумай!

– Бестолочь! – тетка отвесила мне тяжелую оплеуху. – Родителей позоришь!

– Нин, дай я его разорву!!! – мать вцепилась в мою рубаху.

Старая отцовская рубашка не выдержала двойного напора и лопнула. Я рванулся из лоскутов и кинулся бежать за братом. Мать схватила лопату. Разбрасывая землю, в яме поднялся грязный как черт Вася Пепа.

– Падла! – прокричала мать, переломав об его голову черенок лопаты.

Дома мы не ночевали два дня, пока гнев матери не утих. Хорошо, что в грязи гости не увидели крышки гроба, иначе бы нас точно похоронили.