Читать книгу Хроники Бальтазара. Том 2 - Влад Волков - Страница 7

Спустя полчаса Бальтазар хлопнул себя по лицу, где и так над переносицей был красный след от хорошего удара дубиной. Кот вывел его к озеру в глубине леса, а не к логову. Зверь набегался так, что его замучила жажда. Надо было дёргать за некромантические ниточки и выслеживать более надёжным способом по останкам обглоданных копытных…

Впрочем, мужчина тоже подошёл к воде. Сначала отпил, убедившись, что та чистая и прозрачная, потом умылся и пальцами зачесал назад свои волосы. Заодно ощутил колкость на подбородке, как напоминание наведаться к брадобрею, хоть здесь, хоть в лагере Киры. Обрастать щетиной он не желал.

Гродерик Черноуст заверял его, что у магов много силы из тела уходит в волосы. Потому-то многие чародеи отращивают длинные бороды и локоны до спины, не стригутся. Вот только ещё наставник по некромантии рассказал одну поучительную историю о могучем герое, которого остригли и обрили, из-за чего он потерял довольно много сил и был пленён. А когда заново оброс в темнице, то от пыток своих столь обезумел в гневе на своих истязателей, что обрушил дворец, в подземельях которого его содержали, вместе со всеми вельможами и придворными, погребая и самого себя вместе с ними в руинах.

Тогда ещё совсем молодой, едва сбежавший из Кастора мальчишка впечатлился так, что предпочёл силу свою держать в теле, а не в щетине. Брить голову налысо он всё же не стал, считая такой вид не красивым. Но торс и подбородок его всегда оставались гладкими, он никогда себя не запускал и старался следить за внешностью, благо это привили ещё с аристократического детства: кожа, ногти, зубы – всё должно быть в порядке, выглядеть ухожено и быть здоровым. Чтобы никаких проплешин, язв, гнилого запаха и грязи. Не всегда удавалось всему этому следовать, особенно в дороге, но это не было поводом себя запускать. Например, сегодня зубы поутру он не почистил, как и вчера, но можно было пожевать той же хвои хотя бы и сплюнуть в лесу, пока никто не видит.

Он присел на берег, глядя за жёлтой кубышкой, припомнив, как такую из его волос ласково доставала Люция, и со вздохом созерцал лесную природу вокруг живописного почти идеально-круглого озерца. Стенами всё ещё стояла хвоя, а вот у воды склонялись там и тут ивы, была видна берёзовая рощица на том берегу и отдельные полосатые деревца по разные стороны.

Склонившийся над зеркальной гладью кот, прикрыв глаза, мирно лакал воду языком, особо не поднимая шума. Так они и сидели, не зная, что делать дальше, пока режим «лягушки в пруду» внезапно не принёс свои плоды. Они, в общем-то, не сидели в засаде, никого не ждали, но искомая особа сама пришла к ним.

Было удивительно, что она как-то не заметила Йоля. Видать, кот разлёгся на траве так, что с ракурса Алисы его загораживали деревья и кустарники. Не увидела она и Бальтазара, но того действительно хорошо скрывали поросли осоки и камышей. Недалеко ещё наливалась на ветках красная смородина, но срывать ту и класть кислые ягоды в рот Бальтазар совершенно не горел желанием. Созреет она аж к концу месяца, если не позже. Он помнил, что в Червегоре чёрные сорта спеют куда раньше красных, а крыжовник и ежевика так вообще здесь последними из лесных ягод становятся сладкими, вежливо пропуская вперёд и голубику, и малину, и всё остальное, что плодоносит в конце весны и в течение лета.

Завидев ярко-рыжую фигуру поверх камышей на левом берегу, Бальтазар осторожно приподнялся и двинулся в обход средь кустарников. На травянистом побережье практически не валялось сухих веток, так что можно было безо всякого хруста аккуратно приблизиться к не чуявшей их с котом Тигрохвостке.

Набегавшаяся и уставшая от боя девушка же, явно полагала, что ловко ушла от преследования, где-то перевела дух и, видимо, посчитав, что слишком вспотела, решила окунуться. В её лесу её никто не тронет – была дикарка уверена. Довольна собой, как ушла от погони, и особо не опасалась здесь кого-либо встретить, хорошо зная местность, будучи уверенной, что за ней не было слежки, и ведь так и было. Новая встреча произошла совершенно случайно.

Тугой деревянный обод покинул макушку. Пышные волосы из мелких рыжих кудряшек она то сплетала, то тут же обратно расплетала косички, поигрывая с собственной копной локонов, наконец, кое-как расправила тонкими пальцами перед купанием. А затем ими же развязала тугой узелок под левой рукой, скидывая верхнюю часть шкуры, и обнажив свою крупную грудь со вздёрнутыми ввысь, как лисьи мордочки, сосками.

Шерстяная обувь и набедренная часть наряда не заставили себя ждать, приземлившись поверх лифа эдакой аккуратно сложенной стопкой. Крепкие плечи, стройная талия, широкие бёдра – фигура нагой девицы была могучей и привлекательной. Жизнь в лесу делала её довольно худощавой, но при этом мясная пища и различные тренировки позволяли разжиться неплохой мускулатурой, иначе как бы она выполняла все сегодняшние свои трюки.

Бальтазар любовался ей в профиль, плавно обходил сзади, и по итогу, пока она купалась, подкрался прямо к её наряду. Тут бы и своровать его, подав на стол старосте и леснику, объяснить им, что всё это маскарад. Чучельный хвост, накладные уши, но ему этого было мало. Он здесь, в конце концов, из-за отрубленных купеческих голов, а не с целью разоблачения лесного ужаса.

Он молча так и ждал, пока она вылезет. А та натирала себя связкой трав, в том числе и мыльнянкой, смывая образовавшуюся пену, ныряла с головой, пытаясь промыть волосы, плавала на спине, любуясь голубым небом и не торопясь на берег. Но рано или поздно бросить взгляд на присевшего возле её вещей некроманта всё же пришлось.

Алиса сразу вздрогнула, выпрямившись в воде, и держась на месте, не зная, куда деваться. Потом решила переплыть озеро, двинувшись прочь, но Бальтазар свистнул кота и тот, завидев в воде рыжую девицу, поспешил встретить её на другом береге. Дикарке пришлось возвращаться. Кот попробовал воду лапой, но лезть за ней не стал, оставшись караулить. Кругом от его движений столь резво разбежались зелёные и синие лягушки, что заинтересовали его даже больше, чем плавающая рыжая дама.

Бальтазар демонстративно снял с пояса меч и отбросил в сторону, предлагая не воевать, махнул рукой к себе, поманив её всё-таки вылезти, и с интересом приподнял ободок, вертя тот в руках. Поделка из сосны, кусок вытесанной сердцевины, по дуге слоёв идеально подошедший к форме её головы. Как она, или кто для неё, это сделала – оставалось не ясным, но самой ей носить эти накладные тигровые уши, видимо, нравилось. В конце концов, при ней больше не было ни бус из клыков, ни колец, ни браслетов. Единственным аксессуаром оставался этот обод.

– Уходи, – оскалившись, прорычала она на берегу с грубоватым акцентом.

Голос был низким, но мелодичным, как плавный свист ветра в небольшой пещере, отражённый эхом от стен. Блестящая от воды голая девушка не прикрывалась и, казалось, не испытывала никакого стеснения. Чувство стыда, вскормленное людским обществом, лесной дикарке явно было неведомо.

Шкура на теле служила вовсе не для прикрытия интимных зон, а для удобства. Если грудь её гордых размеров не прилегала бы повязкой лифа к торсу, выделывать в воздухе все кренделя и стремительно бегать было б едва ли возможно. Аналогично, как и сидеть голым задом на хвойной листве или шершавых ветвях. Уж лучше обтянуть ягодицы плотной тигровой шкурой. Никакой красоты или стиля, просто чистейшая практичность. Вопросы вызывали только ушки, но у некроманта были вещи поважнее, о которых следовало сейчас спросить.

– Я здесь, не для того, чтобы тебе навредить, – медленно проговорил он, протянув ей ободок.

Алиса его не взяла, нагнувшись к вещам, и начала протирать волосы верхней частью наряда, после чего по-звериному замотала головой, забрызгав Бальтазара мелкими каплями. Взгляд её по-прежнему оставался диким и полыхал недоверием.

– Ты ведь разговариваешь? Понимаешь меня, да? – всё разглядывал он её стройную и крепкую фигуру.

– Что с того? – поморщилась собеседница.

– Всего одна вещь и я уйду, идёт? Что с торговцами? Какого чёрта в лесу нашли связку сплетённых голов? – вопрошал некромант.

– Так ты не убить меня из-за них прибыл? – ломанным языком говорила дикарка, с грубым акцентом чеканя согласные и не смягчая гласные, звучавшие в её произношении как «нэ», «мэнь-я», разве что протяжное воющее «и» ей вполне удавалось.

Она пыталась одеться, но, не желая сводить рыжий взор с неподвижно сидящего Бальтазара. Мужчина подогнул одну ногу коленом вверх, примяв подошвой траву берега, а другую вытянул в направлении озера. Вид его был спокойным, хотя мужское сердце ретиво билось от вида нагой красотки.

– Я прибыл за правдой, – чуть наклонился он торсом вперёд. – Что здесь случилось? – выделил он каменным тоном и маленькой паузой каждое слово.

– Это Мергер. Убил всех добрых людей, – отвечала она, также к нему наклонившись. – Хочет убрать меня из лесу. Чтобы такой, как ты, пришёл и убил! – грубо чеканила она твёрдые окончания слов своеобразным акцентом.

– Лесник-то? Подставить тебя, значит, вздумал? Я сразу понял, что никакими когтями так голову не срубить. Поработал палач с хорошим топором. Даже допрашивать мертвецов не стал, что силы тратить. Успеется, надо было тебя разыскать, да всё уточнить. Понимаешь меня, надеюсь? – глядел на неё некромант.

– Ты мне не враг, – только и ответила та, не то утвердительно, не то с ноткой вопроса.

– Но и не друг. Чтобы тебя защитить, сначала надо понять, как всё было. Я здесь за правдой, а лжёшь ты или нет, это уже призраки сами расскажут. От них не утаишь, – отвечал Бальтазар.

– Кто был ко мне добр, они убили! – заявила девица. – Кто кормил, одевал, помогал, лечил… Всех вывесили по дорогам в разные стороны. Думали, я уйду.

– А чего ж ты осталась-то? – удивился тогда некромант.

– Куда я пойду? Здесь моя стая! – жёстко ответила та, вытянувшись и протяжно завыв.

Было слышно, как с разных сторон, позади Бальтазара, сбегаются волки, постепенно выходя на поляну и почти окружая, выстроившись полукругом, пока девушка одевалась. Некромант же не сдвинулся с места, даже не оглянулся. Распугать их, как он считал, удастся заклятьем, если вдруг Тигрохвостка прикажет им дружно атаковать.

– Почему ты не в волчьей шкуре? – вдруг созрел в его голове озвученный вопрос.

– Эта показалась красивой! – провела она по своему одеянию.

– Даже дикий лес оставляет девушку девушкой, – посмеивался Бальтазар. – Ободочек, желание принарядится средь обыденной серости, кукол себе наплела, я там видел…

– А они сплели им бороды и волосы, чтобы подставить и обвинить! – от ненависти она аж брызгала слюной.

– Они, это Мергер и староста? Как его там? Ким? Еким? – уточнял некромант.

– Нет! Рыжий наглец в железных доспехах! – заявила та. – Причёска, как шар, – демонстрировала она на себе ладонями эдакие волосы средней длины, – усы во все стороны, – показала их девушка пальцами, – бородка маленькая, треугольником, – рисовала Алиса ногтём на подбородке, – и, как у козла, чуть-чуть вниз.

– Такого не знаю. Вероятно, от лорда кто-то, – задумался Бальтазар.

– Пришлый. Не местный, – кивнула дикарка. – Он приволок головы, уже связанные, а этот Мер-Гер, – своим грубым акцентом произносила она имена по слогам, – их потащил, будто в лесу обнаружил. Один уже вернулся в городишко, а тот к холмам уехал. Коня его за версту чуяла, жаль, не задрала, пока у опушки привязан был. Следовало бы!

– Ну, ты ж не знала тогда, что за путник и зачем останки несёт. Всем коней убивать, точно на тебя охоту устроят. Ладно, – поднялся Бальтазар, заметив, что как-то часто стал говорить это слово, – пойду с мертвецами общаться. Хочешь, со мной пойдём, так всем лучше будет. А боишься, так… ну не знаю, ободок хоть дай на время. Потом заберёшь у травника, ты с ним знаешься, как я понял.

– Я ничего не боюсь! – заявила она. – Но я хочу жить!

– Ступай к Игору. Мне не суть важно твоё присутствие, как остальным, что б в твою невиновность поверили. Но если заявишься, могу заверить, что никто тебя не тронет. Можешь и в лесу со стаей остаться, – оглядел повернувшийся некромант волков, спокойно пройдя мимо них.

Те расступились, пропуская его без всякого рыка, но всё же недобро поглядывая жёлтыми глазами, как на чужака, и лишь принюхивались к его запаху. А вот Йоль, наигравшийся с лягушками, пыхтел и шипел, огибая озеро с другой стороны. Бальтазар двинулся к нему, чтобы верхом поскорее добраться до города. Слишком много времени вдали от лагеря они пробыли здесь, а ведь он ещё вчера планировал прийти в Черрикаш рано утром и вернуться к обеду.

Йолю некромант на опушке велел возвращаться в дол, а не докучать местным волкам. Какое-то время они всё ж таки поигрались с травяным свёртком, которым Бальтазар его и приманивал, иначе бы тот не отстал – бил сзади лапой по плечу, не сильно, легонько, но то и дело просто клянчил внимания и отвлекал некроманта. Пришлось уступить.

Кот с удовольствием ловил ноздрями аромат трав, валялся на спине, перебирая лапами, Мурчал и тёрся усами о некроманта, иногда оставляя отпавшие волоски. Мелькнула мысль, что Тигрохвостка из них могла бы сплести себе куколку да подвесить где-то. Всяко кошачья шерсть мягче волчьей на ощупь. Было б ещё одно уникальное изделие.

А потом мужчина вернулся в поселение с южной стороны, подобрав связку отрезанных голов на капище, и двинулся в сторону городской ратуши, теперь уже совсем ни на что не отвлекаясь. Кира, Дарина и староста ждали там, раскидывая партию в костяшки, перебрав множество тем для бесед. Бесцеремонно положив окровавленные останки на центр стола, Бальтазар повелительным тоном велел послать стражников за лесничим, мол, тому тоже будет интересно послушать.

Помимо них и охраны внутри было немало других чиновников и прислуги. Двое писарей и их молоденькая ученица лет двенадцати, взвизгнувшая от вида связки. Мастер над казной, мастер над документами, знающий, что где лежит и где какие учёты по разным годам, пара советников в небедных, но и не сказать, что прямо-таки в нарядных и дорогих одеждах.

Высокий мажордом, ответственный за снабжение и порядок в стенах ратуши, с тонкими чёрными усиками, облачённый в сиреневое мужское платье и греющий руки в шерстяной муфте, будто замёрз, вальяжно наблюдал за своими подчинёнными, приводящими залы и стеллажи в порядок. Он также давал распоряжения в кухонную пристройку, чтобы подали ужин, а оттуда отзывались молодые кухарки, выглядывая сквозь приоткрытую дверь в зал с праздным любопытством.

И лишь когда привели Мергера, Бальтазар начал свой ритуал. Достал две идентичные чёрные свечи, зажигая огнивом без чьей-либо помощи, хотя мог бы просто воспользоваться и любым горящим здесь подсвечником. Мечом прямо по доскам был очерчен защитный круг. Остриё скользило, выводя до боли аккуратные символы, которые и гвоздём накарябать было б не просто, а Бальтазар умудрялся наносить их через длину полуторного лезвия.

Чёрно-сиреневые нити оплетали отрубленные головы, пронизывая те, заставляя шевелиться, пока одна из них не повернулась, встав на столе прямо срезом так, будто кто-то снизу сквозь дыру её просунул. Волосы тянулись к общему сплетению, и, тем не менее, оказаться в прямом положении у той получилось. Это была голова отца Дарины. И именно его призрак некромант сейчас призывал.

– Чёрт возьми, – процедил лесник довольно тихо, – я ж и не думал, что всерьёз некромант может нагрянуть… – явно начал он подозревать что-то недоброе, да метаться уже было поздно.

– Аз… Ах… А-а-а… – прохрипела голова, и взгляд её с выражения ужаса будто бы оживал, «приходя в себя», оглядывая собравшихся. – Дарина! Девочка моя! – явно узнал, вновь обретший себя и разум, мертвец свою дочь.

Язык его, будто жил отдельной жизнью, плавно, как сонная змея, касался губ, ощупывая пространство. Говорить ему было тяжело, глаза периодически, подобно некоторым ящерицам, глядели независимо друг от друга в разные стороны. Но всё-таки более-менее силами некроманта мёртвая плоть обретала ощущение целостности, хотя в процессе общения лик покойника то и дело выглядел жутковато.

– Папа! – упала та на колени, рванувшись вперёд, но не влезая в начертанный круг.

Крупные слёзы накатили на женские глаза с пышными ресницами, окаймляя скулы и щёки. Выражение лица богатой мимикой чередовало то улыбку эдакой радости встречи, то тоску и печаль, понимая, что отца всё равно не вернуть. И при этом скользили всё равно нотки ужаса от того, что перед ней разговаривала отсечённая голова рядом с другими такими же, шевелящимися и беззвучно открывающими рты, будто задыхавшаяся рыба на берегу.

– Если призрак неупокоен, голову можно заставить заговорить через потусторонние вибрации. Голос будет не его, ведь ни гортани, ни горла, ни тела у него теперь нет. Просто хрипота загробного гулкого шёпота, – сразу предупредил некромант, а потом обратился к голове. – Кто ты? Назови себя, чтобы все убедились, что дух вызван верно, а ты не какая-нибудь марионетка. Мы собрались ради правды, и ложь здесь будет наказана болью.

– Вильхельм Дашкич, потомственный торговец в третьем поколении, живу… жил в Сельваторске, что в Кронхольде, что в Червегоре на Вольных Землях, – неторопливо хрипела голова.

– Папа, папочка, – бормотала рыдавшая женщина.

– Дарина… моё сокровище, моя малышка… – косились в её сторону большие остекленевшие, но подвижные, глаза.

– Кто убил тебя? – вопрошал Бальтазар.

– Палач лорда Мортимера, – полуживой взор возвращался к некроманту.

– За что вас казнили? – зазвучал новый вопрос от чернокнижника.

– Мы не захотели предавать своих и вступать в его войско… – отвечал Вильхельм. – Как можно купцам предлагать взять оружие? Как можно даже подумать, что мы станем воевать против жителей нашего Сельваторска!

– Какой ужас, – произнесла Кира на эти слова.

– Кто принёс тебя сюда? – продолжал Бальтазар вибрирующим ритуальным баритоном.

– Генерал Гай, – хрипел Вильхельм в ответ кратко и без подробностей.

– Для чего? – любопытствовал барон-чернокнижник.

– Мне не ведомо… мне не говорили… с пленниками не общались… Нас только морили голодом, ожидая выкуп, предлагали работать на лорда, но мы отказались. И нас казнили, – отвечала отсечённая голова. – Но я слышал, уже будучи призраком, как они болтали, что приехал один господин, лесник из небольшого городка. Рассказал, мол, здесь есть дикарка, от которой давно нужно избавиться, нужен труп, а лучше несколько… Что надо свалить на неё всю вину. И тогда Сельваторск потребует её смерти, ничего не зная о зверствах Мортимера. Все должны были верить в зверства дикарки… А лорд – выйти героем, оказавшим Сельваторску услугу в обмен на окончание бунта… Хотел, чтобы всё сошлось и удачно для его власти развязалось.

– Вот скотина же! – притопнула ногой Кира, сжав кулаки.

– Значит, дикарка вас не убивала, – произнёс некромант как бы вопросом, но скорее утверждением, которое требовалось ещё раз для всех подтвердить.

– Она никогда не нападала на торговые караваны. Мы год из года проезжали Черрикаш, иногда останавливаясь, закупали зерно и не только… Нас схватили люди Мортимера, узнав, откуда мы. Устроили засаду на дороге и отвели в его замок. Ждали, сколько могли, пока мы иссыхали от голода в темнице, получая лишь дождевую воду… – хрипел замогильный голос.

– Этот Гай, он подбросил тебя в лес? – знал ответ, но требовал внятного рассказа от мертвеца чернокнижник.

– Его это во время визита просил сделать тот местный лесничий. Мне не ведомо его имя, но он взял нас, связанных волосами, из рук генерала и пронёс по лесу, приволок в город, оболгав, что нашёл в бору. А потом бросил на капище, где ты нас и подобрал, – двигались глаза в мёртвой голове, оглядывая некроманта.

– Он сейчас здесь? – чуть обогнул барон стол, не выходя из круга, но дал Вильхельму возможность всех осмотреть.

Мергер попятился в тень, но двое широкоплечих стражников не позволили ему отойти достаточно далеко, чтобы скрыться. И бородач вздрогнул, когда их с мертвецом взгляды соприкоснулись. Лесник заметался, потребовал, что б его выпустили, крикнул, что ему дурно, но стража стояла с каменным лицом, будто вытесанные из глыб статуи, перекрестив свои топоры на пути к выходу.

– Вон он, тот, что дрожит, как осиновый лист. На нём наша кровь… Из-за него… наши души мечутся неупокоенными, застряв меж реальностей, – завывал страдальчески Вильхельм.

– Да бред же! Господа! Я положил их на капище, чтобы отпели! Я заботился об упокоении их душ! – возмущался старший лесничий. – Не я рубил им головы, в конце концов! – показывал он свои ладони: мол, нет на тех никакой крови.

– Мергер! – грозно рявкнул на него староста. – Как это понимать?! Ты поехал к лорду, запросил головы пленников? Ну-ка взять его! – приказал он своей охране.

– Вас пытали? Допрашивали? – интересовался Бальтазар у оживлённой временно головы.

– Нет, им от нас ничего не было нужно, кроме содействия. Когда лорд велел примкнуть к его армии ради спасения и выступить в войсках против бунтовщиков, мы единогласно отказались. Убивать свои семьи? Своих друзей? Горожан? – вернулось его лицо к тому выражению нестерпимого ужаса, в котором тогда и застыло.

– Папа! Папочка! Как же вы… – всё плакала кухарка.

– Прости, что не вернулся домой, девочка моя… – вновь перемещал тот свой взгляд на кухарку. – Прости, что оставил тебя… Но я не мог поступить… иначе… Прости своего старика и прощай… Да будет славен путь Киры, да падёт Мортимер… Да будет процветать наш родной дом, Сельваторск… – прикрыл Вильхельм глаза и сомкнул губы, замерев в таком положении.

Ритуал был завершён, свечи потушены, и движение голов плавно утихомирилось. Они замерли и закоченели, будто их и не трогали, даже иссыхали, чуть уменьшаясь в размере, когда похожие на паутину чёрные нити магической дымки покидали останки, растворяясь в воздухе.

– Думаю, допрашивать остальных купцов, смысла мало, только силы понапрасну тратить… – проговорил некромант и отвлёкся на шаги.

К ним в ратушу прошагали лысый травник Игор, его черновласая дочь Мера и с ними дикарка Алиса, грозно сверкая на всех взором явно с опаской и недоверием. И если от властного взора старосты при первом взгляде на него можно было вздрогнуть, звериный взгляд дикарки вызвал не просто волну дрожи, а вереницу ахов и вздохов от всей обомлевшей публики и ещё один визг от обученной грамоте девочки, помощницы писаря.

– Это она? Она и есть? – перешёптывались голоса.

– Позвольте, дикая леди, – бесцеремонно, пусть и с вежливым тоном, взял Бальтазар её за руку, продемонстрировав женские пальцы старосте. – Что это, по-вашему? Серповидные когти, которыми можно срубить голову? Не смешите меня, всем прекрасно виден ровный срез, оставляемый топором.

– Вдруг она их отращивает, словно стрыга, как вампирша! – пытался оградить себя Мергер. – Что мы о ней знаем? Как можно защищать это животное!

– Это ты здесь зверь, – хлестанула она его по лицу, оставляя красный след от ладони, – даже хуже! Звери не подставляют других. Если волку неприятна лисица, он не станет подкладывать рыжую шерсть в берлогу медведя, дабы тот на неё напал за вторжение или нечто такое! – возмущалась Алиса, удивляя всех способностью разговаривать, пусть и с невероятным акцентом.

Одна из дам-горничных при мажордоме даже упала в обморок, так что тому и стоящим рядом пришлось её подхватить и усадить в гостевое кресло возле потрескивающего камина. Пальцы Мергера же ощупывали ошпаренную щёку, а глаза налились яростью.

– Вот видите! Она опасна! Покарябала меня, небось, заразила чем-нибудь! – гудел бородач.

– Да на вас ни царапины, – хмыкнул на это лекарь.

– Я старший лесничий, мои показатели весомее, чем бездомной отшельницы! Говорю вам, она… она ведьма! Она животное! Она когтистая тварь, что по ночам уносит телят из коровников! – заявлял Мергер.

– Мне отдал телёнка тот добрый человек в широкой шляпе, когда узнал, что в логове родились волчата. Желал отпраздновать, разделить с нами радость и покормить малышей и их мать! А ты схватил его за помощь мне и повесил! Да ещё оклеветал, что это я унесла! – рычала на него Тигрохвостка.

– Ничего себе силища! Телёнка дарованного волкам потащила, – шептали мажордому кухарки.

– Как некромант, заявляю вам, что она не нежить, не вампир и не стрыга. Не порождение мрака, а всего лишь девушка из плоти и крови, такая, как и вы, только вас в колыбелях качали матери, а её взрастили волки, – громко произнёс Бальтазар.

– Я с детства живу рядом с вами, учила слова, которые говорили мне добрые люди, но вы извели их! Почти всех до единого! – оглядывала она собравшихся.

– Ну, это ж всё лесничий наш, – замялся, разглядывая её наряд и фигуру староста. – Мергер, это ж сколько людей зря полегли? Скольких же ты подставил?! – стремился он найти своего козла отпущения, на которого можно всё свалить. – Где там наш судебник! Сейчас вздёрнем его за правду и справедливость! – лазил он и по карманам, и шерудил руками по столу среди книг, свитков и документов.

– Они не все были так уж невинны, – влез некромант. – Чисто справедливости ради. Плотник обирал купцов втридорога, выдавая каштан и берёзу за дорогие породы. Фермер с околицы изменял жене сразу с двумя, – поглядел он на придворных женщин, которых имел в виду, – раздаривал им украшения своей супруги, а та думала, что где-то потеряла серьги да кольца. Мне их призраки по пути много всего нашептали. Но казнили вы их якобы за пособничество лесной твари. А та сама вон, кожа да кости, ест, чем волки на охоте довольствуются. Сырой олень, даже не на костре, а вы всё её травите, – произносил он, а кухарки в белых платках покачивали головой, как бы жалея девушку.

– Так мы ж это… накормим, напоим, – предлагал Еким, едва слюной не давясь от полураздетой дикарки в полосатой шкуре.

– Не нужно мне от вас ничего, кроме покоя! – фыркала Алиса. – Сидите здесь, каждый сам по себе. Все, кто добро делал, теперь покойники. А вы только о собственном брюхе думаете, да хвастаетесь громкими титулами!

– Титулы у вас, конечно… в смысле, у нас… – растерялся Еким не в силах оторвать взор от её груди и даже поднять свой серо-зелёный взор, чтобы смотреть ей в глаза.

– Раз перевешали пол города, значит, кров свободный точно найдётся, – рассудила Кира. – Хотели знак от Мары? Вот вам обездоленная сиротка, нуждающаяся в заботе. И придержите вот этого от неё, – движением снизу вверх прикрыла она раскрывшийся рот старосте, – он уже, как кобель, на неё напрыгнуть готов.

– Я? Я… Что я-то сразу! – отошёл тот на шаг, едва язык не прикусив от её манипуляций. – Я женат, между прочим! У меня и кольцо где-то есть! – полез он себя обыскивать, найдя искомое украшение в заднем кармане брюк. – И подумать ничего такого не мог! Просто гляжу, приодеть бы её неплохо. К ткачихам пошлю, пусть выделят чего. И домик присмотрим. А она, может, охотой промышлять будет… О! Будет новым главным лесничим!

– Это как «новым»?! – возмутился Мергер, топнув с шагом вперёд так, что его под руки схватила стража, удерживая на месте.

– А его на кол, пусть подёргается. Убиенных им вороньё поклевало уже дохлыми, а его пусть живого с копьём в заднице обгладывают. Ребятне будет вокруг кого хороводы поводить в честь Марены! – приказал Еким, и того, вопящего благим матом, тотчас же поволокли на казнь наружу.

– Останься, – посоветовала Кира, потянувшись к рыжей дикарке, что была её выше, – как лесничий, ты всё равно хоть каждый день сможешь навещать свою стаю. А тут, ну, кров, тепло, постели, наряды. Девицы тебе бусы красивые изготовят, жениха присмотришь, тут столько парней молодых в самом соку! Крепкие, крестьянские, не избалованные, не изнеженные! Работяги, ух! Познакомишься… Я уверена, не все добрые люди перевелись в Черрикаше. Просто многие испугались, когда их соседей ни за что казнили. А этот теперь за всю травлю ответит, пойдём хоть на казнь погладим, а то без нас пройдёт всё веселье, – предложила она, и все потихоньку действительно выдвинулись из ратуши, включая прислугу, писарей и чиновников.

– Ваше благородие, – аккуратно коснулась локтя Бальтязара Дарина. – Низкий вам поклон благодарности, что с отцом проститься дозволили, – опять протирала она свои слёзы.

– Раз все купцы были из Сельваторска, а тела неведомо где, видать, сожжены или в братской яме-могиле при замке Мортимера навечно, то захороните хотя бы головы на их родине. Так хоть призраки угомонятся, – посоветовал ей Бальтазар.

– Да, господин, разумеется, – кивнула она.

– И вы всех своих похороните, как подобает. Тела мертвецов на кладбище лежать должны, а не болтаться, как флаги, – произнёс он и вдруг призадумался, насколько неплохая идея штандартом некроманта реально прикрепить к реям и ткани чей-то скелет или хотя бы череп.

– Сегодня же распоряжусь, – обернулся с вежливым кивком Еким. – Прямо сейчас вот и запишу! – схватил он пустой лист из стопки и с показательным громким стуком ладони прижал его о поверхность стола. – Так, а где ж у меня тут чернильница-то и перья… – в растерянности бегал он по интерьеру ратуши, словно делами тут занимался довольно редко, всё перекладывая на помощников.

Народу было много, процесс выхода из ратуши немного задерживался, так что все покидали её довольно неспешно. Зато казнь получилась, как подобает, с показным пафосным судом на радость зрителей. С громогласной реабилитацией Тигрохвостки из чудища и преступницы в несчастную жертву-сиротку. Со списком убиенных, куда почему-то причислили и купцов Сельваторска, хоть Вильхельм и заявлял, что жизни их лишил палач по приказу лорда.

Видать, напрямик против своего землевладельца-соседа затевать на окраине дола ничего не хотели. Участие Мортимера староста Еким всячески пытался скрыть, сделав виновником всего одного лишь Мергера. Бальтазар здесь не вмешивался, полуправды для граждан могло быть достаточно. Ведь ему уже пообещали всех мертвецов с погостов в армию, а он, идя сюда, преследовал исключительно эту личную цель. По крайней мере, сам себя он убеждал в этом, как в главной мотивации своего визита.

Из домов и мастерских города повыбегали разные жители и семьи с детьми. Всем не терпелось посмотреть, как живого человека разденут и пронзят насквозь да выставят орать но площади до изнеможения. Такое вот развлечение, тем более в краю, где богиня смерти в почёте. Как урок остальным, чтобы жили по закону и чести.

После всех блужданий, сражений, ожиданий и разборок, после столького потраченного времени, оказаться от угощения у троицы гостей просто не было ни сил, ни возможности, ни желания. Обещанная копчёная телятина, картофель с древесными грибами и прочие блюда расходились и исчезали в мгновение ока. Дарина, конечно, после казни Мергера выглядела бледноватой, особо не ела, в основном налегала на крепкие настойки и закуски, чтобы забыться и как-то унять горе об отце. Но такие кровавые вещи и в Сельваторске случались, публичные наказания, казни, да и бестия там хозяйничала по улицам ночами всяко пострашнее.

Бальтазар даже подметил, что в Фуртхёгге поступили бы куда зрелищней, устроив настоящий анатомический театр. Там бы приговорённого ждало повешение, потрошение и четвертование. Но женщине всё равно кусок в горло не лез, едва до ушей доносились страдальческие вопли пронзённого лесника.